Эрнст Юнгер - Годы оккупации

• Название: Годы оккупации
• Автор: Эрнст Юнгер
• Издательство: Владимир Даль
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-93615-068-2

Введите сюда краткую аннотацию

---

Зачастую мне начинает казаться, что во сне мир оказывается гораздо продуманней, богаче оттенками, художественней, знание — сильнее. Бор увидел модель атома во сне. Пока еще открываются эти врата, чистая техника, обыкновенная рутина не могут окончательно возобладать.

Для искусства есть два пути, которые выводят из абстракции. Оно может погрузиться в ночь и в поток ночных образов, как это делали романтики, как делал Новалис. Сегодня пример такого рода дает Бекман.[124] Или же оно может нащупать сновидческие элементы в дневной действительности, тонкие оттенки тьмы, разбросанные среди света. Это более дерзкая попытка. Чудесное улавливается не в прошлом и не в утопиях, а в действительности.

Эксперименты, которыми на наших глазах занимается искусство, в конечном счете, по-видимому, направлены на то, чтобы нащупать новое, стабильное соотношение между сознательным и бессознательным.

Кирххорст, 4 ноября 1945 г

Чтение: трехтомное сочинение Густава Германа Клетке «Африка», собрание рассказов о путешествиях. В нем есть хорошие замечания об исламе.

«Когда Барт в числе других европейских институтов рассказал шейху о том, что у христиан принято страховать свое имущество на море и на суше, включая даже будущий урожай да и собственную жизнь, тот не мог не согласиться, что для земных забот это умная мера предосторожности. Но как верующий мусульманин он высказал мнение, что такой путь ставит под угрозу спасение души в ином мире».

Кирххорст, 5 ноября 1945 г.

Продолжал Ривароля. Порой у меня возникает такое впечатление, что все беды нашего времени начались с казни Людовика XVI. Такое можно часто обнаружить в истории: публичная жертва, которая, словно выступив из часов судьбы, выводит за собой остальную вереницу. Так смерть графа Гельфенштейна предшествовала крестьянской войне, принесшей Германии ужасные бедствия, и так убийство габсбургской четы повлекло за собой Первую мировую войну. В нашем мрачном мире такая кровь подобна жертвенному возлиянию, на которое жадно слетается сонм духов мщения.

1789 год представляет собой один из главных поворотных пунктов. Будущие археологи могут обозначить его как конец «Среднего царства». Что скажет по этому поводу великая бухгалтерия? Не окажется ли в конце концов, что рост свободы отмечен для французов в графе убытков. Даже немецкий национализм времен Освободительных войн формировался по тем же моделям, по которым впоследствии развивалась русская революция. Ростки большевизма поднялись, оплетая ствол якобинства, опираясь на него как опосредованно через Гегеля, так и непосредственно. Один из их военных кораблей называется «Марат». Никто бы и не подумал, что этот кровопийца может оказаться в почете не только в узких анархистских кругах. Но нас ждут еще другие сюрпризы.

Ad notam,(К заметке (лат.)) написанной в аувальдской хижине от 7 апреля 1940 года:

В сосудах масло кажется мутным, непрозрачным, тусклым. Но если его капля попадет на мостовую, то на влажной поверхности растекается дивная палитра красок. По сравнению с ней все другие краски кажутся грубыми и плотскими. Такую игру можно видеть на тончайших пленках, переходящих в Ничто. Материя показывает, что она приблизилась к состоянию тайны и готова в него перейти.

То же самое возможно и со временем: там, где темное течение становится прозрачным, где от него остается лишь угасающее мерцание, наложенное на основу вечности. Там доли секунды могут равняться тысячелетиям.

Если разрезать время на тонкие слои, то содержание видится неподвижным, как на моментальной фотографии. С применением бесконечно более тонких методов мы были бы поражены новой неожиданностью. Содержание в каждом слое стало бы еще более застывшим, но его форма, различия отдельных слоев исчезли бы из поля зрения, и мы увидели бы монады времени. Мы приблизились бы к источнику иллюзий. Сюда относится сон Магомета.

Кирххорст, 6 ноября 1945 г.

Неожиданно приехал Фридрих Гилыпер, в котором я отметил прежнюю уверенность, хотя и с новым оттенком. Он утратил жилище, мебель, переписку, библиотеку, но рукописи его жена сумела сберечь: они в Марбурге, где он сейчас поселился.

После 20 июля он был арестован и брошен в Моабитскую тюрьму. Там во время допроса, который у них не заладился, его отвели в подвал, чтобы допросить хорошенько, то есть чтобы избить плетью, избиение продолжалось час. Один палач бил его, другой зачитывал пункты опросного листа и записывал ответы. Оба при этом курили сигареты. Бого считает, что самой трудной была молниеносная прикидка комбинаций, которая требовалась в ходе этого процесса: во-первых, для того чтобы не впасть в противоречие, а во-вторых, чтобы не путать имена, еще не всплывавшие в ходе следствия. В таких случаях обычно стараются свалить все предъявляемые обвинения на тех, кого уже нет в живых. Этот факт тоже приходится учитывать в таких комбинациях.

