Лев Троцкий - Европа в войне (1914 – 1918 г.г.)

• Название: Европа в войне (1914 – 1918 г.г.)
• Автор: Лев Троцкий
• Жанр: Публицистика

Мировая война 1914–1918 г.г., явившаяся высшим и наиболее сгущенным выражением империалистической экспансии буржуазных государств, столкнула между собою различные политические системы и государственные организмы. Война произвела невиданный перелом в представлениях и быте народных масс. Она бросила рабочие массы в объятия национализма и шовинизма. Она привела к крушению международное рабочее движение, чтобы затем возродить его для борьбы за социалистическую революцию.

Эта исключительная эпоха отразилась в литературной деятельности Л. Д. Троцкого, протекавшей во время войны в разных странах Запада. В настоящий том вошли написанные за этот период статьи, фельетоны, очерки и корреспонденции, посвященные вопросам мировой политики и отображению быта воюющей Европы. Весь этот разнохарактерный материал сгруппирован нами по отдельным странам. Статьи, относящиеся к Франции, в этот том не включены и войдут в отдельный том, который явится дополнением к настоящему.

---

«Наше Слово» N 232, 5 ноября 1915 г.

Л. Троцкий. СОБЫТИЯ ИДУТ СВОИМ ЧЕРЕДОМ

Военные поражения выдвинули на передний политический план либеральную буржуазию. Она объединилась в земский и городской союзы, в военно-промышленные комитеты.[172] Милюков сколотил прогрессивный парламентский блок,[173] и кое-кому, – конечно, не реакции и даже не либералам, а прежде всего третьему элементу, преимущественно в лице социал-либеральных фальсификаторов марксизма, – стало казаться, что пробил час нового хозяина, буржуазии, и что старый режим доживает последние дни.

Роспуск Думы[174] и призыв к власти Хвостова явился на поверхностный взгляд неожиданным, а по существу дела глубоко закономерным ответом на выступление прогрессивно-империалистического блока. Раз все партии имущих классов начинали с того, что перенимали на себя ответственность пред народом за войну и за самое ведение ее, притом в такой степени, какой правящие никак не ожидали, у монархии не могло быть никаких разумных оснований, кроме разве чувства благодарности, делиться с буржуазией властью. Но благодарность никогда еще не являлась историческим фактором. В первый период своего воцарения Хвостов отражал недостаточную уверенность придворных сфер: он непрерывно заговаривал зубы либеральной печати, разъясняя, что в сущности между черносотенством, с одной стороны, национальным либерализмом и национальным социализмом, с другой, нет никакой пропасти; что он, Хвостов, готов к сотрудничеству с Милюковым и Плехановым, – при том само собою разумевшемся условии, что Плеханов возьмет на себя поставку полезной идеологии для наименее надежного класса, Милюков будет нести ответственность перед либеральной буржуазией, а бремя власти останется на плечах Хвостова. Либеральная пресса в течение долгих недель «анализировала» и «комментировала» программные выделения Хвостова и хоть и сохраняла на физиономии полуироническую гримасу, но в глубине души искренне усматривала обнадеживающий признак в том, что, стало быть, Хвостов берет ее всерьез, если разговаривает с ней целыми часами.

Как ни была обнадежена реакция работой прогрессивно-империалистического блока и всех его земско-санитарных и военно-промышленных органов, но она все же не сомневалась, что на затяжное устранение Думы от контроля над военно-дипломатическим хозяйством монархии, прогрессивный блок ответит оппозиционными действиями. Именно поэтому придворные сферы занялись деятельной подготовкой «общественного» противовеса, в виде черносотенных съездов в Петрограде и Нижнем. Но к несомненному удивлению самого правительства прогрессивный блок не ответил ничем. Два-три прогрессиста вышли из министерских совещаний, где, впрочем, оставались другие прогрессисты бок-о-бок с кадетами. Прогрессивный блок не только оказался недееспособным, но немедленно же дал трещину, как только обнаружилось, что для правящих сфер закончился период колебаний. Примыкавший к блоку «центр» Государственного Совета – привлечение этого центра было высшим торжеством милюковской стратегии! – сразу отодвинулся вправо и после черносотенных съездов разрешился туманными заявлениями, из которых ясно только то, что обитатели Петергофа могут спать спокойно.

Полная бездеятельность и демонстративная немощность прогрессивного блока устраняла в сущности надобность в черносотенном противовесе. Погромные съезды, организованные из тайных фондов и получившие теплое приветствие от царя, представились в этой обстановке излишней роскошью даже «солидным» элементам бюрократии, – тем более, что за отсутствием непосредственных политических задач всероссийский конгресс погромщиков стал ареной для интриг вчерашних министров против сегодняшних.

«Положение стало ясно», нравоучительно возглашает третий элемент, сам погрязший в патриотическом тупоумии и квиетизме, и читает либеральной буржуазии популярные лекции о необходимости «опоры» в народных массах. Как будто бы в самом деле буржуазия не знает, где раки зимуют! Как будто ее поведение определяется ее «предрассудками» и неосведомленностью, а не ее классовыми интересами…

В Петергофе действительно могли бы спать спокойно, если б на свете не было других опасностей, кроме политики прогрессивного блока. Но события развиваются своим чередом. Десять миллионов душ вырваны из народного хозяйства. Производительная жизнь страны и прежде всего пути сообщения совершенно дезорганизованы. Лихорадочно работает кредитный пресс. Цены непрерывно повышаются. Всюду недостаток предметов первейшей жизненной необходимости. В то же время в государственном хозяйстве идет такой разгул хищничества и авантюризма, о котором сейчас можно только догадываться по робким намекам и кривым отражениям в печати.

