Софья Могилевская - Театр на Арбатской площади

• Название: Театр на Арбатской площади
• Автор: Софья Могилевская
• Издательство: Издательство: Детская литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1973

«Театр на Арбатской площади» — повесть из истории русского театра первой половины 19 века и история жизни маленькой девочки, оставшейся без родителей, выгнанной из дому и нашедшей приют и судьбу в театре на Арбатской площади. Действие повести разворачивается на фоне предвоенных и военных событий 1812 года.

---

По всей Москве перезванивались колокола. Слышнее всех благовестили с Ивана Великого. Но и с колокольни Зачатьевского монастыря, и с новодевичьей звонницы тоже доносился звон колоколов.

Анюта примчалась с утра. Санька ее ждала. Еще раньше сговорились сходить на гулянье — то ли в Нескучный, то ли на Девичье поле.

По своей всегдашней привычке, наотмашь распахнув дверь, она остановилась на пороге. А пускай их, дедушка да Сашенька, полюбуются на ее кисейное в розочках платье да на круто завитые кудряшки! Хороша? А то нет!

И тут же затараторила:

— Сашенька, душечка, ты что ж? Неприбранная еще?

Степан Акимыч так и засветился улыбкой.

— Ангельчик мой! Вот ведь ко времени пришла… А мы сейчас судили да рядили про одно важнейшее дело. Садись, садись, дитятко! Два ума хороши, а третий никогда не помешает!

— Ах, дедушка, да зачем же мне садиться, коли я пришла за Сашенькой? Сашенька, душечка моя, слушай, чего разведала…

И, мешая русскую речь с французскими словечками, то в нос, то картавя, Анюта принялась рассказывать, что нынче в Нескучном саду будут разыгрывать воинственную пантомиму про баталию генерала Мальборука. И еще будут скачки и вольтижировка. А скакать будет госпожа Киарини, равной которой нет в искусстве вольтижировать на лошади.

— Может, лучше на Девичье поле сходим? — перебила ее Санька. У нее-то был свой расчет — с Федором сговорилась там встретиться.

— А туда своим чередом! — У Анюты лукаво сверкнули глаза. — Знаю, знаю, кто там будет… Да ты чего хмуришься? Ну станут показывать монстров о трех руках да черных-пречерных гуронских дикарей. — Потом, покружившись, вскричала: — А мой туалетец почему не хвалишь?

Степан Акимыч тотчас потускнел и насупился. Строго спросил:

— Откуда у тебя сей наряд, Анюта? Говори. И без утайки. Анюта надула губки.

— Всегда вы так, дедушка! Откуда да откуда… Известное дело, откуда — мамзель Луиза подарили! — И, взявшись пальцами за края юбки и растянув эту юбку сколь возможно шире, спросила у Сани: — Весь вечер штопала. Незаметно? Нет, Сашенька, ты ответствуй… Сперва погляди с пристрастием, а уж потом ответствуй: заметно али незаметно, что подштопала?

И снова вихрем закружилась перед Санькиными глазами. Да тут разве чего углядишь? Да хоть и штопка, а все одно — загляденье туалетец! Спросила:

— У мадамы Шальме брали?

— И сказать не могу тебе, Сашенька, до чего я люблю свою мамзель Луизу! Как мать родную…

Уж лучше бы Анюте не говорить этих слов.

Степан Акимыч подскочил, будто его гадюка ужалила: как смеет Анюта в мыслях держать такие чувства про чужеземку-француженку?

— Да возможно ли сие? Злодей, изверг человечества Бонапарт задумал невесть что против нас, а она… «люблю, как мать родную»!

До того разбушевался Степан Акимыч, что даже Анюта с превеликим трудом смогла его успокоить. И на шею ему кидалась, и миловала, и целовала, и разными словцами улещивала — это она умела. И наконец — хитрая девчонка! — давай спрашивать, о чем Это они с Сашенькой судили и рядили, о каком таком важном деле вели разговоры перед ее приходом?

И беседа их сразу приняла другой оборот.

Пожалуй, это и было последним счастливым утром, какое они провели втроем, еще не помышляя о бедах и невзгодах, которые были не за горами и разлучили их навсегда.

— Ангельчик мой, — воскликнул Степан Акимыч, тут же засветившись доброй улыбкой, — мы раздумывали о том с сударушкой: какую роль готовить к экзамену…

Анюта удивилась: к экзамену? К какому такому экзамену?

О таком она и слыхом не слыхивала! Что это дедушка придумал?

Тут уж Саня, покраснев и смущаясь, рассказала, что вчера, мол, дедушка побывал в Театральной школе на Солянке. Да, да, в той, что при воспитательном доме. И ему там сказали…

— Был, был, Анюточка! — подтвердил Степан Акимыч. — А уж как меня приняли — со всем высоким и благородным уважением! Знакомых ведь тьма. Иным суфлировал, с иными сам подвизался на подмостках в младые годы…

И дальше стал рассказывать, что через месяц или через Два велено было ему с Санечкой явиться в школу, и коли найдут у Санечки талант (а таковой имеется, в том сомнений нет!), то примут ее воспитанницей сей школы… А разговор у них был такой: какую же роль готовить им к экзамену? Корделию из «Короля Лира» английского сочинителя Шекспира? Или из «Модной лавки» своего русского сочинителя Ивана Андреевича Крылова? Или, может, лучше Ксению, которую с таким бесподобством играла Катенька Семенова?

