Лев Троцкий - Наша первая революция. Часть I

• Название: Наша первая революция. Часть I
• Автор: Лев Троцкий
• Жанр: Публицистика

Настоящая книга ни в коем случае не является историей революции 1905 г. или теоретическим анализом ее внутренних сил. Книга представляет собою сборник статей и документов, написанных в ходе борьбы и отражающих различные моменты нашей первой революции и деятельности тогдашних революционных организаций, в частности и особенности, Петербургского Совета Рабочих Депутатов.

Материалы, помещенные в настоящем томе, охватывают период от кануна Кровавого Воскресенья до начала 1907 г. Хронологический порядок расположения статей и речей не повсюду строго выдержан: исключения допущены в целях группировки материала по основным отделам книги, посвященным крупнейшим вехам революции 1905 года.

---

«С принятием цензового основания выборов, – указал г. Витте, – избирательного права окажется на практике почти (?) вовсе лишенным довольно уже многочисленный ныне класс фабрично-заводских рабочих… Среди этого класса, – продолжал г. Витте, – в особенности в последнее время, замечаются признаки серьезного брожения. Если же при исполнении предначертаний рескрипта 18 февраля фабрично-заводское население окажется из действия его изъятым, то с вероятностью можно ожидать обострения рабочего вопроса. Наиболее, в отношении этого вопроса, правильною политикою правительства было бы взять рабочее движение в свои руки (подобно тому, как это сделано было правительством в Германии, удачно его разрешившим) и не упускать инициативы по назревшим вопросам. Вследствие задержек в развитии нашего фабрично-заводского законодательства уже неоднократно бывали весьма неудобные примеры проявления этой инициативы не сверху, как бы следовало, а снизу… Ныне, с учреждением Государственной Думы, – продолжал г. Витте, – положение вещей может приобрести особую окраску. Поэтому вполне благовременным представлялось бы сообразить, что в сем отношении для фабрично-заводского населения представилось бы возможным сделать и разрешить сей вопрос по инициативе правительства, не ожидая поднятия его со стороны» (там же, стр. 42).

Мы не знаем, откуда статс-секретарь Витте узнал, что германское правительство не только взяло рабочее движение в свои руки, но и «удачно его (движение?) разрешило». Мы об этом ничего не слыхали. И мы думаем, что если бы г. Витте во время своих свиданий с императором Вильгельмом[148] или канцлером Бюловым[149] осведомился у них, насколько удачно разрешен ими рабочий вопрос, их ответ заставил бы его изменить свой взгляд на политические отношения в Германии. Германское правительство делало не одну попытку взять рабочее движение в свои руки, но каждый раз оно только обжигало себе пальцы. На последних выборах в Германии[150] было подано три миллиона голосов за 82 представителей социал-демократической рабочей партии, – и мы не думаем, чтоб князь Бюлов решился сказать, будто этих представителей он держит «в своих руках». Но да простится русскому чиновнику его неосведомленность в политическом положении Германии! Достаточно того, что г. Витте, как видно из его слов, не делает себе никаких иллюзий относительно возможного влияния цензовых выборов на настроение пролетариата. «С вероятностью, – говорит он, – можно ожидать обострения рабочего вопроса». Что же предлагает статс-секретарь Витте? Это, как мы видели, не совсем ясно – по-видимому, это не совсем ясно и самому Витте, несмотря на его отважную ссылку на опыт Германии. Как видно из дальнейшего, можно с некоторым основанием допустить, что г. Витте хочет допущения представителей от рабочих в Государственную Думу, но только затрудняется указать на каких началах.

Что же совет министров? Обращаемся к мемории. «Отнесясь к вопросу сему с полным сочувствием (sic!), – говорит она, – совет министров, по обмене выраженных по существу его мнений, не мог прийти по оному к какому-либо окончательному заключению».

Очевидно, что даже при «полном сочувствии» этот вопрос не так легко взять в свои руки. «Применение единообразного цензового начала для всего населения империи делает, очевидно, невозможным, – поясняет мемория, – параллельное допущение совсем иного начала для класса фабрично-заводских рабочих… Получить избирательные права он мог бы лишь при выборах всеобщих, применить которые, как это было разъяснено выше, по условиям времени, представляется у нас совершенно невозможным» (там же, стр. 43). Вот к какому выводу пришел совет министров, когда призрак пролетариата внезапно прервал его государственное творчество. Мы с благодарностью принимаем этот давно знакомый нам вывод из рук совета министров. Запомним же раз навсегда твердо: получить настоящее право голоса пролетарий может лишь при всеобщем избирательном праве.

