Валентин Яковенко - Богдан Хмельницкий. Его жизнь и общественная деятельность

• Название: Богдан Хмельницкий. Его жизнь и общественная деятельность
• Автор: Валентин Яковенко
• Издательство: 3bd93a2a-1461-102c-96f3-af3a14b75ca4
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.

---

Несмотря на всю осторожность, с какой действовал Хмельницкий, народ сильно волновался при составлении реестров. Гетман просил панов помедлить несколько со своим возвращением на Украину. Кисель, назначенный киевским воеводою, настаивал: “Наступает зима, – говорил он, – каждый хотел бы обогреться на своем пепелище, каждому дом свой мил: после двухлетней драки каждый научился держать себя скромно и привлекать к себе подданных~” Но Хмельницкий ждал утверждения Зборовского договора сеймом и, только получив извещение о том от короля, разрешил панам возвращаться в свои имения. Нужно заметить, однако, что Зборовский договор был нарушен на сейме в одном из существеннейших пунктов: митрополита Киевского не допустили к заседанию в сенате. Кроме того, весь договор вообще вызвал крайнее неудовольствие в Варшаве, и паны говорили тайно и явно, что он будет нарушен при первом удобном случае. Хмельницкий, имевший хороших шпионов в Варшаве, знал обо всем этом, но до поры до времени молчал и исполнял обязанности, принятые на себя. Он казнил в Киеве до двадцати казаков за убийство шляхтича. Затем издал универсал, в котором приказывал всем, не записанным в казачьи реестры, повиноваться своим владельцам под страхом смертной казни. В королевском универсале ко всем жителям Украины, опубликованном в это время, также говорилось, что в случае бунтов хлопов против владельцев коронное войско вместе с запорожским будет преследовать бунтовщиков как чужеземного врага. Вместо свободы, следовательно, народ получал сорокатысячное воинство, которое должно было действовать против него же, народа, при малейшей его попытке сбросить с себя шляхетское иго. Одним словом, поляки хотели, как и в былое время, разъединить русский народ и, сделав уступки горсти, держать всю массу при помощи этой же горсти в рабстве. Понятно, с каким негодованием встретил народ универсалы, гетманский и королевский, и возвращавшихся панов. Хлопы бранили гетмана и отказывались работать на панов. Тогда некоторые из панов, побогаче и поотважнее, стали силою приводить к покорности своих подданных, хватали зачинщиков и казнили их. Хлопы, в свою очередь, брались за оружие. То там, то здесь происходили вооруженные столкновения. Хмельницкий, строго придерживаясь договора, беспощадно преследовал нарушителей панского покоя, вешал их, сажал на кол. Но строгость эта приводила только к тому, что имя гетмана теряло в народе свое обаяние. Из протестующих особенно выделялся Нечай, брацлавский полковник, прославленный в народных думах, как образец казацкой завзятости и непримиримости. Кисель даже требовал его казни, но Хмельницкий видел, что разыгрывается новая буря, и не осмелился поднять руку на человека, занимавшего видное положение и пользовавшегося громадной популярностью. Он объявил, что в реестр принимать больше нельзя, а кто хочет, пусть составляет “охочее” войско, то есть опять те же самовольные купы и загоны, какие гуляли раньше по всей Украине и Литве, и отправил этих волонтеров под начальством Нечая на западную границу. На упреки Киселя, что он начинает опять потворствовать бунтовщикам, он отвечал, что поляки поддели его, что по их просьбе он согласился на такой договор, который исполнить никоим образом невозможно. “Сами посудите, – говорил он, – сорок тысяч казаков, что я буду делать с остальным народом? Они убьют меня, а на поляков все-таки поднимутся”.

Для окончательного утверждения реестров Хмельницкий собрал генеральную раду в Переяславле. Это было, по словам современника, “настоящее национальное собрание государства вольного и независимого”. С принятием реестров решалась окончательно (пока, конечно, на бумаге) судьба всех не вписанных, и Хмельницкий хотел сложить с себя, так сказать, ответственность за их участь. Рада была чрезвычайно бурной, а в Киеве, куда тотчас уехал Хмельницкий и где собралось много недовольных, вспыхнул настоящий мятеж. Своею решительностью в критическую минуту гетман укротил народ, но должен был пообещать, что он отправит новое посольство к королю и до получения ответа не пустит панов в их владения. Таким образом, одной рукой он продолжал казнить непокорных хлопов, а другой вынужден был снова поднимать их против панов.

