Анна Малышева - Тело в шляпе

• Название: Тело в шляпе
• Автор: Анна Малышева
• Жанр: Детектив

Анна Жановна Малышева. Тело в шляпе

Убиты владелец крупной компьютерной фирмы и его невеста. Следствие топчется на месте, отметая версию за версией, и капитан отдела по расследованию убийств МУРа Василий Коновалов, которому поручено дело, уже не очень верит в то, что оно может быть раскрыто. Кроме того, следственной бригаде активно «мешает» работать молодая журналистка Александра Митина. Однако именно ее авантюрные, наивные и непрофессиональные действия помогают Коновалову выйти на след убийцы…

---

"Разумеется!" Судья, видимо, расценил эту реплику как свидетельство ее стремления тоже немедленно развестись и предложил им зайти за постановлением суда через неделю.

— Как? — Ирина побелела и чуть не упала. — Как — уже?

— Да-да, — ответил судья, — не волнуйтесь, все в порядке, вы разведены. У нас теперь без волокиты.

И ушел.

Был еще один суд, тоже трехминутный. Делили имущество, то есть квартиру и машину. Собственно, дележки не получилось. Он заявил, что оставляет бывшей семье все. Ирина попыталась было заикнуться об акциях ВИНТа, но суд с ней не согласился.

— Доля предприятия, находящегося в совместной собственности, могла бы достаться вам только как наследнице, не раньше.

— Но я ведь уже не буду его наследницей, — машинально сказала Ирина.

— Не вы, так дети ваши будут, — бодро пообещал судья.

Дома Ирина рыдала на глазах у всей семьи и, размазывая слезы по лицу, пересказывала все, что было в суде. Примчался перепуганный Гена, тоже пытался ее утешать, но она наорала на него, и он замолчал.

— А как это — наследницей? — спросил Алеша.

— А это после того, как папа умрет, — ответила Лиза.

— Папа? — Алеша посмотрел на мать с изумлением. — Я не хочу, чтобы он умирал. Почему вдруг он должен умереть?

И ушел к себе. Лиза, которая тоже была с Ириной совсем не ласкова, пошла за ним. Мама молчала. Гена молчал. А Ирина продолжала выть и стонать, сидя на кухонном столе:

— А я хочу, чтоб он сдох!

Глава 26. АЛЕКСАНДРА

Гуревич рассказал мне, как его выследил Вася. Молодец! Не зря все-таки я считала его лучшим сыщиком всех времен и народов. Но и Гуревич неплох — не дрогнул под строгим милицейским оком, не выдал товарища. Но вообще-то меня рассказ Гуревича не столько обрадовал, сколько расстроил. Узнав, сколько времени Вася тратит на мои поиски, я в продолжительной беседе с самой собой сначала высказала версию о том, что "может, не надо было всем голову морочить", потом заверила себя, что "это просто свинство с моей стороны", и наконец пришла к неутешительному выводу, что я "полная дура, и Вася меня никогда за это не простит". Правда, если я поймаю ему убийцу, он, возможно, сменит гнев на милость, но ведь — то ли поймаю, то ли — нет.

Грусть моя была столь велика, что я приняла отважное решение доковылять до лестницы и выкурить там сигарету утешения. Мое бедное тело по-прежнему болело, поэтому путь занял у меня немало времени. Опять же — институт Склифосовского всегда славился длинными и скользкиМИ коридорами, особенно в травматологическом отделении. Зато подоконники на лестнице потрясали своей шириной, и на одном из них я легко уместилась вся, вместе с загипсованной рукой. Сквозь мутное и грязное стекло медицинского учреждения пробивалось солнышко, и я с грустью подумала, что бабье лето и в этом году меня не коснется. Зато — примета верная — как только зарядят дожди и Москва превратится в сгусток — жидкой грязи, меня отсюда выпустят. Стоило мне вожделенно затянуться, как (странно, что я с подоконника не свалилась, вот было бы смешно) прямо передо мной возник до боли знакомый персонаж. Да, конечно, Москва — город маленький, а в Склифе лечатся все и от всего, но все же я совсем не ожидала встретить на этой лестнице секретаршу моего любимого подозреваемого Ивана Ивановича Кусяшкина.

— Алиса?! — простонала я.

— Александра? — одновременно со мной поинтересовалась она.

— Что вы здесь делаете? — этот вопрос был задан нами обеими хором.

Я молча ткнула пальцем в гипс, и этого объяснения оказалось достаточно. Алиса же, страдальчески закатывая глаза, начала тараторить:

— Ужас! Просто ужас! Вы представляете, Иван Иванович тяжело отравился (от себя добавлю, что токсикологическое отделение находилось двумя этажами выше), в тяжелейшем, ну в очень тяжелом состоянии. Просто напасть какая-то! Сначала Роман Владимирович, теперь Иван Иванович. Кошмар! У нас в офисе все в панике, мы не знаем, что и подумать. Все потому, что високосный год, все время что-то страшное случается. Ну, правда, все, кто мог умереть, умерли, остальные — болеют. У вас вот рука, у мамы у моей — почки…

— Что, так серьезно? — прохрипела я, придя, наконец, в себя.

