Лев Троцкий - История русской революции. Том I

• Название: История русской революции. Том I
• Автор: Лев Троцкий
• Жанр: Публицистика

Историю русской революции` можно считать центральной работой Троцкого по объему, силе изложения и полноте выражения идей Троцкого о революции. Как рассказ о революции одного из главных действующих лиц этот труд уникален в мировой литературе – так оценивал эту книгу известный западный историк И. Дойчер. Тем не менее она никогда не издавалась ни в СССР, ни в России и только сейчас предлагается российскому читателю. Первый том посвящен политической истории Февральской революции.

---

Еще с марта Милюков изо всех сил пытался возродить злополучный проект захвата Дарданелл русским десантом и вел многократные переговоры с генералом Алексеевым, убеждая его энергично провести операцию, которая должна была, по его мнению, поставить протестующую против аннексий демократию перед совершившимся фактом. Нота Милюкова 18 апреля была параллельным десантом на плохо защищенное побережье демократии. Две акции – военная и политическая – дополняли друг друга и, в случае удачи, оправдывали друг друга. Победителей вообще не судят. Но Милюкову не суждено было оказаться победителем. Для десанта нужно было 200–300 тысяч войска. Но дело сорвалось из-за мелочи: отказа солдат. Защищать революцию они согласны, но не наступать самим. Дарданелльское покушение Милюкова потерпело неудачу. И это подорвало все его дальнейшие начинания. А надо признать, что они были рассчитаны неплохо… при условии победы.

17 апреля в Петербурге состоялась кошмарная патриотическая манифестация инвалидов: огромное число раненых из столичных лазаретов, безногих, безруких, забинтованных, двигалось к Таврическому дворцу. Тех, кто не мог идти, везли на грузовых автомобилях. На знаменах значилось: «война до конца». Это была манифестация отчаяния человеческих обрубков империалистической войны, которые хотели, чтобы революция не признала принесенные ими жертвы бессмысленными. Но за манифестантами стояла кадетская партия, точнее, Милюков, подготовлявший назавтра свой большой удар.

В экстренном заседании 19-го ночью Исполком обсуждал ноту, отправленную накануне союзным правительствам. «После первого прочтения, – рассказывает Станкевич, – всеми единодушно и без споров было признано, что это совсем не то, чего ожидал Комитет». Но за ноту отвечало правительство в целом, включая и Керенского. Надо было, следовательно, прежде всего спасать правительство. Церетели стал «расшифровывать» незашифрованную ноту и открывать в ней все больше и больше достоинств. Скобелев глубокомысленно доказывал, что нельзя вообще требовать «полного совпадения» стремлений демократии и правительства. Мудрецы угнетали себя до рассвета, но решения не нашли. Под утро разошлись, с тем чтобы через несколько часов собраться снова. Рассчитывали, очевидно, на способность времени исцелять всякие раны.

Наутро нота появилась во всех газетах. «Речь» комментировала ее в духе зрело обдуманной провокации. Социалистическая печать высказывалась крайне возбужденно. Меньшевистская «Рабочая газета», не успевшая еще, вслед за Церетели и Скобелевым, освободиться от паров ночного возмущения, писала, что Временное правительство опубликовало «акт, являющийся издевательством над стремлениями демократии», и требовала от Совета решительных мер, «чтобы предотвратить его ужасные последствия». Растущий нажим большевиков чувствовался в этих фразах очень явственно. Исполком возобновил заседание, но только для того, чтобы снова убедиться в своей неспособности прийти к какому бы то ни было решению. Постановили созвать экстренный пленум Совета «для информации» – на самом деле, чтобы прощупать степень недовольства низов и выгадать время для собственных колебаний. В промежутке намечались всякого рода контактные заседания, которые должны были свести вопрос на нет.

Но в эту ритуальную возню двоевластия неожиданно вмешалась третья сила. На улицы вышли массы с оружием в руках. Меж штыков солдат мелькали буквы плакатов: «Долой Милюкова!» На других плакатах красовался также и Гучков. В негодующих колоннах трудно было узнать демонстрантов 1-го мая.

Историки называют это движение «стихийным» в том условном смысле, что ни одна партия не брала на себя инициативу выступления. Непосредственный призыв на улицу исходил от некоего Линде, который и вписал этим свое имя в историю революции. «Ученый, математик, философ», Линде стоял вне партий, всей душой был на стороне революции и горячо хотел, чтобы она выполняла то, что обещает. Нота Милюкова и комментарии «Речи» возмутили его. «Не посоветовавшись ни с кем… – рассказывает его биограф, – он сразу приступил к действиям… направился в Финляндский полк, созвал комитет и предложил немедленно пойти всем полком к Мариинскому дворцу… Предложение Линде было принято, и в 3 часа дня по улицам Петрограда уже направлялась внушительная демонстрация финляндцев с вызывающими плакатами». Вслед за Финляндским полком выступили солдаты 180-го запасного, Московского, Павловского, Кексгольмского, матросы 2-го Балтийского флотского экипажа, всего до 25–30 тысяч человек, все с оружием. В рабочих кварталах пошло волнение, прекращали работу и заводами выходили на улицу вслед за полками.

