Лев Троцкий - Проблемы культуры. Культура переходного периода

• Название: Проблемы культуры. Культура переходного периода
• Автор: Лев Троцкий
• Жанр: Публицистика

В настоящем томе собраны статьи, написанные преимущественно в период 1923 – 1926 г.г., когда, после окончания гражданской войны, внимание партии могло обратиться к вопросам культурного строительства. Начиная с 1923 г., эти вопросы становятся в порядок дня, как самостоятельные задачи «целой полосы культурного развития всей народной массы» (Ленин). Кроме статей, непосредственно относящихся к проблемам культуры переходного периода, в настоящий том включены также статьи, посвященные вопросам о качестве печати, о хозяйственном строительстве, о госаппарате и т. д., поскольку эти вопросы рассматриваются под углом зрения культурной революции.

---

Общий рост хозяйства создает условия для постепенной перестройки семейно-хозяйственного быта. Все связанные с этим вопросы надо ставить в полном объеме. Мы приступаем с разных концов к обновлению основного капитала страны: заводим новые машины на смену старым, строим новые заводы, обновляем железнодорожное имущество; крестьянин приобретает плуги, сеялки, тракторы. Но самым основным «капиталом» является народ, т.-е. его сила, его здоровье, его культурный уровень. Этот капитал нуждается в обновлении еще больше, чем оборудование заводов или крестьянский инвентарь. Нельзя думать, что века рабства, голода, неволи, годы войны и эпидемий прошли бесследно. Нет, они оставили в живом организме народа и раны и рубцы. Туберкулез, сифилис, неврастения, алкоголизм – все эти болезни и многие другие широко распространены в массах населения. Надо оздоровлять нацию. Без этого немыслим социализм. Надо добираться до корней, до источников. А где источник наций, как не в матери? Борьбу с беспризорностью матери – на первое место! Жилищное строительство, создание яслей, детских садов, общественных столовых, прачечных надо поставить в центре внимания, и притом внимания бдительного и хорошо организованного. Здесь вопросы качества решают все. Ясли, столовые и прачечные надо поставить так, чтобы они преимуществами своими способны были нанести смертельный удар старой замкнутой семье, целиком опирающейся на согнутые плечи хозяйки-матери. Улучшение постановки неизбежно вызовет приток спроса, а затем приток средств. Содержание детей в яслях, как и питание взрослых в общественных столовых, обходится дешевле, чем в семье. Но передвижка материальных средств от семьи к яслям и столовым произойдет только в том случае, если общественная организация научится лучше удовлетворять первейшие потребности, чем семейная. На вопросы качества надо обратить теперь особое внимание. Нужен бдительный общественный контроль и постоянное подстегивание всех органов и учреждений, которые обслуживают семейно-бытовые нужды трудящихся масс.

Зачинщиками в великой борьбе за освобождение матери должны быть, разумеется, передовые работницы. Надо во что бы то ни стало это движение перекинуть в деревню. В нашем городском быту еще немало мещански-крестьянского. У многих рабочих взгляд на жену еще не социалистический, не пролетарский, а консервативно-мужицкий, по существу средневековый. Так угнетенная семейным гнетом мать-крестьянка тянет за собой на дно мать-работницу. Надо поднять крестьянку. Надо, чтобы она сама захотела подняться, т.-е. надо пробудить ее и указать ей пути.

Нельзя двигаться вперед, покидая женщину в глубоком тылу. Женщина – мать нации. Из женской кабалы вырастают предрассудки и суеверия, окутывающие детство новых поколений и глубоко проникающие во все поры народного сознания. Лучший и наиболее глубокий путь борьбы с религиозностью – это путь всесторонней заботы о матери. Надо ее поднять и просветить. Освободить мать, значит перерезать последнюю пуповину, связывающую народ с темным и суеверным прошлым.

«За новый быт» (однодневная газета), декабрь 1925 г.

Л. Троцкий. «ТЫ» И «ВЫ» В КРАСНОЙ АРМИИ

В воскресном номере «Известий» помещена статья о красноармейцах Щекочихине и Чернышеве, которые показали себя героями во время коломенского взрыва и пожара. В этой статье рассказывается о том, как начальник гарнизона подошел к красноармейцу Щекочихину и спросил:

– Ты меня знаешь?

– Да, вы начальник гарнизона.

Я думаю, что разговор здесь передан неточно. Иначе пришлось бы сделать вывод, что начальник гарнизона разговаривает с красноармейцами в неправильном тоне. Конечно, воины Красной Армии могут говорить друг другу ты, как товарищи, но именно как товарищи, и только как товарищи. В Красной Армии не может быть обращения на ты со стороны начальника к подчиненному, если подчиненный отвечает на вы. Иначе получилось бы неравенство личное, а не служебное.