Класс, лишенный собственности, класс, лишенный официального образования, класс, лишенный оседлости – пролетариат, не мирится ни с каким цензом. Всякое избирательное ограничение поражает, прежде всего, пролетариат. Класс социально однородный – пролетариат, не дает бюрократии никаких зацепок для искусственного отбора. Об эту социальную однородность, как о каменную стену, разбилась даже испытанная благожелательность г. Витте к рабочему классу. И совету министров не оставалось ничего иного, как «с симпатией» повертеться вокруг вопроса о «многочисленном ныне классе фабрично-заводских рабочих» и… «не прийти по оному к какому-либо окончательному заключению».

IX. Вопрос об евреях

Для того, чтобы отдать полную дань бескорыстным симпатиям совета министров к «многочисленному ныне классу фабрично-заводских рабочих», мы должны коснуться еще одного эпизода из работ совета.

По первоначальному проекту гофмейстера Булыгина евреи не допускались к выборам «впредь до пересмотра действующих о них узаконений». Совет с этим не согласился. «Как известно, пересмотр тех или других сторон еврейского вопроса, – не без юмора говорит совет в своей мемории, – тянется уже около столетия; когда представится возможным прочно его разрешить – предсказать невозможно». Поэтому иносказательная отписка гофмейстера Булыгина могла бы, по мнению совета, «подать повод (sic!) к обвинению Правительства в отсутствии решимости ясно высказать принятое им по этому предмету отрицательное решение» (там же, стр. 26). Что же касается существа вопроса, то совет думает, что лишение евреев избирательного права "несомненно раздражит еще более эту национальность, и ныне уже, благодаря экономическим и правовым условиям своим, находящуюся в значительной своей части в состоянии брожения… «Между тем, – спрашивает себя совет, – что повлечет за собою дарование евреям этого права?» – И отвечает: «С предположенным гофмейстером Булыгиным установлением ценза от участия в выборах будет фактически отстранена вся главная масса еврейства – его пролетариат… А при таких условиях, – заключает совет, – предполагаемое устранение евреев, представляясь по политическим и практическим соображениям мерою неудобною, не обещает и никаких полезных результатов, следовательно подлежит отклонению как по основаниям справедливости, так и по соображениям политической осторожности» (там же, стр. 27).

Таким образом, считая, что еврейство находится «в значительной своей части» в состоянии брожения, благодаря своим экономическим и юридическим условиям, совет находит, однако, невозможным «предсказать», когда эти условия будут радикально изменены. Совет полагает, что к успокоению возбужденной части евреев «надлежит стремиться всеми возможными мерами», в том числе и дарованием избирательных прав, – и наряду с этим совет утешает себя тем, что фактически от выборов все равно будет отстранен пролетариат, т.-е. та именно «главная масса еврейства», которая находится в брожении и которую надлежит успокаивать всеми возможными мерами. Таковы удивительные зигзаги, которые выписывает мысль законодательствующей бюрократии!

Мы только что были свидетелями того, как чувства справедливости и симпатии к пролетариату заставили ее искать (правда, безуспешно) путей к допущению рабочих представителей в Государственную Думу, – и вот мы видим, как бюрократия под давлением все того же чувства справедливости допускает в Думу еврейскую буржуазию, утешая себя тем, что из Думы начисто изгнан еврейский пролетариат. Так бюрократическая справедливость дважды торжествует, – и каждый раз на особый лад!

X. «Общий всем народам экономический процесс»…

Революция разрушает много фикций и много иллюзий. Она раз навсегда уничтожила мистическую идею о нашей самобытности и заставила даже гофмейстера Булыгина заговорить об «общем всем народам экономическом процессе». В то время как г. Шипов подкрепляет свои самобытно-славянофильские идеи цитатами из Дайси,[151] революция вскрывает общечеловеческие законы классовых отношений. Во всей контрреволюционной работе царского правительства, в чередовании страшных репрессий с либеральными заигрываниями, в его усилиях раздробить и обессилить народное движение национальной травлей, в его попытке усмирить и приручить имущую оппозицию призывом ее представителей в совещательную Думу… – что во всем этом «самобытного»? Или – в поведении нашей либеральной земской и городской оппозиции, в ее тактике, приноровленной к бюрократическим веяниям, нерешительной, неспособной слить буржуазную оппозицию с движением народных низов, методически повторяющей все ошибки и преступления европейской буржуазии, – что тут «самобытного»?

Все это уже было. Если что отличает переживаемую нами эпоху революционной ломки от соответственных периодов европейской истории, так это большее развитие у нас капиталистических отношений, более глубокая классовая дифференциация внутри освобождающейся буржуазной нации и, как результат этого, несравненно более самостоятельная роль пролетариата. Это, конечно, вовсе не опровергается тем фактом, что законодательствующий гофмейстер делает попытку лишить пролетариат избирательных прав. Гофмейстер уйдет так же внезапно, как внезапно он пришел. А пролетариат разовьет еще всю ту революционную энергию, которую вкладывает в него «общий всем народам экономический процесс».