Лев Троцкий - Наша первая революция. Часть I

• Название: Наша первая революция. Часть I
• Автор: Лев Троцкий
• Жанр: Публицистика

Настоящая книга ни в коем случае не является историей революции 1905 г. или теоретическим анализом ее внутренних сил. Книга представляет собою сборник статей и документов, написанных в ходе борьбы и отражающих различные моменты нашей первой революции и деятельности тогдашних революционных организаций, в частности и особенности, Петербургского Совета Рабочих Депутатов.

Материалы, помещенные в настоящем томе, охватывают период от кануна Кровавого Воскресенья до начала 1907 г. Хронологический порядок расположения статей и речей не повсюду строго выдержан: исключения допущены в целях группировки материала по основным отделам книги, посвященным крупнейшим вехам революции 1905 года.

---

Государственная Дума составится из наиболее обеспеченных элементов оппозиции, отделенных политическими привилегиями от народа и не заинтересованных непосредственно в уничтожении ценза. В то время как правое крыло либеральной партии, приобщившись к власти, начнет сплетать свои корни с корнями царской бюрократии, вы, конституционалисты-демократы, гг. Петрункевичи, Родичевы и Милюковы, будете на левом крыле – да, г. профессор, в Думе вы, к вашему ужасу, окажетесь на крайней левой, потому что остальные будут еще более косны, чем вы, – вы будете производить бессильный оппозиционный шум, прикрывать сделку реакции с либерализмом патетической фразеологией, обманывать народ фиктивными перспективами безболезненного перехода через бюрократию и плутократию к демократии.

Призывая теперь эксплуатирующие классы использовать дарованные им политические привилегии, открыто становясь на почву царского избирательного закона, этого юридически оформленного раскола между имущей оппозицией и народной революцией, вы в то же время цинично призываете к единению и пугаете опасностью разброда.

Что это значит, милостивый государь?

Царское правительство вручает вам конец петли, закинутой на шею народа, а другой конец оставляет в своих кровавых руках. И вот выступают профессора истории, которые должны бы знать, чем кончались для народа такие эксперименты, – и направо призывают приобщиться к веревке, а налево взывают к единению. Я назвал бы это политическим бесстыдством, если б хотел быть резким, г. профессор!

История ничему не научает своих профессоров. Ошибки и преступления либерализма интернациональны. Вы повторяете то же, что ваши предшественники делали в вашем положении полвека назад. Вожди прусской буржуазии думали, как и вы, что королевское слово составляет тот рубеж, после которого невозможен возврат к прошлому, и потому очень мало заботились о таких «вульгарных» вещах, как вооружение победившего народа и разоружение побежденной реакции. Они с ясным лбом игнорировали голоса «слева». Вы знаете, к чему это привело? К тому, что абсолютизм вернул себе львиную долю своей до-мартовской власти. Это обнаружилось очень скоро и очень явственно. В конце пятидесятых годов, через 10 лет после 48 года, корона третировала палату с величайшим презрением. Палата отказывала в деньгах, а корона, игнорируя постановления палаты, распоряжалась народными средствами, как своим кошельком. Либеральные мудрецы, профессора истории, морали и государственного права громко и красноречиво кричали, что это возврат к прошлому, который совершенно и абсолютно невозможен за силою конституционных пергаментов. Речь шла при этом, разумеется, о моральной или юридической «невозможности». Но абсолютизм смеялся в бороду, справедливо полагая, что для него довольно одной материальной возможности. И он был прав.

Кроткие старцы «Вестника Европы», выступившие против тактики бойкота, привели в пример – о, глубокомыслие, это ты! – прусский конституционный конфликт конца 50-х и начала 60-х годов прошлого столетия,[165] когда либеральная партия не покидала своего бесславного поста в октроированной короной палате. Прусская либеральная партия, заседая в своей Думе, постановляла резолюции, многословно протестовала, демонстрировала свое бессилие, компрометируя идею представительства и усыпляя массы фикцией парламентарного режима. Абсолютизм взял все, что ему нужно было, и оставил на долю народного представительства то, что считал выгодным оставить. А либеральная партия, стоявшая на своем парламентском посту, лишь облегчала ему эту работу, прикрывая ее ширмой якобы конституционного порядка.

В 1862 году раздался голос мужественного протеста против конституционного кретинизма либеральной партии. Это был голос Фердинанда Лассаля.[166] Чего он требовал? Бойкота палаты. Он сказал либералам: вы с вашими лже-конституционными бирюльками становитесь между народом и его врагами. Вы маскируете действительные отношения. Вы мешаете накоплению в массах революционного гнева. Вы тормозите решительную ликвидацию абсолютизма. Но либеральная буржуазия «мужественно» не внимала голосу слева (на это у нее всегда хватало мужества!) – она оставалась на своем посту, на посту предателя интересов свободы – и ей, либеральной буржуазии, Пруссия и пруссифицированная Германия обязаны своими полуабсолютистскими порядками.

