Уильям Фолкнер - Засушливый сентябрь

• Название: Засушливый сентябрь
• Автор: Уильям Фолкнер
• Жанр: Проза

---

Фолкнер Уильям Засушливый сентябрь

Уильям Фолкнер

Засушливый сентябрь

1

В кровавых сентябрьских сумерках - после шестидесяти двух дней без дождя - он распространился словно пожар в сухой траве: слушок, анекдот, как угодно называй. Что-то такое насчет Минни Купер и негра. На нее напали, ее оскорбили, перепугали: ни один из тех, что собрались субботним вечером в парикмахерской, где под потолком, волнами застоявшихся лосьонов и помады возвращая им их же несвежее дыхание и запахи, вентилятор колыхал, не очищая, спертый воздух, - не знал достоверно, что же произошло.

- А только это не Уил Мэйз, - сказал один из парикмахеров. Худощавый, рыжеватый человек средних лет, с добрым лицом, он в это время брил заезжего клиента. - Я знаю Уила Мэйза. Он ничего парень, хоть и черномазый. Да и Минни Купер я знаю.

- Что же ты про нее знаешь? - сказал другой парикмахер.

- А кто она? - сказал клиент. - Молоденькая девчонка?

- Да нет, - сказал парикмахер. - Ей, я так полагаю, под сорок. Незамужняя. Потому-то мне и не верится...

- При чем тут верится - не верится! - сказал нескладный юнец в шелковой сорочке, взмокшей от пота. - Чье слово важнее - белой женщины или черномазого?

- Не верится мне, что Уил Мэйз способен такое сотворить, - сказал парикмахер. - Уила Мэйза я знаю.

- Тогда, может, знаешь, кто это сотворил? Да не ты ли и помог ему бежать из города, раз ты так черномазых обожаешь?

- Не верю, чтобы вообще кто-то такое сотворил. Не верю, чтобы что-нибудь стряслось. Да вы сами раскиньте мозгами. Не знаете, что ли, когда мужа нет, женщинам этим, чем старше становятся, так и лезет в голову всякий вздор, который человеку...

- Тоже мне белый! - сказал клиент. Он завозился под простыней. Юнец вскочил на ноги.

- Не веришь, значит? - сказал он. - Так, по-твоему, белая женщина врет?

Парикмахер задержал бритву над привставшим клиентом. Он не глядел по сторонам.

- А все эта чертова погода, - сказал другой. - В такую погоду человек способен на любую дурь. Даже с Минни Купер.

Никто не засмеялся. Парикмахер сказал мягко, упрямо:

- Никого я ни в чем не обвиняю. Просто я знаю, да и вы, ребята, знаете, что женщина, которую никогда никто не...

- Иди поцелуйся со своими негритосами! - сказал юнец.

- Заткнись, Крепыш, - сказал другой. - Разберемся, что к чему, а времени, чтоб действовать, у нас навалом.

- А кто? Кто будет разбираться? - сказал юнец. - Еще чего выдумали! Да я...

- Ты белый что надо, - сказал клиент. Взмыленная борода придавала ему сходство с ковбоями, как их изображают в кино. - Втолкуй им, парень, сказал он юнцу. - Если в вашем городе не осталось белых мужчин, можешь рассчитывать на меня, даром что я всего-навсего коммивояжер и не здешний.

- Послушайте, ребята, - сказал парикмахер. - Сперва разберитесь, что к чему. Уила Мэйза я знаю.

- Ну дела! - вскричал юнец. - Подумать только, белый из нашего города...

- Тихо, Крепыш, - сказал второй. - Времени у нас навалом.

Клиент выпрямился в кресле. Он посмотрел на говорившего.

- По-вашему, значит, можно стерпеть, когда черномазый нападает на белую женщину? И вы, белый, его оправдаете, правильно я вас понял? Катитесь-ка лучше обратно на Север, откуда приехали. Нам здесь таких не нужно.

- Причем тут Север? - сказал второй. - Я в этом городе родился и вырос.

- Ну дела! - сказал юнец. Он обвел всех напряженным, недоумевающим взором, словно стараясь припомнить, что же хотел сказать или сделать. Рукавом он вытер лоб, покрытый испариной.

- Черт меня побери, если я допущу, чтоб белую женщину...

- Втолкуй им, парень, - сказал коммивояжер. - Богом клянусь, пусть они только...

С грохотом распахнулась стеклянная дверь. На пороге, раздвинув ноги, легко удерживая в равновесии плотное тело, остановился человек. Ворот белой рубашки расстегнут, на голове фетровая шляпа. Разгоряченный, наглый взгляд мгновенно охватил всех присутствующих. Фамилия этого человека была Мак-Лендон. На фронте он командовал солдатами и получил медаль за доблесть.

- Ну, - сказал он, - так и будете сидеть да терпеть, что на улицах Джефферсона черномазый подонок насилует белую женщину?

Крепыш снова вскочил. Шелк сорочки плотно облегал его тугие плечи. Под мышками набрякли два темных полумесяца.

- Вот и я про то! Я же им слово в слово...

- А там и вправду что-то было? - спросил третий. - Не впервой же ей мерещится. Пинкертон тут верно говорил. Помните, прошлый год она вопила, что с крыши мужчина подглядывает, как она раздевается?