Анюта с минуту подумала, потом тряхнула льняными своими кудряшками и, засмеявшись, воскликнула:

— Да раздумывать-то зачем? И то, и другое, и третье готовьте! Все разные амплуа. В какой роли Сашенька будет лучше, то пусть и покажет на экзамене…

Ответ этот привел Степана Акимыча в самое превосходное расположение духа:

— Знал ведь, что у этого дитяти ума палата!

А время шло, и Анюта стала поторапливать Саню, чтобы та поскорее собиралась, а то не успеют они побывать и там и сям…

— За мной дело-то не станет!..

Санька вмиг переплела косу и переоделась.

Девушки поглядели друг на друга, полюбовались одна на другую, поахали, повертелись и, взявшись за руки, побежали по Арбату, а там — по Плющихе, а дальше — прямо на Девичье поле, где в тот день были и балаганы, и карусели, где показывали монстров о трех руках и чернолицых гуронских дикарей и где, по Саниным расчетам, уже должен был ждать их Федор.

А с Федором после того снежного февральского вечера они встречались чуть ли не всякий день. Снова стал он приходить за кулисы и торговать сбитнем. Как только появится со своими баклагами и кружками, Саня тут как тут: «Давай помогу тебе!» Улыбнется ей в ответ: «Помоги…» И начнет Саня актеров зазывать своим звонким, ясным голосом: «А вот тут сбитень, медовый, имбирный, сладкий-пресладкий, лучше не бывает!..» Федор кружки наливает, деньги получает, в карман медяки опускает, а Саня стоит рядом и глядит на него и наглядеться не может. А он между делом покосится на нее, чуть усмехнется и ласково спросит: «Ты чего уставилась? Может, чего новое узрела? Не таись, скажи…» Покраснеет Саня, смущенно улыбнется, но глаз не отведет. И от улыбки этой на порозовевших щеках лишь засияют ямочки. И от этих своих ямочек и от застенчивой улыбки станет еще краше и милее.

А как начнется спектакль, Федя уже не идет ни в какой раек. Тут остается, на сцене. И рядышком стоят они в уголке все за той же левой кулисой. И вместе глядят на спектакль, и вместе судят-рядят про игру актеров.

И все чаще и чаще удивляется Федор суждениям Сани. Поди ж ты — ведь недавно, в тот день, когда привел ее первый раз в раек, была темной-претемной по этой части, ничего не соображала, а теперь…

Степан же Акимыч, давно заметив красивого сбитенщика и Санькины глаза, когда она глядела на парня, лишнего слова о сем предмете ей не задал. Сама Саня завела с ним разговор про Федора. Спросила однажды вечером:

— Дедушка, нравится он вам?

— Тебе был бы по сердцу, сударушка, — ответил Степан Акимыч. — А я что?

— Нет, дедушка, вы мне как на духу скажите: хороший он, добрый, пригожий?

— Что так, то так — пригожий парень! Весьма пригожий… А хорош ли? Ведь надобно с человеком не один пуд соли съесть, чтобы понять, какое у него нутро.

— А вам он по душе, дедушка?

И от этого ответа уклонился Степан Акимыч.

— И опять же, сударушка, и на это ничего не скажу. Словом с ним не перемолвился, как же могу судить, по душе ли мне человек али нет… Ты покумекай сама!

Саня в долгой задумчивости смотрела на Степана Акимыча, пока не сказала:

— А вы ему, дедушка, очень по душе пришлись… И решили мы между собой: как обвенчаемся, просить вас, дедушка, коли будет угодно вашей милости, не покидать нас, а жить в нашем доме.

От этих Санькиных слов Степана Акимыча даже в слезы кинуло.

— Сударушка ты моя, сударушка! Да кто я тебе такой, чтобы тебе о том меня просить?

— Роднее всех родных, вот вы кто мне, дедушка!..

А Степан Акимыч помолчал, вздохнул и грустно улыбнулся:

— Не он ведь сие надумал, не его голова, а ты, Санечка, твое доброе сердце.

Саня изумилась прозорливости Акимыча, потому что не Федор, а именно она про то ему сказала, и сказала твердо и непреклонно, Федор же лишь чуть-чуть кивнул в ответ.

Но сейчас, услыхав слова Степана Акимыча, она кинулась к нему и вскричала горячо и страстно:

— Вместе, вместе так надумали, дедушка миленький! Одинаково мыслим…

В тот же вечер рассказала Саня обо всем Степану Акимычу. Нет, не теперь, не в скором времени хотят они венчаться. Теперь ой этом и говорить нечего. А вот недавно хозяин Федора купил второй дом — очень он богатый, Федоров хозяин, — и желает еще одну лавку открыть. А в той новой лавке, ежели Федор ему потрафит, хочет он Федора приказчиком поставить. Потому, не сомневается хозяин в честности Федора, в умении вести торговлю.