«Большинство солдат не знало, зачем они пришли», – уверяет Милюков, точно он успел их опросить. «Кроме войск в демонстрации участвовали рабочие-подростки, громко (!) заявлявшие, что им за это заплачено по 10–15 рублей». Источник оплаты ясен: «задача устранения обоих министров (Милюкова и Гучкова) прямо была поставлена из Германии». Милюков давал это глубокомысленное объяснение не в разгаре апрельской борьбы, а через три года после октябрьских событий, которые достаточно ясно показали, что ни у кого не было надобности оплачивать высокой поденной платой ненависть народных масс к Милюкову.

Внезапная острота апрельской демонстрации объясняется непосредственностью массовой реакции на обман сверху. «Пока правительство не добьется мира, надо обороняться». Это говорилось без энтузиазма, но убежденно. Предполагалось, что наверху делается все, чтобы приблизить мир. Правда, от большевиков шли утверждения, что правительство хочет продолжения войны ради грабежей. Но возможно ли это? А Керенский? Мы советских вождей знаем с февраля, они первыми пришли к нам в казармы, они за мир. К тому же Ленин из Берлина приехал, а Церетели на каторге был. Надо потерпеть… В то же время передовые заводы и полки все тверже выдвигали большевистские лозунги политики мира: опубликование тайных договоров и разрыв с завоевательными планами Антанты, открытое предложение немедленного мира всем воюющим странам. В эти сложные и колеблющиеся настроения упала нота 18 апреля. Как так? Наверху, значит, не за мир, а за старые цели войны? Значит, мы напрасно ждем-терпим? Долой!.. Но кого долой? Неужели правы большевики? Не может быть. Но как же нота? Значит, кто-то все-таки нашу шкуру продает царским союзникам? Из простого сопоставления кадетской и соглашательской печати выходило, что Милюков, обманув общее доверие, собирается вести завоевательную политику совместно с Ллойд Джорджем и Рибо. И Керенский заявил ведь, что покушение на Константинополь есть «личное мнение» Милюкова. Так вспыхнуло это движение.

Но оно не было однородным. Отдельные горячие элементы из среды революционеров тем более переоценивали объем и политическую зрелость движения, чем ярче и внезапнее оно прорвалось наружу. Большевики в частях и на заводах развернули энергичную работу. Требование «убрать Милюкова», которое было своего рода программой-минимум движения, они дополняли плакатами против Временного правительства в целом, причем разные элементы понимали это по-разному: одни – как лозунг пропаганды, другие – как сегодняшнюю задачу. Вынесенный на улицу вооруженными солдатами и матросами лозунг «Долой Временное правительство» неминуемо вносил в демонстрацию струю вооруженного восстания. Значительные группы рабочих и солдат не прочь были тут же тряхнуть Временным правительством. От них исходили попытки проникнуть в Мариинский дворец, занять его выходы, арестовать министров. Для их спасения был командирован Скобелев, который тем успешнее выполнил свою миссию, что Мариинский дворец оказался пуст.

Вследствие болезни Гучкова правительство заседало этот раз на его частной квартире. Но не эта случайность уберегла министров от ареста, который серьезно им вовсе и не грозил. Армия в 25–30 тысяч солдат, вышедшая на улицы для борьбы с затягивателями войны, была вполне достаточна, чтобы сбросить и более солидное правительство, чем то, во главе которого стоял князь Львов. Но демонстранты не ставили себе этой цели. Они хотели, в сущности, лишь погрозить в окно кулаком, что бы высокие господа перестали точить зубы на Константинополь и занялись бы как следует вопросом о мире. Этим солдаты рассчитывали помочь Керенскому и Церетели против Милюкова.

На заседание правительства прибыл генерал Корнилов, сообщил о происходящих вооруженных демонстрациях и заявил, что в качестве командующего войсками Петроградского военного округа располагает достаточными силами, чтобы подавить возмущение вооруженной рукой: остановка только за приказом. Случайно присутствовавший на заседании правительства Колчак рассказывал впоследствии, на процессе, который предшествовал его расстрелу, что князь Львов и Керенский выступали против попытки военной расправы над демонстрантами. Милюков прямо не высказывался, но резюмировал положение в том смысле, что господа министры могут, конечно, рассуждать как угодно, но это не помешает их переселению в тюрьму. Не могло быть никакого сомнения в том, что Корнилов действовал по соглашению с кадетским центром.