Виталий Мельников - Искатель. 1985. Выпуск №4

• Название: Искатель. 1985. Выпуск №4
• Автор: Виталий Мельников
• Жанр: Прочие приключения

На I стр. обложки рисунок П. Дзядушинского и Т. Егоровой к повести В. Мельникова «Крылатый лабиринт».

На II стр. обложки рисунок Ю. Иванова к повести А. Сербы «Соната моря».

На III и IV стр. обложки рисунки Р. Авотина к рассказу Уолтера М. Миллера-младшего «Я тебя создал».

---

То письмо было отправлено в начале июля 1708 года, когда шведский корпус только начинал свой путь. Он двигался на соединение с армией короля Карла XII, который незадолго до этого вторгся в пределы России Недовольный ходом военных действий на побережье Балтики, где шведские войска потерпели ряд неудач, юный король решил поразить своего противника в самое сердце — захватить Москву Но героическое сопротивление русской армии, а также отпор захватчикам со стороны белорусского населения сильно земедлили наступление шведских войск и сорвали планы Карла. Сейчас королевская армия, понеся значительные людские потери и испытывая недостаток в провизии и боевых припасах, с нетерпением ждала подкреплений. А корпус генерала Левенгаупта, сопровождаемый огромным обозом, был уже рядом…

И если до этого своим главным противником царь Петр считал войска короля Карла, с которыми русская армия, вела почти непрерывные бои, то теперь не менее опасным врагом становился и Левенгаупт. Начиная разговор с Голотой, Меншиков хотел узнать, понимают ли другие всю опасность появления по ту сторону Днепра отборного, еще не потрепанного в сражениях шведского корпуса. Отвлекшись от своих мыслей, Александр Данилович вслушался в глуховатую, неторопливую речь казачьего полковника.

— …Лифляндию и Литву Левенгаупт минул без помех, а на Белой Руси, край которой шведам неведом, начал рыскать по лесам и болотам, словно с завязанными очами. Но сейчас, когда полковник Тетеря привел к нему изменников-сердюков,[6] положение генерала стало иным. Казаки знают те места не хуже нашего, а потому без труда смогут вывести неприятелей из чащоб и указать им верный путь к лагерю короля.

Меншиков зажал трубку в кулаке, пытливо взглянул на Голоту.

— Что за силы у генерала?

— Доподлинно сказать трудно. Однако взятые в полон неприятели сказывают, что их никак не меньше восьми тысяч. Да обоз в три тысячи возов, набитых провизией и всяческим боевым припасом.

— Немало, — протянул Александр Данилович. — Такой подмогой король Карл весьма доволен будет. Но думаю, вряд ли нам стоит доставлять ему сию радость. Как мыслишь, полковник?

— Держусь той же думки. И не столько шведский король будет рад солдатам, как обозу. У него сейчас кончается провиант, на исходе порох, так что, не дождавшись левенгауптовой подмоги и обоза, неприятелям придется отменить московский поход и думать о зимовке на Белой Руси или Украине. Мыслю, что никак нельзя позволить шведам соединиться, а тем паче оставлять Левенгаупта у себя в тылу. Бить его потребно, и чем скорее, тем лучше.

Меншиков сунул трубку в рот, довольно прищурился.

— Верно молвишь, полковник, большую угрозу таит для нас Левенгаупт, а потому и меры супротив него следует принимать немедля. — Александр Данилович нагнулся над столом, ткнул в разложенную карту чубуком трубки. — Сентября четырнадцатого дня король Карл оставил Стариши и двинулся к Кричеву. Там он переправился через Сож и направился к реке Ипуть. Государь Петр Алексеевич полагает, что на ее берегах король разобьет лагерь, соберет воедино свою доселе разбросанную армию и решит, куда двигаться дальше: к Смоленску и затем на Москву или на юг, в Украину.

Меншиков замолчал, сделал глубокую затяжку, выпустил из ноздрей дым и продолжил:

— Дорога на Смоленск шведам уже перекрыта, вослед Карлу пущен Шереметев с армией. Ну а Левенгауптом государь велел заняться мне. Но первым для разведки навстречу генералу поскачешь со своими казаками ты, полковник.

— Каковы силы, что государь выставляет супротив Левенгаупта?

— Под моим началом корволант — летучий отряд: семь тысяч кавалерии и пять тысяч пехоты, которую я також посажу на коней.

— Мои разъезды отправятся в путь сегодня же. Но прежде нежели покинуть тебя, князь, дозволь спросить: что гетман отписал государю о появлении своих сердюков у Левенгаупта?

— Измена. Полковник Тетеря и есаул Недоля, взбунтовавшие их, были тайными сотоварищами казненного Кочубея. И дабы держать казаков в повиновении и не допустить новых крамол, гетман и находится сейчас не при царевом войске, а на Украине. Государь собственноручно отписал ему, что от него куда больше пользы в удержании своих, нежели в войне со шведами.

