Василий Минаков - Командиры крылатых линкоров (Записки морского летчика)

• Название: Командиры крылатых линкоров (Записки морского летчика)
• Автор: Василий Минаков
• Издательство: ДОСААФ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1981

Аннотация издательства: Документальное повествование о подвигах летчиков морской авиации Черноморского флота в годы Великой Отечественной воины, в период подготовки и проведения операции по освобождению Северного Кавказа, города-героя Новороссийска. В центре изображаемых событий — воины 5-го гвардейского минно-торпедного авиаполка, проявившие героизм, мужество и отвагу при нанесении сокрушительных ударов по врагу на море и на суше.

[1] Так помечены страницы, номер предшествует.

[1] Так помечены ссылки на примечания.

lenok555: Вторая книга мемуаров В. И. Минакова, предыдущая — "Фронт до самого неба", следующая — "Гневное небо Тавриды".

---

Панов рассказал:

— Когда самолет коснулся земли, за ним поднялись фонтаны воды, мы мчались, точно на глиссере... Потом из водяного каскада выскочила торпеда и принялась догонять нас. Я не сразу поверил глазам, но все-таки доложил вам. Вы, должно быть, притормозили, [100] она, как акула, рванулась вперед... Тут я, признаться, оторопел, опять вам крикнул...

Летчик-истребитель лейтенант Владимир Левин, дежуривший на бетонной полосе, наблюдал всю картину со стороны.

— Как сон дурной! Бежит самолет, а за ним, как живая, торпеда...

Начальник минно-торпедной службы полка капитан Терехов, разобравшись в случившемся, разъяснил:

— Торпеда двигалась после отрыва от самолета по инерции. К тому же при отрыве выдернулась запирающая чека, открылся кран подачи воздуха на машину торпеды и начали работать гребные винты, которые тоже помогали ей двигаться в жидкой грязи...

— А мог ли взрыватель стать в боевое положение?

— Мог, — со знанием дела ответил минер. — Если бы торпеда прошла двести метров в жидкой среде носовой частью вперед и со взрывателя свинтилась бы предохранительная вертушка.

— И взрыв мог быть?

— Берегите свои талисманы! — дал совет Терехов вместо ответа на этот излишний уже, очевидно, вопрос.

На очередном разборе случай был тщательно рассмотрен. Даны соответствующие рекомендации.

Мы с Сергиенко сделали для себя и еще один вывод. Ведь в той обстановке мы могли и не рисковать, а просто уйти на один из соседних аэродромов и произвести там более безопасную посадку.

Каждый полет — первый!

В конце января меня вызвали в политотдел авиабригады. Это был долгожданный день. Кандидатом в партию я стал в конце августа прошлого года, в самое [101] напряженное время оборонительных боев на новороссийском направлении. Теперь предстояло получить партбилет.

Начальник политотдела полковой комиссар Григорий Алексеевич Шилов поздравляет, жмет руку, желает боевых успехов. Поздравляют друзья в полку...

На другой день вылетаю на «свободную охоту» у южного берега Крыма. Очень хочется обнаружить корабль противника, торпедировать его и тем самым отметить свое вступление в семью коммунистов. Но многочасовой полет в сложных метеоусловиях не приносит желанной удачи — море словно вымерло.

Ничего, считайте — корабль за мной...

Вскоре в полк поступило важное задание: произвести тщательную ледовую разведку Азовского моря с целью выяснить, может ли противник предпринять эвакуацию своей кубанской группировки в Крым и Северную Таврию морским путем. При выполнении этой задачи экипажам Саликова и Лобанова каждый раз приходилось вступать в бой с «мессершмиттами». Умело маневрируя, отбиваясь огнем, гвардейцы уходили в недосягаемую для фашистских истребителей зону и продолжали разведку.

В начале февраля экипажи Черниенко, Козырина, Бесова, Лобанова, Бабия и мой доставляли крымским партизанам боеприпасы, оружие и продовольствие, нередко сочетая эту задачу с другой.

3 февраля, сбросив очередной груз, наш экипаж полетел на воздушную разведку. В Ялте мы обнаружили пять барж и шесть сейнеров. Появление самолета из-за гор ялтинской Яйлы для гитлеровцев оказалось неожиданным.

В Севастополе вражеские зенитчики не дремали, встретили нас интенсивным огнем. Маневрируя среди разрывов, мы пробились к Южной бухте и сфотографировали у причалов три транспорта, шесть барж, три [102] тральщика и три сторожевых корабля. В момент отхода от цели несколько снарядов разорвалось рядом с самолетом. Машина вздрогнула, послышались перебои в правом моторе, стрелка его оборотов быстро поползла влево. Тяга упала, самолет начал круто разворачиваться вправо вниз. До отказа отклонив влево руль поворота и элероны, я кое-как удержал самолет на курсе, до упора двинул сектор газа исправного мотора вперед. Мотор взревел, падение высоты замедлилось...

