Василий Минаков - Командиры крылатых линкоров (Записки морского летчика)

• Название: Командиры крылатых линкоров (Записки морского летчика)
• Автор: Василий Минаков
• Издательство: ДОСААФ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1981

Аннотация издательства: Документальное повествование о подвигах летчиков морской авиации Черноморского флота в годы Великой Отечественной воины, в период подготовки и проведения операции по освобождению Северного Кавказа, города-героя Новороссийска. В центре изображаемых событий — воины 5-го гвардейского минно-торпедного авиаполка, проявившие героизм, мужество и отвагу при нанесении сокрушительных ударов по врагу на море и на суше.

[1] Так помечены страницы, номер предшествует.

[1] Так помечены ссылки на примечания.

lenok555: Вторая книга мемуаров В. И. Минакова, предыдущая — "Фронт до самого неба", следующая — "Гневное небо Тавриды".

---

Перелезая через борт, почувствовал, что улыбаюсь довольно глупо. Странный какой-то сегодня он, замполит. Не поймешь, хвалит или...

В тот же день шесть часов пробыл в воздухе экипаж Лобанова, ведя разведку у берегов Румынии. Из-за сложных метеоусловий маршрут полностью пройти не удалось, и опытнейший разведчик, по своему обыкновению, решил использовать оставшееся время для «свободной охоты». В районе мыса Тарханкут обнаружил две самоходные баржи, шедшие курсом на Севастополь. Три захода, три стены заградительного огня, три пары эрэсов по цели. Два попадания. Самолет также получил серьезные повреждения: отбита концевая часть лопасти винта, пробоины в правой плоскости, вмятина на площадке балки для подвески реактивных снарядов...

Но счет явно в пользу Лобанова. Не любит он возвращаться с пустыми руками домой.

* * *

25 ноября. Нашему экипажу задание: произвести воздушную разведку портов Феодосия, Ялта, Балаклава. Набираем высоту, берем курс на Крым. Погода не радует. [41] Через однообразную пелену облаков, растянувшуюся до горизонта, изредка пробивается жиденький луч и тут же гаснет в мглистой хмури. Внизу богатырская пашня — море не утихает, несмотря на умеренный ветер. Раскачало...

Высота пять тысяч метров. Летим над кромкой облаков, затем пробиваем ее. Феодосия. Бухта плотно накрыта туманом, виден только порт. Противовоздушная оборона противника также лишена видимости.

Разворачиваемся к морю и вдоль побережья летим к Ялте. За десять минут до цели входим в облака. Строго выдерживаю курс, заданную скорость.

Команда штурмана:

— Снижение! Впереди в пяти километрах Ялта!

Плавно теряю высоту, выхожу из облаков. Видимость есть. Небольшой доворот, курс для фотографирования. Выполняем плановую фотосъемку. В порту, кроме трех шхун, ничего нет. Зенитная артиллерия огонь не открывает, — видимо, наше появление оказалось неожиданным. Благополучно ухожу в море.

Тот же маневр повторяю над Балаклавой. В порту плавсредств нет. Разворачиваюсь на обратный курс и со снижением направляюсь на свой аэродром.

Произведенная нами аэрофотосъемка порта Феодосия еще раз подтвердила: противник форсирует ремонт транспорта «Ташкент».

* * *

В кровопролитных боях, предприняв контрудар, наши войска нанесли значительные потери 17-й армии противника и вынудили ее вновь перейти к обороне на туапсинском направлении. Перед 5-м гвардейским авиаполком была поставлена задача организовать дальнюю воздушную разведку коммуникаций и портов Черного и Азовского морей с целью своевременного выявления попыток врага доставить войска и оружие в этот район. В силе оставалась и прежняя боевая задача — не допустить [42] набегов вражеских торпедных катеров на наши корабли и суда, действий подводных лодок у побережья.

Периодически самолеты полка привлекались и к разведке мест базирования авиации гитлеровцев на прибрежных аэродромах.

Самолеты Ил-4, обладая высокими летно-тактическими характеристиками, давали возможность в течение короткого срока обследовать значительные участки поверхности моря, немедленно сообщать подробные сведения об обстановке в заданном районе и обнаруженных целях, а во многих случаях и принимать экстренные меры к срыву замыслов противника: вылетающие на разведку машины вооружались бомбами и реактивными снарядами.

Дальний разведчик Евгений Лобанов

— Как, Женя, по-твоему, что больше мужества требует — штурмовка колонн и скоплений, бомбоудар по объектам или же торпедирование кораблей?

Лобанов — отзывчивый человек. Мягкий и дружелюбный. Но на подначку его не возьмешь. Разве что на наивность. С расчетом, что побоится обидеть, тем более — новичка. А мимо ушей пропустить вопрос ему воспитание не позволит.

С минуту раздумывает, глядя в небо.

— Не все ж перечислил, — цедит сквозь зубы, покусывая травинку.

— Ну, о разведке тебя...

— Что — ну?