Меншиков оперся обеими руками о стол, глянул на Голоту.

— А теперь ступай. И знай, что, хотя корволантом поручено командовать мне, всей кампанией по разгрому хваленого Левенгаупта будет руководить сам государь.

Выйдя от Меншикова, Голота не спеша направился к видневшимся на опушке леса кострам. Глядя со стороны на этого высокого, совершенно седого, слегка сутулящегося и заметно припадающего на левую ногу старика, мало кто мог сразу узнать в нем когда-то лихого, бесстрашного, известного всей Украине батьку-полковника.

Все было у Голоты — громкая слава и богатство, верные друзья и богатырская сила, но имел он и злейшего врага-завистника — гетмана Мазепу. Его постоянные жалобы и доносы царю на своевольного полковника сделали свое дело: Голота был схвачен, закован в железо и сослан в Сибирь. Там он находился до тех пор, пока 20 тысяч украинских казаков не были отправлены на войну со шведами в Лифляндию и царю для командования ими не потребовалась старшна,[7] пользующаяся в казачьей среде непререкаемым авторитетом. Одним из таких людей был Голота, с чьей боевой славой и популярностью вряд ли кто мог на Украине соперничать. Поскольку вина опального полковника не была доказана, сыск по делу схваченных вместе с ним его товарищей тоже ничего не дал, он был возвращен из ссылки, обласкан царским любимцем князем Меншиковым, ему были возвращены все ранее отнятые чины и звания.

У одного из костров Голота остановился, устало опустился на предложенное казаком-джурой[8] седло. Некоторое время, раскуривая люльку, задумчиво смотрел на пламя, затем, ни к кому не обращаясь, сказал:

— Полковник и сотник, я к вам от князя Александра Даниловича.

И тотчас несколько человек, сидевших вокруг огня, поднялись и молча растаяли в темноте, оставив у костра лишь тех двоих, которых назвал Голота.

Полковник Диброва был высок и статен, на молодом, красивом, по-девичьи румяном лице выделялись большие внимательные глаза и черные усы. Совсем недавно Диброва был простым сотником и сражался в Лифляндии. вернувшись на Украину раненым, он, не долечившись, покинул родовой хутор и примкнул к русскому войску. Его воинское умение и личная отвага, проявленные в боях, обратили на себя внимание Меншикова, и по ходатайству князя перед царем Диброва получил чин украинского полковника и звание потомственного русского дворянина.

— Полковник, первое слово к тебе.

Красивое лицо Дибровы напряглось.

— Слухаю тебя, батько.

Молодой полковник был не только красив, но и умен: он прекрасно понимал, что мало получить полковничий пернач из царских рук, главное — удержать его. Для этого требовалось многое, но прежде всего уважение в казачьей среде. И широко известный всей Украине батько Голота являлся тем человеком, близость к которому могла принести славу и его имени.

— Сколько у нас зараз шабель, полковник?

— Около тысячи, батько.

— Небогато. Но ничего, я отправил гонцов к своим старым побратимам, верю, что они отзовутся на мой клич и снова слетятся ко мне. А покуда, полковник, бери всех, кто уже есть, под свое начало и готовь к походу: не сегодня завтра с царским войском двинемся на Левенгаупта.

— Благодарю, батько.

А Голота уже смотрел на второго казака. Невысокий, плотный, со скуластым, потемневшим от ветра и зноя лицом, с добела выгоревшими на солнце усами и бровями, в простой серой свитке и грубых чеботах, он ничем не отличался от рядового казака. Лишь большой алый бант на эфесе длинной турецкой сабли выдавал его принадлежность к казачьей старшине. Это был сотник Зловивитер, старый соратник Голоты.

— А твоих хлопцев, сотник, знаю сам не первый год: каждый из них десятка других стоит. И поэтому, друже, ты не станешь ждать выступления царских войск, а сегодня же вечером поскачешь навстречу Левенгаупту и будешь виться вокруг него, не спуская глаз. И еще одно дело будет к тебе. Помнишь ли сотника Ивана Недолю, своего бывшего друга-товарища?

На лбу Зловивитра появились две глубокие морщины, он отвел взгляд в сторону.

— Помню, батько. Да только разошлись наши с ним пути-дороги.

— Знаю это, друже. Молвлю даже то, чего ты еще не ведаешь. Три дня назад прибыл есаул Иван Недоля к Левенгаупту и стал служить шведам. Мазепа отписал царю, что Недоля изменил-де России потому, что втайне был сподвижником покойных Кочубея и Искры. Но не верю я этому. Хитрит гетман… Мыслю, что его волю исполняет мой бывший сотник. И поэтому написал я Недоле грамоту, в которой зову его снова честно, как прежде, служить отчизне. А ты, друже, найдешь человека, который смог бы доставить это послание Недоле.