Выкручиваю триммер руля поворота до конца, чтобы удержать левую педаль в крайнем переднем положении. Давление на ногу не ослабевает. Перевожу винт поврежденного мотора на большой шаг, чтобы уменьшить его лобовое сопротивление, когда он совсем прекратит работу. А если перебит бензопровод? Перекрываю пожарным краном доступ бензина. Знакомое чихание, мотор останавливается, винт замирает.

— Панов, передай на землю: «Имею повреждение, возвращаюсь на одном моторе».

— Есть!

Несмотря на все мои старания, самолет продолжает терять высоту. А лететь еще больше часа. Посоветовавшись со штурманом, решаю, насколько возможно, разгрузить машину, сбросить запасные боекомплекты, гранаты... Снижение продолжается. Медленно, но неумолимо.

Остается последняя надежда — на облегчение машины за счет выработки горючего.

— Гриша, попробуй рассчитать...

Через несколько минут штурман докладывает:

— На пятистах метрах снижение должно прекратиться.

Постоянно удерживать вытянутой ногой тугую педаль руля поворота становится не под силу. Чувствую [103] — больше не выдержу. Прошу штурмана откинуть аварийные педали и помочь мне.

Расчеты Гриши оправдались только отчасти: к аэродрому я подходил, едва удерживая высоту сто метров. Посадка с одним мотором тоже дело нелегкое. Однако все обошлось.

Миша Беляков моментально выяснил причину отказа мотора: осколком перебит выхлопной клапан одного из цилиндров. Были и другие повреждения.

На разборе майор Чумичев сказал:

— Что спасло экипаж и машину? Самообладание пилота. Воля, трезвый расчет. Ну и, понятно, умение, опыт.

* * *

Странно, но оказалось, что и похвала может заставить задуматься. Не меньше, чем выговор или упрек. Даже такой, как «открытки в киосках».

Да, самообладание, воля, расчет. Умение, опыт... Но вот Лобанов. Уж на что самообладание! А об умении вообще говорить смешно — не то слово. Один из лучших асов полка, из лучших лучший. А опыт? Хоть по числу вылетов — и каких! — хоть по личному боевому счету...

И вот случилось. И не где-нибудь над Констанцей, Сулиной, в неравном бою с «мессерами», в торпедной атаке на неприступный конвой. Здесь, на аэродроме! Элементарный просчет. Непростительный даже для курсанта.

В ночь на 4 февраля Евгений — один от полка — должен был вылететь на обеспечение высадки десанта в район Новороссийска. Ответственное задание, большое доверие...

Ну, положим, темная ночь, отсутствие видимости. Но дело-то ведь не в том. Неправильно установил самолет на створный огонь, начал разбег с отклонением чуть не на сорок пять градусов. Ясно, что взлетной полосы [104] не хватило. Машина вышла на капонир, Лобанов резко «подорвал» ее, перевел в набор высоты. Однако шасси задело за бруствер...

Падение на крыло, самолет сгорел. Лобанов ранен, обожжены лицо, руки. Ожоги лица получил и штурман Копенко.

Усталость? Или просто теория вероятности? Когда-нибудь должен, мол, ошибиться. Помнится, так и в учебнике называется — вероятность появления ошибок.

А может быть, что другое? И чем больше я думал, тем больше и повторял: залетался Женя. Словечко явилось само собой. Не скажешь же, в самом деле, — зазнался. Что-то в нем притупилось. Привык. Хоть к трудным, но к неизменным удачам. Утратил чувство первичности, новизны. Может быть, только на миг, на один этот взлет, и тут же...

И главное, знал человек! Сам же и говорил о привычке: «К черту!» Лежа в полыни на летном поле, сам же мне и внушал...

Жаль, нет места в кабине. Написать бы как лозунг, как непременный девиз...

Поделился раздумьями с Гришей. Договорились друг другу напоминать: «Каждый полет — первый!»

«Зайдите на цветы взглянуть...»

Гитлеровцы на нашем фронте продолжали откатываться назад, опасаясь оказаться отрезанными после разгрома их войск под Сталинградом. Для поддержки отступающей группировки сосредоточили на аэродроме Керчь-2 большое количество бомбардировщиков Ю-87, Ю-88, Хе-111.

С рассветом 4 февраля полку было приказано нанести удар по скоплению самолетов. Получив необходимые разведывательные данные, Чумичев поднял [105] в воздух шестерку бомбардировщиков, вооруженных осколочно-фугасными бомбами от двух с половиной до ста килограммов. Несмотря на сильный огневой заслон, группа пробилась к цели и точно накрыла стоянку. Часть бомб разорвалась на взлетной полосе. Все наши машины вернулись на аэродром. Летчик Бабий привел самолет на одном моторе и искусно посадил его.

Тут же поступило приказание нанести бомбовый удар по скоплению войск противника в районе станицы Борисовка, недалеко от Новороссийска. Закипела работа по подготовке новой шестерки. Под первые три самолета подвесили «сотки», каждый из остальных взял по три ротативно-рассеивающие бомбы.

Первое звено вел Канарев, с ним летели Саликов и Василенко, второе — Бесов, ведомыми у которого были Трошин и я. Бесов и Саликов только что вернулись из полета с майором Чумичевым.