Карел Чапек - Кракатит

• Название: Кракатит
• Автор: Карел Чапек
• Жанр: Классическая проза

---

— Дедушка, это… ее имя?

Старик смотрел на него грустно, ласково.

— Так знай же — да, ее, — тихо молвил он.

— А… найду я ее когда-нибудь?

Ответа не было; старичок только усиленно моргал.

— Дай-ка, налью. — Голос его прозвучал нерешительно.

Дрожащей рукой подставил Прокоп чашку, и старый осторожно налил ему крепкого чаю.

— Пей, пока не остыло, — мягко сказал он.

— Спа… спасибо… — всхлипнул Прокоп и отпил глоток терпкого настоя.

Старый задумчиво гладил свои длинные волосы.

— Горько, очень горько, правда? — медленно проговорил он. — Сахару хочешь?

Прокоп покачал головой; губы его сводило от горечи слез, но в груди разливалось благодетельное тепло.

Старичок стал громко отхлебывать чай.

— Посмотри-ка, что у меня тут нарисовано, — сказал он, чтоб нарушить молчание, и протянул Прокопу свою чашку; на ней были изображены крест, сердце и якорь.

— Это вера, любовь и надежда. Ну, не плачь больше.

Старик поднялся над костром, молитвенно сложил руки.

— Милый, милый, — тихо заговорил он, — уже не свершишь ты свое наивысшее и не отдашь все. Ты хотел взорваться страшной силой; и вот останешься целым, и мир не спасешь — и не разрушишь. Многое останется в тебе запертым, как в камне огонь; и это хорошо, ибо в этом — твоя жертва. Хотел ты творить слишком великое — а будешь творить малое. И это — хорошо.

Прокоп стоял у костра на коленях и не осмеливался поднять глаза; теперь он знал: с ним говорит бог-отец.

— Это — хорошо, — прошептал он.

— Это хорошо. Сотворишь дела на благо людям. Кто помышляет о наивысшем — отвратил взор свой от людей. За это будешь служить им.

— Это хорошо, — одним дыханием отозвался коленопреклоненный Прокоп.

— Вот видишь, — обрадованно сказал дед и опустился на корточки. — Послушай-ка, на что он, этот твой… как ты назвал свое изобретение?

Прокоп поднял голову.

— Я… забыл.

— Ну, ничего, — утешил его старый. — Придумаешь другое. Постой, что я хотел сказать? Ах, да. На что он, такой большой взрыв? Еще покалечишь кого. А ты ищи, испытывай, может, найдешь… Ну, к примеру, такое что-нибудь: пф-пср-пф. — И старичок попыхтел мягкими губами. — Понимаешь? Чтоб оно только заставляло двигаться какую-нибудь машину, чтоб людям легче работалось. Понял ты меня?

— Вы имеете в виду… какое-нибудь дешевое горючее, да?

— Вот-вот, дешевое, — радостно закивал старичок. — Чтоб пользы было побольше. И чтоб оно светило и грело, ладно?

— Погодите, — задумался Прокоп. — Не знаю… Это ведь придется пробовать… с другого конца.

— Ну да! С другого конца подойти, и все тут. Видишь, и дело тебе сразу нашлось. Но сейчас брось, не думай, еще завтра день будет. А я постелю тебе.

Он поднялся, засеменил к повозке.

— Эй-эй, ма-лая! — запел он у морды лошади. — Спать пойдем.

Вернулся с тощей подушкой.

— Ну, идем, — и, взяв фонарь, вошел в дощатую хижину. Ого, соломы тут хватит на всех троих, — мурлыкал он, стеля. — Слава богу!

Прокоп сел на солому. И вдруг, вне себя от изумления, воскликнул:

— Посмотрите, дедушка!

— Где?

— Вон, на досках…

На каждой доске в стене хижины было написано мелом по большой букве; и Прокоп в колеблющемся свете фонаря прочитал: "К… Р… А… К… А… Т…"

— Ничего, ничего, — успокоительно забормотал дедушка, торопливо стирая буквы шапкой. — Вот и нету их. Ты ложись, я тебя мешком укрою. Вот так…

Он подошел к двери.

— Дадада, ма-лая! — пропел он дребезжащим голоском, и лошадка сунула в дверь свою красивую серебряную морду, потерлась о кафтан старика.

— Ну, иди сюда, ложись, — велел старый.

Лошадка вошла, подгребла копытами солому у другой стены, опустилась на колени.

— А я потом лягу между вами, — сказал дедушка. — Конь-то надышит, и тепло тебе будет, чак-то!

Он тихонечко сел на пороге. За ним еще алели в темноте угли костра и видны были ласковые, мудрые глаза лошади, преданно обращенные к нему; а старик все шептал что-то, мурлыкал, кивая головой.

