Сидони-Габриель Колетт - Клодина в школе

• Название: Клодина в школе
• Автор: Сидони-Габриель Колетт
• Издательство: АСТ
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-88196-315-6

В предлагаемой читателю книге блестящей французской писательницы, классика XX века Сидони-Габриель Колетт (1873–1954) включены ее ранние произведения – четыре романа о Клодине, впервые изданные во Франции с 1900 по 1903 годы, а также очерк ее жизни и творчества до 30-летнего возраста. На русском языке публикуется впервые.

---

Урок рисования ведёт Эме Лантене. «Линейное воспроизведение предмета». На этот раз мы должны нарисовать гранёный графин, стоящий на учительском столе. На занятиях по рисованию всегда весело – тут есть тысяча возможностей встать: то «не видно», то «тушь пролилась». Тут же раздаются жалобы. Я первой бросаюсь в атаку:

– Мадемуазель Эме, не могу я рисовать этот графин. Мне труба загораживает!

Эме, которая тем временем ласково поглаживает рыжий затылок засевшей за письмо директрисы, оборачивается:

– Наклонитесь немного вперёд.

– Мадемуазель, – подхватывает Анаис, – из-за головы Клодины мне не видно модели.

– Что за несносные девчонки! Поверните стол, и обеим будет видно.

Теперь черёд Мари Белом. Она жалуется:

– Мадемуазель, у меня нет угольного карандаша, к тому же вы выдали мне рваный лист, я никак не могу нарисовать графин.

– Может, вы угомонитесь наконец? – раздражённо скрипит зубами директриса. – Вот лист, вот уголь, и если я услышу ещё одно слово, будете у меня рисовать весь столовый сервиз.

Мы испуганно замираем. Такая тишина, муха пролетит – слышно… но длится это пять минут. На шестой вновь раздаётся лёгкое гудение, падает башмак. Мари Белом кашляет, я встаю, чтобы пойти измерить руками высоту и ширину графина. Дылда Анаис следует моему примеру и, прищурив глаз, корчит страшные рожи, от которых Мари заливается смехом. Я наконец заканчиваю эскиз углём и иду за тушью, которая хранится в шкафу за учительским столом. Позабыв про нас, учительницы вполголоса переговариваются и смеются. Эме порой отшатывается со смущённым видом, который ей очень идёт. Право, они так мало нас стесняются, что и нам нечего стесняться. Ну погодите, лапочки!

Я бросаю «Тс!», которое заставляет всех приподнять головы, и показываю классу на нежную парочку Сержан—Лантене, осеняя их сзади благословляющим жестом. Мари Белом разражается хохотом, двойняшки Жобер осуждающе опускают носы, а я, не замеченная парочкой, лезу в шкаф за тушью.

По дороге я бросаю взгляд на рисунок Анаис: её графин похож на неё саму – очень высокий, с тонким и длинным горлышком. Хотела сказать ей об этом, но Анаис не слышит: уткнувшись головой в колени, она готовит «измазгу», которую, как видно, собирается послать новенькой в коробке для перьев – ах ты, долговязая гусеница! («Измазга» – это смоченный тушью толчёный уголь, консистенцией напоминающий сухой известковый раствор; эта адская смесь ужасно пачкает пальцы, платье, тетради ничего не подозревающего человека.) Открывая коробку, бедняжка Люс наверняка измазюкает руки, испортит рисунок – и её будут ругать. В отместку я живо хватаю рисунок Анаис, пририсовываю к графину пояс с пряжкой и пишу внизу: «Портрет дылды Анаис». Едва я заканчиваю надпись, как она поднимает голову и с милой улыбкой передаёт Люс «измазгу» в коробке. Бедняжка краснеет и благодарит. Анаис снова склоняется над своим рисунком и вдруг возмущённо вскрикивает, возвращая к действительности воркующих учительниц.

– Анаис, у вас что, припадок?

– Мадемуазель, посмотрите, что Клодина сделала с моим рисунком.

Надувшись от гнева, она торжественно кладёт рисунок на учительский стол; мадемуазель Сержан строго косится на рисунок и внезапно прыскает со смеху. Можно представить себе отчаяние и злобу Анаис – хоть плачь с досады, кабы слёзы не давались ей с таким трудом. Снова настроившись на серьёзный лад, директриса объявляет:

– Подобные художества не выручат вас на экзамене, Клодина. Но критика довольна справедлива: графин в самом деле слишком узок и вытянут.

Разочарованная и уязвлённая дылда возвращается на место. Я говорю:

– Будешь знать, как посылать измазгу новенькой, которая тебе ничего не сделала.

– Надо же! Значит, ты решила наверстать с младшей сестрицей всё то, чего недополучила от старшей. Стала бы ты иначе так рьяно её защищать!

Бац!

Это я влепила ей хорошую пощёчину. Врезала со всего маху со словами: «Не суй свой нос в чужие дела!» Поднимается страшная кутерьма, класс гудит как улей; ради такого серьёзного случая директриса покидает своё место. Давно я никого не лупила, видно, все вообразили, что я остепенилась (прежде у меня была досадная привычка расправляться с обидчицами, не жалея затрещин и кулаков, вместо того чтобы ябедничать, как все). Но со времени моей последней баталии прошло больше года.