- Что? - сказал клиент. - Что такое?

Парикмахер осторожно усаживал его обратно в кресло, и он, подчиняясь, откинулся на спинку, с запрокинутой головой. Парикмахер придерживал его за плечи.

Мак-Лендон напустился на третьего.

- Было! А какая, к чертовой матери, разница! Вы что, намерены спускать черномазым, пока они и впрямь до этого не додумались?

- Вот и я про то! - вскричал Крепыш. И бессмысленно выругался - длинно, не переводя духа.

- Полно, полно, - сказал четвертый. - Не так громко. Зачем шуметь?

- Точно, - сказал Мак-Лендон, - обойдемся без шума. Кто со мной?

Он покачивался на пятках, обводил взглядом лица.

Занеся бритву над клиентом, парикмахер прижал его голову к креслу.

- Ребята, разберитесь-ка сперва, что к чему. Уила Мэйза я знаю. Это не он. Давайте позовем шерифа и сделаем все как положено.

Мак-Лендон резко обернул к нему искаженное злобой и решимостью лицо. Парикмахер не отвел взгляда. Они казались людьми разных рас. Другие мастера тоже замерли над клиентами, полулежавшими в креслах.

- Значит, - сказал Мак-Лендон, - для тебя слово негра важнее, чем белой женщины? Ну и цацкаешься ты с этими черномазыми...

Третий встал и схватил Мак-Лендона за руку. В свое время он тоже воевал на фронте.

- Полно, полно. Давайте пораскинем мозгами. Кто из вас знает, что же произошло на самом деле?

- Еще чего, мозгами раскидывать! - Мак-Лендон рывком высвободил руку. Кто со мной заодно - пошли. А кто нет... - впиваясь глазами в окружающих, он утирал рукавом пот, катившийся по лицу.

Поднялись трое. Коммивояжер распрямился в кресле.

- Ну-ка, - сказал он, дернув простыню у горла, - снимите с меня эту тряпку. Я не здешний, но, богом клянусь, когда наших жен, сестер и матерей...

Мазнув себя простыней по лицу, он швырнул ее на пол. Мак-Лендон стоял на пороге, понося остальных последними словами. Встал и подошел к нему еще один. Прочие в смущении посидели, не глядя друг на друга, а затем, поодиночке, присоединились к Мак-Лендону.

Парикмахер поднял простыню с пола. Он принялся аккуратно ее складывать.

- Не надо, ребята. Уил Мэйз тут ни при чем. Я знаю.

- Потопали, - сказал Мак-Лендон. Он круто повернулся. Из кармана брюк торчала рукоятка тяжелого пистолета. Вышли. Стеклянная дверь с грохотом захлопнулась за ними, и звук отозвался в душном воздухе.

Парикмахер тщательно и неспешно обтер бритву, положил ее на место, зашел в подсобное помещение и снял со стены шляпу.

- Я скоро вернусь, - сказал он. - Нельзя же допустить...

Он выбежал на улицу. Двое других мастеров последовали за ним до двери, придержали ее на отскоке и высунулись на улицу, глядя ему вслед. Воздух был душный, неживой. От него оставался на языке металлический привкус.

- Что он может сделать? - сказал один из парикмахеров. Другой вполголоса бормотал: "Господи Иисусе, господи Иисусе. Не хотел бы я быть на месте Уила Мэйза, раз уж он Мак-Лендона рассердил".

- Господи Иисусе, господи Иисусе, - шептал второй.

- Как, по-твоему, там и впрямь что-то такое было? - сказал первый.

2

Ей было лет тридцать восемь, тридцать девять. Жила она с тяжело больной матерью и тощей, золотушной, но не унывающей теткой; у них был стандартный сборный домик, и каждое утро между десятью и одиннадцатью она появлялась на веранде в нарядном, отороченном кружевами чепчике и до полудня раскачивалась в кресле-качалке. После обеда она ложилась отдохнуть, пока не спадет зной. А потом, в каком-нибудь из трех-четырех новых полупрозрачных платьев, которые шила себе каждое лето, она шла в центр встретиться со знакомыми в дамских магазинах, где можно щупать товары и холодным, резким тоном препираться о цене, хотя и не думаешь ничего покупать.

Родом из обеспеченной семьи - не лучшей в Джефферсоне, но вполне приличной, - она была телосложения скорее изящного, наружности заурядной, одевалась и держала себя задорно и немного вызывающе. В юности ее стройная подтянутая фигурка и резковатая живость позволили ей какое-то время продержаться в светских кругах, где вращались сливки городского общества; молодые не так сильно ощущают различия в общественном положении, и она бывала на школьных вечеринках своих ровесниц и вместе с ними ходила в церковь.

Она последней поняла, что сдает позиции; в той компании, где она выделялась огоньком побойчее и поярче прочих, мужчины начали постигать все прелести снобизма, а женщины - отместки. Тогда-то у нее и появилось это вымученно-задорное выражение. Такой она побыла еще немного на вечеринках, в тенистых галереях и на зеленых лужайках; для нее это выражение было вроде маски или стяга, и от исступленного неприятия правды в глазах у нее появилось недоумение. Но вот однажды вечером, в гостях, она случайно подслушала разговор юноши и двух девушек, своих одноклассников. С тех пор она больше не принимала ни единого приглашения.