У Прокопа жгло глаза от нестерпимой нежности.

Да ведь это… ведь это мой покойный батюшка, мелькнуло у него в голове. Боже, как постарел!

И такая у него тоненькая, исхудавшая шейка…

— Спишь, Прокоп? — шепнул старичок.

— Не сплю, — отозвался тот, дрожа от любви.

И дедушка замурлыкал странную тихую песню: "Лалала хоу, дадада пан, бинкили бункили хоу та-та…"

Прокоп наконец уснул спокойным, освежающим сном без сновидений.

КОММЕНТАРИИ (О. М. МАЛЕВИЧ)

Творчество Чапека-романиста 20-х и 30-х годов XX века развивалось в эпоху кризиса западноевропейского критического реализма и расцвета субъективистских, антиреалистических литературных направлений буржуазного декаданса. Писатель шел к реализму через преодоление модных влияний и ошибочных субъективистских тенденций, через поиски и блуждания. Но сейчас, когда подведен итог творческой эволюции писателя, мы вправе говорить о Чапеке как о критическом реалисте, ставя его имя вслед за именами Анатоля Франса, Бернарда Шоу, Герберта Уэллса.

С начала 20-х годов в творчестве Чапека начался довольно длительный период "вынужденного оскудения", когда писатель, находясь в плену иллюзий о возможности разрешения социальных противоречий в рамках буржуазного демократического государства, стремился защитить классовый мир в своей стране. Именно в этот период, по словам Ю. Фучика, Чапека называли — одни с удовлетворением, а другие с горечью — "официальным писателем".

Однако мировой экономический кризис 1929–1933 годов, усиление реакции внутри Чехословакии, нарастание угрозы фашизма и новой войны заставили писателя в значительной степени пересмотреть свои политические взгляды. В 1932 году Чапек заявляет о своем сочувствии той борьбе, которую проводили международные демократические круги. В 1933 году буржуазная критика развертывает целую кампанию против Чапека, обвиняя его в якобы устаревшем демократизме и гуманизме. В ноябре 1934 года Чапек вместе с рядом прогрессивных и революционных писателей выступает на страницах коммунистистического журнала «Творба» с протестом против бесчинств чешских националистов.

Реакция угрожает писателю концлагерем, но он все более решительно поднимает свой голос в защиту демократических завоеваний народа, все более резко разоблачает грабительскую политику империалистов.

Вместе со своим героем, так называемым "маленьким человеком", любителем "золотой середины", Чапек осознает, что в современных условиях мир и демократию можно отстоять лишь в рядах единого антифашистского и антиимпериалистического Народного фронта. И если- ранее он сочетал критику капитализма с отрицанием идеи какого-либо сознательного переустройства мира и проповедью общественной пассивности ("Фабрика абсолюта", 1922 г., «Кракатит», 1924 г.), то в романах второй половины 30-х годов ("Война с саламандрами", 1935 г., "Первая спасательная", 1937 г.) писатель призывает к действенной борьбе за идеалы демократии и социальной справедливости.

Однако в мировоззрении Чапека-антифашиста все еще дает себя чувствовать идейно-эстетический груз прошлого: объективизм, сглаживание социальных конфликтов, абстрактный гуманизм.

Писатель четко выраженного интеллектуального склада, философ по образованию, Чапек нередко превращал свои произведения в художественную иллюстрацию определенного философского тезиса. В его романах 20-х годов наиболее сильно сказывается влияние американского прагматизма.

Отрицание теории и научного предвидения приводит его к по-, ниманию практики как действия на основе субъективной веры в полезность тех или иных поступков, как достижения цели на основе поисков, проб, ошибок и того относительного, частного опыта, который приобретается в процессе деятельности. Чапековскую философию этого периода очень верно определил видный чешский критик и литературовед Ф. Кс. Шальда: "Мы не знаем ничего о боге, у нас нет никакой религии, но мы делаем вид, как будто он существует, как будто мы в него верим. Мы не знаем ничего о мире и жизни нашего ближнего, они для нас непроглядная тьма и неразрешимое молчание, но мы говорим и действуем, как будто мир хорош и как будто мы его знаем а любим: может быть, позднее возникнут и вера и любовь, которые иначе должны были бы этому предшествовать…" Такая пози ция отражала мелкобуржуазную нерешительность и неспособность разобраться в противоречиях современной действительности. С присущей ему самоиронией Чапек сам сравнивал себя в одной из своих статей — с Буридановым ослом, который умирает с голоду между двумя охапками сена, не зная, какую из них выбрать. И все же он предпочитал свой скептицизм и практическую бездеятельность, полагая, что этим избегает односторонности и сохраняет за собой право на свободу критики.