— Да. Последняя колика была очень-очень сильная.

— Да нет, у Ивана вашего Ивановича.

— А, да, очень серьезно. Врачи говорят, что не ручаются за его жизнь, вы представляете? Какой-то очень сильный яд.

— Яд? — у меня потемнело в глазах. Боже мой, что же я наделала!

— Яд. То есть отрава. Ну, химическое что-то. Выпил вечером, и привет. Хорошо еще, что к нему дочка приехала, а то бы точно… ой, не будем вслух произносить, ну, я имею в виду, что умер бы.

Алиса готова была еще долго развлекать меня разговорами, но мое смятенное состояние помешало нам продолжить беседу. Милая Алиса пожелала мне крепкого здоровья, ничем не травиться, и рука пусть, в самом деле, срастется. Я заверила ее, что, разумеется, срастется, куда ж она денется, на что Алиса любезно возразила:

— Что вы, что вы, знаете, — сколько случаев, когда потом хромота остается. — Наверное, Алиса предполагала, что передвигаться с помощью ног мне приходится не всегда, хотя я ни разу в ее присутствии на руках не ходила. Впрочем, я ни в чьем присутствии этого не делала. Да что там! Я и в одиночестве не ставила таких экспериментов. Собственно, на этой оптимистической ноте мы и расстались. Я поплелась к себе, она вихрем унеслась вверх к любимому шефу.

— Может, еще живой, — крикнула она мне с верхней площадки лестницы.

Сам факт того, что Кусяшкин отравился, точнее, пытался отравиться, не вывел бы меня из равновесия. Но сознание, что это я довела человека до такого состояния, ввергло меня в полнейшее уныние. Поразмышляв о том, не отравиться ли и мне тоже, я отмела эту мысль как несвоевременную и решила сдаться Васе. Пусть лучше он меня удавит, а то самоубийство ведь — самый тяжкий грех. Отдам себя на растерзание опера Василия и тем самым спасу свою бессмертную душу. Прямо сейчас и позвоню.

Нет. Все мои благие намерения проваливаются. Васи нигде не было, сказали: "Будет вечером". А вдруг к вечеру у меня пройдет тяга к самоубийству и мне уже не захочется встречаться с палачом?

Глава 27. ВАСИЛИЙ

Оперативники ломали головы над тем, как связать убийство Марины Грушиной с патриотом, ненавидящим торговцев компьютерами. Если допустить, что эта бешеная тварь уничтожает не только компьютерщиков, но и их близких, то почему в письме об этом ничего не сказано? Если патриот не врет и исчезновение вице-президента «Дугласа» и убийство Гарцева — не случайное совпадение, то кто пишет письма с угрозами Кусяшкину? Тем более что патриотическое письмо было очень сильно непохоже на те письма, которыми пугали руководителя фирмы ВИНТ.

Василий целых полчаса уделил сравнительному анализу писем. Выводы были следующими: патриот и автор писем Кусяшкину — не одно и то же лицо; более того, цели у этих людей разные. Патриот играет на общественное мнение, в то время как кто-то другой старается вывести из равновесия именно Кусяшкина и толкнуть его на необдуманные судорожные действия. Этот кто-то знает или предполагает, что Кусяшкин убил своеГО компаньона Гарцева, но при этом не знает про второе убийство, потому что только человек с очень запутанным воображением может предположить, что убийства Гарцева и его невесты, совершенные с интервалом в два дня, никак не связаны друг с другом.

— Скажите, лейтенант, — спросил Василий у Леонида, который, явно наслаждаясь, изучал "схему последовательности заражений" доктора Шнейерсона, может ли кто-то не знать о убийстве Грушиной?

— А? — Леонид, развратно ухмыляясь и не поднимая глаз от карты, пожал плечами. — Конечно, кто угодно, в газетах — не писали, в телевизоре — не показывали.

— Из знакомых Кусяшкина может кто-то не знать?

— Это вряд ли. Все его знакомые и знакомые его знакомых только об этом и говорят, — Леонид отодвинул схему и потянулся. — А что?

— Смотри, ему пишут письма, раскручивают на признание, но, видишь? только в одном убийстве. "За убийство", "по неосторожности"…

— Почему ты думаешь, что не знают о втором? Скорее, считают, что Грушиной он не убивал.

— Возможно. Но в письмах это как-то бы прозвучало. Типа: "Грушину ты не убивал, мы шьем тебе только Гарцева, но…", и далее по тексту.

А не знать о том, что стряслось с бедной Грушиной, может только тот, кто не имеет никаких контактов ни с ВИНТом, ни с пионерским штабом, ни с нами, ни с родней Кусяшкина.

— И кто же это? Точнее, где же отсиживается этот шантажист?

— Вот! Вот именно — где! Допустим, вдали от Москвы. Или…или… в больнице. Леня, я знаю, кто пишет эти письма. Это Саня.

— Ты же не нашел ее в больницах.

— Хорошо спряталась. Умная очень. То есть дура, конечно.