В том и дело. Лобанов — «глаза полка», признанный мастер дальней воздушной разведки, но трепаться о ней не любит. Словно удачу боится сглазить — подслушают его там, где-то за тысячу километров, где формируются вражеские конвои и замышляются неожиданные налеты на наши базы и корабли. [43]

— «О любви не говори...» — призываю на помощь строку довоенной песенки.

Женька вздыхает. Я тоже. Не о любви к дальней разведке, конечно. Или касается и разведки это одной своей стороной? Уж больно красив он, летчик Евгений Лобанов! Не говоря — за штурвалом, а вот и так. Раскинулся среди поля на бесприютной осенней полыни — от подвигов отдыхающий богатырь. Полы реглана раскинуты — черные крылья, — грудь круто выгнута, ветер шевелит густой темно-русый чуб. Взгляд в небо — недвижный и чуть нездешний, будто в тоске по частичке души, где-то забытой в неведомых далях.

— Я, что ль, ее выбирал...

Ясно, она его, а за что? Летчик отменный, может и остальное все лучше многих, но как в разведку, так первым — его. Украдкой оглядываю грудь его, плечи.

— Ребята у меня молодцы, — угадывает он мои мысли.

— Ну, у них все же нагрузка...

В досаде сдвигает брови. Летчик с плаката, ни дать ни взять. Только вот этого и не хватало, этой вот складки между бровей. Ишь, как тут и была! Ни на минуту, должно быть, не сходит с лица во всех его многочасовых полетах...

Приподымает голову, звучно выплевывает изжеванную былинку. Смотрит с сомнением мне в глаза.

— Или не пробовал с ними местами меняться?

Чувствую, что краснею. Черт! Так в самом деле салагой прослыть недолго.

— И как? — он же и выручает.

Пробовал, ясно, в воображении. Со штурманом всего проще — в полете он перед глазами. Впереди всей машины висит в плексигласовом конусе, один над немыслимой высотой. Пулеметные очереди, осколки — как дробью по птичьей клетке. И от прицела не оторвись. У меня хоть штурвал — громоотвод нервных токов. Тоже [44] себе не хозяин на боевом курсе, однако у штурмана и того нет. Не говоря о стрелках — те и вовсе... Одно дело — сам едешь, другое — тебя везут.

— Первое время больше всего боялся — вдруг кто с зарубки слетит. В дальнем, сам знаешь...

Нервный предел, кто не знает. Димыч на что был мужик, а и то в лазарет угодил к концу лета. Ладно, заметили вовремя — начал хандрить... Мысленно выстраиваю коротенькую шеренгу — летный экипаж Лобанова: штурман Иван Копенко, стрелки Александр Гудзь, Алексей Лихачев. Ребята как ребята, до командира всем далеко.

— Это и вся забота?

Переваливается на бок, приподымается на локте. Долго смотрит мне прямо в зрачки посветлевшими, без тени мечтательности глазами.

— Или не знаешь?

— Знаю, Женя. Думал, привычка..

Отворачивается, сжав зубы. Смотрит в небо, в глазах тоска. Вдруг вскидывается рывком, выдернув из-под меня край реглана.

— Привычка? Да? К черту привычку! Понял?!

В первый раз его вижу таким. Вспоминаю свою тоску в дальних полетах. Как ни хитри с собой, ни бодрись... Живучая машина наш Ил-4, низкий поклон всем ее творцам. Но и у нее есть пределы. Страшно вспомнить, на чем приходилось порой доковыливать до своих. Выносила. Но не на тысячу ж километров! А на воду сесть, с парашютом спуститься... Лучше смерть, чем фашистский плен...

— К черту, понял? И тебе не советую привыкать!

— Можешь не беспокоиться, — усмехаюсь. — Потому и спросил. Это ты, что ль, без глаза вчера вернулся?

Отмякает. В углах губ насмешливые морщинки.

— Фара — пустяк. В плоскостях сколько глаз понабили...

— Не над Констанцей? [45]

— Типун тебе! Не пробились — кисель овсяный... Пошарили вдоль побережья Крыма. У Судака накололи самоходку с парой «охотников» в охранении, влепили ей эрэс в борт...

— Задымила?

— А то как! Штурман у меня молодец. Характер!

— Это и ценишь в нем больше всего?

— Так это ж и есть — все.

Пожалуй, так. Остальное приложится, если чего не хватает.

— Значит, только и остается?.. — задаю непонятный как будто вопрос.

— Только! — для Женьки-то он понятный. — В оба смотреть! Всем экипажем! Насмерть! Восемь, десять часов подряд... Ребята меня понимают.

Насмерть, как не понять. Тем более, если Лобанов сам говорит. Незаменимый в полку разведчик, «коршун Констанцы». Заново вглядываюсь в него. Мягкий, отзывчивый...

Садится, стряхивает с реглана комочки земли, травинки.

— Погоду, наверно, дали. Замаскировался тут, не найдут...

Я сижу лицом к поселку и вижу: от домика штаба, точно пчела от улья, отрывается торопливая легковушка, скользит по-над рытвинами грунтовой бензовозной дороги; от нее, в свою очередь, отделяется щуплая фигурка связного...

— Ну вот и поговорили, — словно увидев все это спиной, подымается Женька. — Вчерашнее задание никто же не отменял.