Конечно, «ты» и «вы» – дело условное. Но в этой условности выражаются определенные человеческие отношения. В одном случае слово ты выражает товарищескую близость, но когда? – когда оно основано на взаимности. В другом случае оно выражает пренебрежение, неуважение, взгляд сверху вниз, барский оттенок в отношениях. Такой тон в Красной Армии совершенно нетерпим.

Иному покажется, что это мелочь. Неверно! Красноармеец должен уважать и других и себя. Уважение к человеческому достоинству есть важнейшая нравственная спайка Красной Армии. Красноармеец подчиняется в порядке службы выше стоящим. Веления дисциплины непреклонны. Но в то же время он чувствует и сознает себя сознательным гражданином, призванным к выполнению самых ответственных обязанностей. Воинское подчинение дополняется гражданским и нравственным равенством, которое не терпит нанесения ущерба личному достоинству.

18 июля 1922 г.

«Известия ВЦИК» N 159, 19 июля 1922 г.

2. Советская общественность и культура

Л. Троцкий. КОНЧИК БОЛЬШОГО ВОПРОСА

На одном из многочисленных обсуждений вопроса о нашем государственном аппарате т. Киселев, председатель Малого Совнаркома, выдвинул или, по крайней мере, освежил в памяти одну сторону вопроса, имеющую неизмеримое значение. Дело идет о том, как, в каком виде государственный аппарат соприкасается непосредственно с населением, как он с ним «разговаривает», как встречает посетителя, жалобщика, ходатая, по-старинному «просителя», какими глазами на него смотрит, каким языком с ним разговаривает, да и всегда ли разговаривает…

Нужно, впрочем, и в этой части вопроса различать две стороны: форму и существо.

Во всех цивилизованных демократических странах бюрократия, разумеется, «служит» народу, что не мешает ей возвышаться над народом в виде тесно сплоченной профессиональной касты, и если перед капиталистическими магнатами бюрократия действительно «служит», то есть ходит на задних лапах, то к рабочему и крестьянину она одинаково – и во Франции, и в Швейцарии, и в Америке – относится свысока, как к объекту управления. Но там, в цивилизованных «демократиях», это обволакивается в известные формы вежливости, обходительности – в одной стране больше, в другой меньше. Во всех необходимых случаях (а они повседневны) покров вежливости без труда прорывается кулаком полицейщины: стачечников бьют в участках Парижа, Нью-Йорка и иных мировых центров. Но в общем официальная «демократическая» вежливость в отношениях бюрократии к населению есть продукт и наследие буржуазных революций: эксплуатация человека человеком осталась, но форма ее стала иной, менее «грубой», задрапированной декорациями равенства и отполированной вежливостью.

Наш советско-бюрократический аппарат – особенный, многосложный, несущий в себе навыки различных эпох наряду с зародышами будущих отношений. Вежливости, как общего правила, у нас нет. Зато грубости, унаследованной от прошлого, сколько угодно. Но грубость у нас тоже неоднородная. Есть простецкая, мужицкого корня, мало привлекательная, разумеется, но не унижающая. Она становится совершенно невыносимой и объективно реакционной в тех случаях, когда молодые наши беллетристы начинают хвастаться ею, как невесть каким «художественным» завоеванием. Передовые элементы трудящихся относятся к такому опрощению (с фальшивым носом) органически враждебно, ибо в грубости языка и обихода справедливо видят клеймо старого рабства и стремятся усвоить себе язык культуры, с его внутренней дисциплиной. Но это мимоходом…

Наряду с простецкой, так сказать, безразличной, крестьянской, привычной и пассивной грубостью, у нас есть еще особая, «революционная» грубоватость передовиков – от нетерпения, от горячего стремления сделать лучше, от раздражения на нашу обломовщину, от ценного нервного напряжения. Конечно, и эта грубость, сама по себе взятая, непривлекательна, и мы от нее отделаемся, но по существу она питается нередко из того же революционно-нравственного источника, который не раз за эти годы горами двигал. Тут не существо приходится менять, ибо оно в большинстве случаев здоровое, творческое, прогрессивное, а корявую форму…

Но есть у нас еще – и тут главный гвоздь! – старая, господская, барская, с отрыжкой крепостничества, злой подлостью напоенная грубость. Есть она, еще не выведена, и вывести ее нелегко. В московских учреждениях, особенно в тех, что на виду, барство не выступает в боевой форме, т.-е. с окриками, размахиванием рукой у просительского носа и пр., а принимает чаще всего характер бездушного формализма. Конечно, это не единственный источник «бюрократизма и волокиты», но очень существенный: полное безучастие к живому человеку и его живой заботе. Если бы можно было на пленке особой чувствительности запечатлеть приемы, ответы, разъяснения, распоряжения и предписания во всех клеточках бюрократического организма хотя бы одной только Москвы за один только день, – снимок получился бы чрезвычайно сгущенный. А тем более – в провинции, и в особенности по той линии, где город соприкасается с деревней, а ведь эта линия и есть важнейшая.