Константин Случевский - Полное собрание стихотворений

• Название: Полное собрание стихотворений
• Автор: Константин Случевский
• Жанр: Поэзия

«… Менее всего Случевский был художник. Он писал свои стихи как-то по-детски, каракулями, – не почерка, а выражений. В поэзии он был косноязычен, но как Моисей. Ему был нужен свой Аарон, чтобы передавать другим божеские глаголы; он любил выступать под чужой маской: Мефистофеля, „одностороннего человека“, духа („Посмертные песни“), любил заимствовать чужую форму, хотя бы пушкинской поэмы. Когда же, в „Песнях из уголка“ например, он говорил прямо от себя, все у него выходило как-то нескладно, почти смешно, и вместе с тем часто пророчески сильно, огненно ярко. В самых увлекательных местах своих стихотворений он вдруг сбивался на прозу, неуместно вставленным словцом разбивал все очарование и, может быть, именно этим достигал совершенно особого, ему одному свойственного, впечатления. Стихи Случевского часто безобразны, но это то же безобразие, как у искривленных кактусов или у чудовищных рыб-телескопов. Это – безобразие, в котором нет ничего пошлого, ничего низкого, скорее своеобразие, хотя и чуждое красивости. …» (В.Брюсов)

---

Витязь

Вышел витязь на поляну;
Конь тяжелый в поводу...
»Где, мол, быть беде, изъяну,
Я туда теперь пойду.
Там, где в тучах за морями
Мучит деву Черномор;
Злыми где богатырями
Полон темный, темный бор;
Где недобрый царь изводит
Войско доброго царя;
Аспид-змей по людям ходит,
Ядом жжет и душит зря, —
Там нужда в моей защите...»
Смотрит витязь: старичок
Вдруг предстал! В помятой свите,
Желт, морщинист – как сморчок;
Скорблен долгими годами,
Очи востры, нос крючком,
Борода висит клоками,
Словно сбита колтуном.
«Здравствуй, витязь! Ты отколе,
А еще верней: куда? !» —
»Погулять хочу на воле,
Посоветуй, борода!» —
«Про какую ж это волю
Ты задумал погулять?» —
»Злым я людям не мирволю!
Черномора б мне сыскать!
От него спасу девицу!
Злого змея поборю
И отдам свою десницу
В помощь доброму царю!» —
«Значит, ищешь Черномора?
Да какой же он на вид?
Много, знать, в тебе задора.
Сильно кровь в тебе кипит!
Ну, да быть тебе с победой,
И прославишься ты въявь!» —
»Старче! Знаешь что – поведай?
Силу витязя направь!» —
«Что ж, могу...»
И начал старче
Мира зло перечислять...
Что ни сказ, то лучше, ярче...
Мастер был живописать!
Говорит ему день целый,
И другой он говорит...
Витязь, словно очумелый,
Жадно слушает, молчит!
Созерцает он крамолу,
Дерзость мерзости людской,
Опустил он очи долу
И поникнул головой...
И туда бы, значит, надо,
И туда, и там беда!
И, своим рассказам рада,
Продолжает борода...
Есть бы нужно! Выпить впору!
И давно уж время в путь!
Больше в россказнях задора,
Не кончаются ничуть!
Конь издох – лежит стреножен;
Точит ржавчина копье!
Меч глядит из ветхих ножен, —
Борода же все свое.
Витязь повести внимает...
Говорят, что до сих пор
Выйти в путь ему мешает
И морочит – Черномор!

Каменные бабы

На безлесном нашем юге,
На степных холмах,
Дремлют каменные бабы
С чарками в руках.

Ветер, степью пролетая,
Клонит ковыли,
Бабам сказывает в сказках
Чудеса земли...

Как на севере, далеко,
На мохнатых псах,
Даже летом и без снега
Ездят на санях.

Как у нас в речных лиманах
Столько, столько рыб,
Что и ангелы господни
Счесть их не могли б.

Как живут у нас калмыки,
В странах кумыса,
Скулы толсты, очи узки,
Редки волоса;

Подле них живут татары,
Выбритый народ;
Каждый жен своих имеет,
Молится – поет.

Как, в надежде всепрощенья,
Каясь во грехах,
Много стариц ждут спасенья
В дебрях и скитах;

Как, случается порою,
Даже до сих пор,
Вдруг поймают люди ведьму —
Да и на костер...

Как, хоть редко, но бывает:
Точно осовев,
Бабу с бабой повенчают,
Лиц недоглядев...

Как живых людей хоронят:
Было, знать, село —
Да по бабью слову скрылось,
Под землю ушло...

Слышат каменные бабы
С чарками в руках,
Что им сказывает ветер,
Рея в ковылях!

И на сладкий зов новинки
Шлют они за ним
За песчинками песчинки...
И пройдут, как дым!

Свадьба

Умерла дочка старосты, Катя.
Ей отец в женихи Павла прочил,
А любила она Александра...
Ворон горе недаром пророчил.

Отнесли парни Катю в часовню;
А часовня на горке стояла;
Вкруг сосновая роща шумела
И колючие иглы роняла.

Выезжал Александр поздно ночью;
Тройка, фыркая, пряла ушами;
Подходила сосновая роща,
Обнимала своими ветвями.

Заскрипели тяжелые петли,
Пошатнулся порог под ногою;
Поднял парень из гроба невесту
И понес, обхвативши рукою.

Свистнул кнут, завертелись колеса,
Застонали, оживши, каменья,
Потянулись назад полосами
Пашни, рощи, столбы и селенья.

Расходились настеганы кони,
Заклубились их длинные гривы;
Медяные бубенчики плачут,
Бьются, сыплются их переливы!