Когда его выпускали из тюрьмы, он еще раз встретился со своими палачами: эти двое служили в регистратуре — два чиновника, ведающие документацией, каких можно видеть в любом учреждении.

Кирххорст, 7 ноябрь 1945 г.

Окончил: Хронику рода Циммернов.[125] Она принадлежит к тем книгам, которые можно перечитывать ежегодно.

В одной из первых глав упоминается чистилище святого Патрика. Оно находится в одной пещере в Ирландии, где можно видеть мучения грешников. Туда отправился супруг некоей Анны фон Циммерн, Ганс фон Герольсэк. Вернувшись оттуда, он потом всю жизнь оставался печальным и тихим, мало говорил и вскоре после того умер.

Подобное можно услышать и сегодня про людей, которым пришлось несколько дней провести в заключении в нехорошем месте и которые затем, воротившись, умирают или кончают самоубийством. Есть такие аспекты инфернального, от которых у человека мутится разум и гаснут жизненные силы, с ним тогда случается то же, что с человеком, заглянувшим на нехорошую кухню, после чего он отставляет от себя тарелку.

Кирххорст, 13 ноября 1945 г.

Хризантемы цветут назло дождям и туману. Пополудни я был в саду и ворошил компост. Удивительно, какая четкая аура сознания окружает столь простое занятие, как бросание рыхлой земли. Ее сопровождают представления из многих дисциплин. Ум выстраивает наглядную картину тонких особенностей ее химических, механических процессов, ее биологии. Неужели поэтому мы сильнее былых садовников? Во всяком случае, я думаю, что мы не слабее их. Это наш стиль.

Задача автора в той мере, в какой она имеет смысл для других, состоит в создании духовной родины, духовной среды обитания. Это может быть скромная ниша с каким-то изображением, скамейка у ворот, сельский домик, дворец, но может быть и лесной простор, и горные цепи или космическое пространство. Поэзия овладевает миром гораздо более глубоко, и власть ее долговечнее всякой науки, всякой политики. Она и по сей день вводит нас в стены Трои, во дворец Агамемнона. Подобно тому, как от героя зависит безопасность места, в котором обосновался человек, его пригодность для проживания, так от поэта зависит придать ему узнаваемость, чтобы люди его запомнили: чтобы оно стало для них родным.

Поэты дарят нам большое жилье, большой кров. Поэтому там, где поэтов нет, тотчас же наступает царство ужасного запустения. Эти селения еще пригодны для обитания, однако они становятся неприютными, неосмысленными, внутренне неопознанными.

Спускаясь все ниже. О жертвах прошедших лет, в каких бы страшных застенках не угасла их жизнь, всеж-таки вспоминали по другую сторону земного шара с любовью и состраданием. У них нашлись заступники. Но за тех бесчисленных и безымянных страдальцев, которые ныне претерпевают то же самое, никто не замолвил слово. Они испускают последний вздох в ужасающем одиночестве. А там, куда вопреки всем попыткам утаивания, все же долетают отзвуки их страданий, они воспринимаются с демоническим чувством удовлетворения.

Среди прочей почты письмо, из которого я узнал, что погиб и наш добрый Гумм. Во время ковровых бомбардировок, разрушивших Вюрцбург, этот ковер накрыл и его вместе со всей семьей, а, значит, и младшенького, рождение которого мы еще недавно праздновали в «Рафаэле».

Пока я читал эту весть, перед глазами у меня точно живое ярко возникло это тонкое лицо и белоснежные волосы. Смерть таких людей, от которых исходит ощущение надежности, нам особенно трудно постичь.

Постепенно становится очевидно, что в наш парижский круг словно угодила бомба. Это началось еще 20 июля 1944 г. с удушения Штюльпнагеля, Гофакера и Линстова, а в эти весенние месяцы достигло своего апогея. Немало и самоубийств, один из примеров Гартог, который скончался в своем силезском имении при жутких обстоятельствах. Пр., по слухам, был изрублен в Померании в своем имении и брошен на съедение свиньям. Вообще нет таких ужасов древних и новых времен, которые бы не повторились снова. Некоторые, как Лео, сгинули в русских лагерях уничтожения, в которых продолжаются те же кошмары, причем порой в тех же самых местах, о которых сейчас читаешь, узнавая чудовищную правду. Тут комментировать нечего. Еще другие, как Кроме и Косман, находятся в Сибири. По сравнению со всем этим можно назвать счастливыми тех, кто, как Грюнингер, пали в бою.