«Всякое политическое дело, – сказал тогда Лассаль, – состоит в высказывании того, что есть, и с этого начинается. Всякое политическое малодушие состоит в замалчивании и затушевывании того, что есть».

Теперь попробуйте, г. профессор, стать лицом к народу и во всеуслышание сказать, что есть.

Государственная Дума есть предумышленное издевательство над народным представительством. Это народное представительство – без народа. Государственная Дума вводит представителей имущих классов в переднюю Государственного Совета. Государственная Дума есть организованная сделка реакции с имущей оппозицией с целью задушить народную революцию. Дарованное верхушке избирательное право есть право политического предательства народа. Вот краткое и точное выражение того, что есть.

Вы этого, конечно, не скажете народу. Но мы скажем. Если же вы попытаетесь спорить с нами – не на либеральных банкетах, а пред лицом массы – мы вам покажем, что мы на нашем грубом, резком революционном языке умеем быть неотразимо убедительны и красноречивы. Мы это покажем, г. профессор!

После того, как будет ясно высказано, что есть, вы можете сделать, что найдете для себя более выгодным. Вы можете принять сделку или отвергнуть ее, вступить в переднюю или оставаться с народом на улице. Партия пролетариата, партия революции, не ответственна пред массами за поведение либералов. Вы боитесь порвать с Думой, потому что для вас этот конституционный мираж кажется реальностью в той сухой бесплодной пустыне, по которой русский либерализм бродит вот уже не первый десяток лет. Если Дума не будет созвана, где же путь к конституции? – спрашиваете вы себя в тоске. Для вас вся великая тяжба народа с абсолютизмом сводится к земским съездам, верноподданническим депутациям, конституционным адресам, рескриптам, совещаниям и манифестам. Вы ни словом не касаетесь в вашей статье того глубокого процесса роста сплоченности и революционной сознательности масс, без которого немыслимы были бы ни последние шаги либерализма, ни последние шаги монархии. Вам кажется, что раз у царизма исторгнут манифест, этим самым вам дана возможность стать на почву этого канцелярского документа, истолковывать его, делать из него выводы и отстаивать их собственными средствами. Вы призываете защитников свободы быть «на своем посту» – и вы думаете, что отныне единственным постом для защитников свободы является Государственная Дума. Я не знаю, существовало ли для вас революционное движение до 6 августа, но после этого дня оно для вас раз навсегда перестает существовать.

Революционное движение масс, – вот та мелочь, которую вы упустили в вашем политическом счете, г. профессор. А между тем и после 6 августа, как и до этого дня, революционная масса была и остается единственной силой демократического переворота. Другой силы нет, г. профессор. Как бы вы, будущие депутаты Государственной Думы, ни были искусны в конституционной казуистике, стоит только стихнуть революции, и – реакция прогонит вас, четыреста двадцать «представителей народа», как она это в свое время сделала в Берлине, Вене и Франкфурте,[167] – потому что она призвала вас не ради ваших прекрасных глаз. Если же революция не стихнет, бюрократия будет цепляться за вас, как за опору, и если вы действительно попробуете представить из себя такую опору, – а ваше положение вынудит вас к этому, – победоносная революция вышвырнет вас на улицу, как она это сделала в 48 г. с палатой Людовика-Филиппа.[168]

Вы предлагаете не смущаться ни голосами справа, ни голосами слева. К счастью, г. профессор, вам и вашим единомышленникам грозит опасность и справа и слева.

Революционная масса – единственная сила демократического переворота. Какую же роль может сыграть в росте революции Государственная Дума, избранная от верхов при молчаливом попустительстве низов? Она немедленно же станет тормозом революции, – или попытается стать им. Цензовая партия буржуазного «порядка» постарается использовать эту организационную базу для того, чтобы раздавить рабочую революцию и подготовить почву для царистской контрреволюции. Мы не думаем, чтобы вы, г. Милюков, способны были играть какую-нибудь руководящую роль в деле кровавого подавления царистско-буржуазным блоком рабочей революции; для этого найдутся другие люди. Вы и вам сродные подготовляете лишь необходимые для этого условия.

Вы хотите добиться безмятежных выборов, рисуя Государственную Думу, как переходный этап, тогда как те социальные силы, из представителей которых она составится, станут ее отстаивать вооруженной рукой, как конечный идеал.