Итак, Зборовский договор, представлявший, по мнению одних, слишком большую уступку, а по мнению других – нечто совершенно не соответствующее желаниям, в действительности же, что называется, середина наполовину, не мог удовлетворить противников, и они снова становились в боевую позицию друг против друга. Поляки старались перетянуть на свою сторону татар, обнадеживая их войной с Москвою, где они могли хорошо поживиться. К тому же Москва была их непримиримым врагом. Кто, как не Москва, овладела Казанским и Астраханским царствами? Крымский хан не прочь был бы возвратить эти царства под власть правоверных мусульман. Отношения же между Польшею и Москвою становились все более и более натянутыми.

“Великий государь, – говорили московские послы панам, – изволит гневаться на вас, поляков, за нарушение крестного целования. При вечных и доконченных грамотах мирных постановлено было, чтобы титул царского величества писался с большим страхом и без малейшего пропуска, а вы этого не соблюдаете”~ “Его царское величество, – продолжали они, – требует, чтобы все бесчестные книги (книги, в которых встречались оскорбительные для московского царя выражения) были собраны и сожжены в присутствии послов, чтобы не только слагатели их, но и содержатели типографий, где они были напечатаны, наборщики и печатники, а также и владельцы маетностей, где находились типографии, были казнены смертью”.

Напрасно паны убеждали послов, говоря: “~Разбирательство бесчестных книг и преследование их сочинителей не только не произведет уменьшения, но прибавит оскорбления его царскому величеству~” Послы настаивали на своем и наконец прямо заявили требование о возвращении Смоленска со всеми принадлежащими к нему городами. Еле-еле панам удалось предотвратить на этот раз разрыв, но они ясно уже видели его неизбежность.

Татары побаивались возраставшей силы казаков, которые при благоприятных обстоятельствах могли обратиться против них; это также ослабляло их дружбу и преклоняло их “слуг” к предложениям поляков.

Хмельницкий, со своей стороны, сносился с различными государями и искал союза более прочного, чем с татарами. Москва по-прежнему вела себя уклончиво; она продолжала поддерживать сношения с Хмельницким и зорко следила за ходом борьбы между Польшей и Украиной, но ограничивалась одними только похваливаниями. Это раздражало гетмана, которому приходилось разрешать мучительный вопрос: “быть или не быть”, и он под пьяную руку кричал: “Вы мне все про дубье да про пасеки толкуете (по поводу пограничных столкновений), а я пойду изломаю Москву и все Московское государство, да и тот, кто у вас на Москве сидит, от меня не отсидится~” С Москвы он переносил свои надежды на Турцию, тем более что, заручившись ее поддержкой, он мог быть спокоен и насчет татар, турецких вассалов. Султан готов был принять его с распростертыми объятиями под свою “протекцию”, строго приказывал крымскому хану “не обращать очей и ушей своих к Польше”, а напротив, защищать казаков “своими быстролетными войсками” и обещал прислать на помощь турецкое войско. В то же время Хмельницкий сносился и с прикарпатскими вассалами блистательной Порты. С Ракочием, седмиградским князем, он уговорился напасть одновременно с разных концов на Польшу, а с молдавским господарем Лупулом вел переговоры о женитьбе своего сына на его дочери, окончившиеся, как мы уже говорили, походом в Молдавию. Этим походом он искусно отвлек внимание татар от Москвы и примирил их с собою, доставив им возможность удовлетворить свои грабительские инстинкты. Но по отношению к Польше, у которой искал, между прочим, поддержки Лупул, это был лишний повод для раздражения. Наконец гетман послал доверенных лиц для переговоров даже в далекую Швецию.

Мы уже говорили, что Хмельницкий, убедившись в невозможности выполнения Зборовского договора, отправил послов к королю. Ко времени их приезда в Варшаву там уже открыто говорили о предстоящей войне с казаками. Требования Хмельницкого панами были выслушаны с негодованием и отвергнуты. Хмельницкий требовал совершенного уничтожения унии как в короне, так и в княжестве Литовском, и возвращения православным всех униатских епархий, кафедр, церквей, земель и так далее; просил защиты от панов, “иначе, – говорил он, – мы, спасая свои головы, должны будем в предупреждение зла искать себе приятелей”; в залог же ненарушимости мира он требовал, чтобы, во-первых, некоторые высшие духовные и светские сановники утвердили присягою мир между Речью Посполитой и войском запорожским и, во-вторых, четыре знаменитейших украинских пана проживали в своих поместьях, без войска и хоругвей, без большой дворни и ассистенции, как заложники. Эти требования напомнили панам басню, в которой волки заключают мировую с пастухами на том условии, чтобы последние удалили собак. Война была решена на сейме единогласно. Когда Хмельницкий узнал об этом, то, не дожидаясь королевских комиссаров, которым для затяжки времени поручено было войти в переговоры с ним, собрал раду и вслед за тем издал универсал, извещавший русских о новой войне, запрещавший панам проживать в Украине и призывавший весь народ к ополчению.