Как живая посажена Катя:
Поглядеть – так глядит на дорогу;
И стоит Александр над невестой,
На сиденье поставивши ногу.

Набекрень поворочена шапка,
Ветер плотно лежит на рубахе;
Не мигают раскрытые очи,
Руки – струны, и кнут – на отмахе.

Понесли кони в гору телегу,
На вершине, осажены, сели...
Поднялась под дугой коренная,
Пристяжные, присев, захрапели...

Там, согнувшись красивой дугою,
У дороги песок подмывая,
Глубока и глубоко под нею
Проходила река голубая...

Занимается ясное утро,
Ветер с кручи песок отвевает,
Тройка, сбившись в вожжах и постромках,
Морды низко к земле наклоняет.

Над обрывом валяется шапка...
Смяты, вянут цветы полевые...
Блещет золотом розовый венчик,
А на венчике – лики святые...

Слух

Идет, бредет нелепый Слух
С беззубых ртов седых старух,
Везде пройдет, все подглядит,
К чему коснется – зачернит;
Тут порычит, там заорет,
Здесь прочихнется, отойдет.
Он верно здесь? Посмотришь – нет,
Пропал за ним и дух и след.

А он далеко за глаза
Гудит, как дальняя гроза...
С ним много раз вступали в бой:
Стоит, как витязь он чудной,
Неясен обликом своим,
Громаден, глуп и недвижим;
Сквозь сталь и бронзу шишака,
Сквозь лоб проходят облака!

В нем тела даже вовсе нет:
Сквозит на тень, сквозит на свет!
Ступнями Слух травы не мнет...
Но пусть, кто смелый, нападет:
Что ни удар, что ни рубец, —
Он все растет и под конец
Подступит вплоть, упрется в грудь,
Не даст и руку замахнуть...

А иногда своих сынков
Напустит Слух, как комаров;
Жужжит и вьется их народ
И лезет в уши, в нос и в рот;
Как ни отмахивай рукой,
Все тот же шум, все тот же рой...
А Слух-отец сидит при них,
Читая жития святых...

Обезьяна

На небе луна, и кругла и светла,
А звезды – ряды хороводов,
А черные тучи сложились в тела
Больших допотопных уродов.

Одеты поля серебристой росой...
Под белым покровом тумана
Вон дроги несутся дорогой большой, —
На гробе сидит обезьяна.

«Эй! Кто ты, – что думаешь ночь запылить,
Коней своих в пену вогнала?» —
«Я глупость людскую везу хоронить,
Несусь, чтоб заря не застала!» —

«Но как же, скажи мне, так гроб этот мал!
Не вся же тут глупость людская?
И кто ж хоронить обезьяну послал,
Обрядный закон нарушая?» —

«Я, видишь ли, вовсе не то, чем кажусь:
Я родом великая личность:
У вас философией в мире зовусь,
Порою же просто практичность;

Я некогда в Канте и Фихте жила,
В отце Шопенгауэре ныла,
И Германа Гартмана я родила
И этим весь свет удивила.

И все эти люди, один по другом,
Все глупость людей хоронили
И думали: будто со мною вдвоем
Ума – что песку навозили.

Ты, чай, не профессор, не из мудрецов,
Сдаешься не хитрым, и только:
Хороним мы глупости много веков,
А ум не подрос ни насколько!

И вот почему: чуть начнешь зарывать,
Как гроб уж успел провалиться —
И глупости здешней возможно опять
В Америке, что ли, явиться.

Что ночью схоронят – то выскочит днем;
Тот бросит – а этот находит...
Но ясно – чем царство пространнее, – в нем
Тем более глупостей бродит...» —

«Ах ты, обезьяна! Постой, погоди!
Проклятая ведьма – болтунья!..»
Но дроги неслись далеко впереди
В широком свету полнолунья...

В пути

В Заонежье

Верст сотни на три одинокий,
Готовясь в дебрях потонуть,
Бежит на север неширокий,
Почти всегда пустынный путь.

Порою, по часам по целым,
Никто не едет, не идет;
Трава под семенем созрелым
Между колей его растет.

Унылый край в молчаньи тонет...
И, в звуках медленных, без слов,
Одна лишь проволока стонет
С пронумерованных столбов...

Во имя чьих, каких желаний
Ты здесь, металл, заговорил?
Как непрерывный ряд стенаний,
Твой звук задумчив и уныл!

Каким пророчествам тут сбыться,
Когда, решившись заглянуть,
Жизнь стонет раньше, чем родится,
И стоном пролагает путь?!

Цинга

Когда от хлябей и болот
И от гнилых торфяников
Тлетворный дух в ночи идет
В молочных обликах паров,

И ищет в избы он пути,
Где человек и желт, и худ,
Где сытых вовсе не найти,
Где вечно впроголодь живут, —

Спешите мимо поскорей,
Идите дальше стороной
И прячьте маленьких детей:
Цинга гуляет над землей!

«Ах, мама! Глянь-ка из окна...
Там кто-то есть, наверно есть!
Вон голова его видна,
Он ищет щелку, чтоб пролезть!

Какой он белый и слепой!..
Он шарит пальцами в стене...
Он копошится за стеной...
Ах, не пускай его ко мне!..»

Дитя горит... И сух язык...
Нет больше силы кликнуть мать...
Безмолвный гость к нему приник,
Припал! дает собой дышать!

Как будто ластится к нему,
Гнетет дитя, раскрыл всего,
И, выдыхая гниль и тьму,
Себя .он греет об него...

Так, говорят, их много мрет
В лачугах, маленьких детей, —
Там, где живут среди болот,
У корелы и лопарей!

На волжской ватаге