События идут своим чередом, и если прогрессивный блок убаюкивает правящих, то завтрашний день готовит им суровое пробуждение.

«Наше Слово» N 10, 13 января 1916 г.

Л. Троцкий. «НАРОДНАЯ МЫСЛЬ»

В Петрограде выходит с ноября журнальчик патриотических любомудров и богословов народнического толка. В качестве «ближайших» сотрудников «знакомые все лица»: Авксентьев,[175] Бунаков,[176] Воронов,[177] депутат Дзюбинский[178] и др. Редакционная статья начинает с акафиста «цельной и гармонической личности», клянется Герценом, Чернышевским, Лавровым и Михайловским и приходит на второй страничке к тому, что «русская демократия обязана принять самое деятельное и активное участие в обороне страны». Все это изложено языком недоучившегося семинариста. Вот для образца фраза из программной статьи, которую Тяпкин-Ляпкин[179] и Кифа Мокиевич[180] писали совместно: «Переходя к нашим очередным задачам в связи с переживаемым политическим моментом, наш журнал считает крайне необходимым ясно определить свою позицию в вопросе о войне». Все остальное в том же приблизительно духе, так что, по слухам, в России создается – в дополнение к организации защиты отечества – организация защиты отечественного синтаксиса от редакции «Народной Мысли».

В заключение патриотические народники посылают трогательное приветствие по адресу социал-патриотов «Нашего Дела». Но это приветствие должно быть воспроизведено дословно: «Выступая с журналом в столь трудный и критический момент нашей (?) жизни, редакция „Народной Мысли“ чувствует живую потребность послать товарищеский привет своему собрату – редакции „Нашего Дела“, с искренним пожеланием полного успеха в достижении ее (?) конечных идеалов». Безграмотно, но зато от чистого сердца!

Разумеется, и В. Бурцев[181] тут как тут. «Дорогие товарищи! Вы меня истинно обрадовали известием о вашем органе. Он теперь необходим!». Кончается письмо Бурцева надеждой на то, что «мы могли бы совместно поставить очень громко (!) всю борьбу за наше понимание задач, стоящих перед Россией». Декабрьская книжка ничего не прибавляет, кроме двух десятков страниц теоретической бестолочи к «громкому» вкладу ноябрьской. Успехов в синтаксисе тоже незаметно.

«Наше Слово» N 32, 8 февраля 1916 г.

Л. Троцкий. ПЛЕХАНОВ О ХВОСТОВЕ

Мы уже знаем, что Хвостов одобряет Плеханова. Но Плеханова этим не купишь: не хочет одобрить Хвостова, да и только. Дело в том, что Хвостов сказал по адресу обывательской России: «Работайте шрапнели, изготовляйте снаряды, но от наставлений правительство увольте». Плеханов остался недоволен: «Так много, так страшно много бюрократического цинизма в словах г. Хвостова!» («Призыв» N 19). «Это двистительно», как говорит мужик у Толстого, цинизма у Хвостова порядочно-таки; тут Плеханов, что называется, не в бровь, а в глаз, – удивительно подметил, несмотря на дальность расстояния… Далее, однако, выходит уже не так метко. Плеханов рассказывает, что Хвостов и вся реакция страшно обрадуются, если рабочие заставят Гвоздевых уйти из военно-промышленных комитетов. Как так? Да разве не Хвостов рекомендовал распространять плехановский манифест? Да разве не Хвостов помог гвоздевцам сломить волю петроградских рабочих и затем еще похвалялся этим? Нет, тут что-то… тае… тае… выходит не ладно. Не ладно, но не лишено целесообразности. После совместно одержанных побед, Плеханов теперь осторожно отмежевывается от своего союзника, размазывая «жалкие слова» по поводу его, хвостовского, цинизма. Молчаливо принимать административную поддержку Хвостова для побед над интернационалистами – одно, а морально солидаризироваться с ним – другое. В последнем нет никакой надобности. Этого не делает и Гучков, ибо от этого обеим сторонам был бы один вред. «Врозь идти, вместе бить!» – этот стратегический принцип Плеханов перенес и в новый свой период, когда он помогает реакции бить революцию.

«Наше Слово» N 35, 11 февраля 1916 г.

Л. Троцкий. ЖЮСКОБУ{12}

Корреспондент «Times» проехал несколько тысяч миль по России – неизвестно, по меридиану или по параллели – и телеграфировал своей газете, что во владениях царя все обстоит как нельзя быть лучше. О революции пускают слухи только немцы (да пораженцы, прибавляет «Призыв»), на самом деле страна если и задыхается, то только от чрезмерного благосостояния. Сельскому населению государство выдает около 750 миллионов франков вспомоществования (сколько это будет по нынешнему курсу в рублях?), да на упраздненной монополии деревня имеет еще 2 миллиарда франков чистого дохода. Эти данные, как известно, совершенно совпадают с тем, что сообщает кн. Евгений Трубецкой,[182] министр Хвостов и подтверждает «Призыв»: мужик ест вместо хлеба шоколад, пьет чай в накладку и не иначе, разумеется, как под сенью развесистой клюквы. Правда, насчет клюквы в феврале, пожалуй, «клеймат не позволяет», но на что не пойдет патриотический русский крестьянин, чтобы только уважить союзников!