Анаис плачет, уткнувшись лицом в стол.

– Мадемуазель Клодина, – сурово говорит директриса, – я призываю вас к порядку. Если вы снова начнёте бить своих подружек, мне придётся выставить вас из школы.

Зря она это сказала: я тут же закусываю удила и одариваю её наглой улыбкой. Директриса тут же вскипает:

– Клодина, не смейте так глядеть на меня! Я и не думаю подчиниться.

– Выйдите вон из класса, Клодина!

– С удовольствием, мадемуазель.

Я выхожу, но уже за дверью замечаю, что забыла шапку. И тут же возвращаюсь обратно. Класс удручённо молчит. Вижу, как Эме, подбежав к мадемуазель Сержан, что-то быстро шепчет той на ухо. Не успеваю я добраться до дверей, как директриса окликает меня:

– Клодина, подите сюда, садитесь на место. Я не стану вас выгонять из школы, вы и без того скоро нас покинете. Тем более что вы неплохая ученица, хотя частенько ведёте себя безобразно. Доучивайтесь, так и быть. Положите шапку.

Чего ей это стоит! Грудь у бедняжки в волнении вздымается, тетрадь дрожит в руках. Я благоразумно говорю «Спасибо, мадемуазель» и сажусь на место рядом с молчащей Анаис, которая слегка напугана затеянной ею же бучей. Ума не приложу, что побудило мстительную рыжую директрису вернуть меня в класс. То ли она испугалась, представив себе, какой эффект это произведёт в главном городе кантона, то ли решила, что я растрезвоню, расскажу всё, что знаю (это как минимум) о творящихся в школе неблаговидных делах, о том, что кантональный уполномоченный беззастенчиво лапает старших девиц, о его продолжительных визитах к учительницам, о том, что учительницы нередко бросают класс на произвол судьбы, а сами милуются, запершись у себя в комнате. Можно порассказать и о сомнительном круге чтения мадемуазель Сержан («Журналь амюзан», непристойные романы Золя и кое-что похуже), о нашем галантном учителе, сладкоголосом красавце, который напропалую флиртует со старшеклассницами, – словом, о куче всего подозрительного, о чём родители даже не догадываются, ведь старшеклассницы, которых всё это страшно забавляет, никогда им не расскажут, а малыши просто не понимают, что к чему. Или она побоялась какого-никакого, но скандала, что очень повредил бы её собственной репутации и репутации замечательной школы, на которую ухлопали столько денег? Думаю, так оно и есть. Теперь, когда наше взаимное раздражение утихло, я полагаю, что лучше всё-таки остаться в этом заведении – здесь мы так весело проводим время. Успокоившись, я гляжу на разукрашенную щёку Анаис и с улыбкой шепчу:

– Ну что, старушка, щека горит?

Анаис так испугалась, когда меня выгнали из класса, – ведь я могла свалить всё на неё, – что даже не держит на меня зла.

– Конечно, горит! Рука у тебя тяжёлая! Ты что, не в своём уме? Чего рассвирепела?

– Ладно тебе. Будем считать, что у меня правая рука зачесалась.

С грехом пополам Анаис удалось стереть «пояс», я дорисовываю свой графин, и Эме лихорадочно правит наши работы.

Сегодня двор почти пуст. С лестницы детского сада доносятся громкие голоса, слышатся крики: «Осторожней!», «Ну и тяжеленные, чёрт возьми!» Я бросаюсь туда.

– Что вы делаете?

– Сама видишь, помогаем учительницам перебраться в новое здание, – объясняет Анаис.

– Быстро, дайте мне что-нибудь, я понесу!

– Иди, там наверху много всего.

Я лечу наверх, в комнату директрисы, у дверей которой недавно шпионила… ну да ладно! Крестьянка-мать в съехавшем набок чепчике доверяет нам с Мари Белом нести большую корзину, куда сложены туалетные принадлежности её дочери. Та явно за собой следит! Всё тщательно подобрано, маленькие и большие хрустальные флаконы разной формы, маникюрные наборы, брызгалки для духов, щётки, большущий таз, щипцы для завивки – всё это вовсе не походит на туалетный набор сельской учительницы. Для вящей убедительности достаточно взглянуть на туалетные принадлежности Эме или бесцветной молчальницы Гризе, которые мы переносим потом, – тазик, небольшой кувшин для воды, круглое зеркальце, зубная щётка и мыло. А ведь малышка Эме весьма кокетлива, а уж последние несколько недель только и делает, что прихорашивается да обливается духами. Как же так? Но тут я замечаю пыль на дне её кувшина. Что ж, теперь всё понятно.

В новом здании три класса, спальня на втором этаже и комнатки для учителей – на мой вкус всё слишком новое и противно воняет штукатуркой. Среднее строение, в котором на первом этаже разместится мэрия, на втором – частные апартаменты и которое соединит два уже готовых крыла, пока не закончено.