Михаил Филиппов - Ян Гус. Его жизнь и реформаторская деятельность

• Название: Ян Гус. Его жизнь и реформаторская деятельность
• Автор: Михаил Филиппов
• Издательство: 3bd93a2a-1461-102c-96f3-af3a14b75ca4
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.

---

Бывали, конечно, и столкновения. Так, из Нюренберга, днем раньше Гуса, выехал епископ Любекский, который также спешил в Констанц. По дороге этот прелат всюду предупреждал народ остерегаться Гуса. Это внушение произвело лишь то действие, что народ из одного любопытства валил толпами навстречу Гусу. Когда наконец 3 ноября 1414 года Гус приблизился к Констанцу, из этого города ему навстречу вышла также огромная толпа народа.

Толпа эта проводила Гуса до самой его квартиры, нанятой им у одной вдовы, Фиды. Ян из Хлума называет эту женщину “второй Сарептскою вдовою”.

На следующий же день после приезда Гуса, 4 ноября, Ян Хлумский получил аудиенцию у папы Иоанна XXIII. Он и его товарищ Генрих, только что прибывший, доложили папе о приезде Гуса и просили папской защиты.

Иоанн XXIII имел вполне основательные причины бояться за свою собственную участь: с минуты на минуту он ожидал, что собор низложит его.

Ввиду этого папа старался быть в мире со всеми, и при первых же словах Яна Хлумского о Гусе Иоанн XXIII воскликнул:

– О, пусть будет спокоен! Ему нечего бояться, даже если бы он убил моего родного брата.

Ян доложил папе, что император Сигизмунд уже взял Гуса под свою охрану.

– О, если так, – добавил папа, – я на время прекращу затеянный против него процесс и уничтожу анафему.

Вслед за тем папа прислал к Гусу епископа Констанцского и еще нескольких лиц, требуя только, чтобы Гус вел себя смирно, не докучал папе и не появлялся в общественных местах, особенно в храмах. Гус повиновался. Он воспользовался этим временем, чтобы основательно подготовиться к защите.

Только 5 ноября приехал в Констанц дворянин Вацлав с охранной грамотой, подписанной императором Сигизмундом. Текст ее не допускал никаких сомнительных толкований. Сигизмунд повелевал всем и каждому “свободно пропускать Гуса, дозволять ему жить, где хочет, и уезжать, куда пожелает”. Но враги Гуса делали свое дело. Усерднее всего действовал известный кляузник Михаил de Causis – полный его чин был procurator de causis fidei – надзиратель по делам веры. Этот соотечественник Гуса еще раньше него прибыл в Констанц и вместе с бывшим другом Гуса, Степаном Пальчем, расклеил по городу объявления, возвещавшие, что Гус – изгнанный из Чешского королевства еретик. Оба эти чеха обивали пороги всех прелатов, подстрекали докторов богословия, совещались с монахами доминиканского и других влиятельных орденов.

Гус ничего не предпринимал против врагов. На первых же порах его смутила внешняя обстановка собора.

Собор еще не был открыт официально, но почти все прелаты уже съехались. Это был не только духовный собор, но политический конгресс. Светские князья сидели здесь рядом с епископами; почти все европейские дворы прислали послов. Три патриарха, 29 кардиналов, 33 архиепископа, около 150 епископов, множество аббатов и приоров, 300 магистров и докторов богословия, множество принцев и вельмож – таков был состав этого съезда. Университеты играли важную роль, какой не имели ни на одном из прежних соборов: это была невольная дань тому самому демократическому духу, который воплотился в учении Гуса.

Внешняя обстановка собора была блестящей. Прелаты, вельможи и принцы привезли с собою массу слуг, секретарей, воинов. Купцов нахлынуло столько, как будто в городе была ежедневная ярмарка. 100 тысяч приезжих, 30 тысяч лошадей появилось в небольшом городе, едва вмещавшем все это множество людей и скота. Были тут англичане рядом с французами, поляки рядом с меченосцами тевтонского ордена – настоящее смешение языков; 600 цирюльников, 700 официальных куртизанок, множество бродячих и оседлых музыкантов; все это придавало городу своеобразный вид. Оживление было необычайное, часто происходили скандалы: архиепископы Пизанский и Майнцский поссорились за кружкою вина, от слов перешли к действиям. “Бой между архипастырями, – пишет итальянский летописец Муратори, – был ужасен: присутствовавшие священники с перепугу повыскакивали в окна”.

Гуса смутил, оглушил, ошеломил этот шум. “Если бы вы могли видеть этот собор”, – писал он в Прагу. – Собор, называющий себя святым и непогрешимым, – просто отвратителен! Швабы говорят, что 30 лет потребуется, чтобы очистить город от грехов, которыми его теперь пятнают”.

Даже помимо обещания, данного папе, Гус почти не решался выйти на улицу. Сидя в своей комнатке, он писал. Сначала Гус думал о самозащите, но, увлекшись ходом мыслей, стал писать о реформе церкви. Он набросал великолепную речь, которую надеялся произнести на соборе. Гусу стоило взглянуть на любого из приехавших в Констанц прелатов, чтобы понять главную причину зла, разъедавшего католический мир. “Как далеки эти духовные пастыри, – писал Гус, – от цели, указанной Христом! Вместо того, чтобы жить в простоте и смирении, они владеют землею, они хотят подчинить себе даже королей. Кто узнает в этих прелатах, окруженных свитами рыцарей, блистающих золотом и серебром, учеников смиренного Распятого? Сколько времени им надо, чтобы забыть свою клятву? Они не могут видеть женщины без нечистых помыслов; они забывают о людях, как и о Боге. Откуда все это зло? Я трепещу, боюсь сказать, не смею и умолчать. Я не хочу, чтобы сказали обо мне: “Горе ему! он молчал и запятнал свои уста молчанием”. Причина, источник всей этой заразы – римский двор, не только потому, что он не исполняет своего назначения, но и потому, что сам продает веру и церковь. Народ гибнет, и мы все виновны в его гибели, мы, обязанные вести его к жизни, а не к смерти!”

Кто знает, какое впечатление могла бы произвести подобная речь, если бы Гусу позволили произнести ее на соборе в публичном заседании? Но Гус не знал всей хитрости и проницательности прелатов, с которыми имел дело.

Надо было придумать какой-либо предлог для лишения Гуса свободы. С этой целью в городе был пущен слух, будто Гус хотел бежать, спрятавшись на возу с сеном, и будто он, нарушив данное папе обещание, публично проповедовал и с целью привлечения слушателей давал будто бы каждому по червонцу. Хотя все это была явная и бесстыдная ложь, прелаты сочли возможным воспользоваться ею, чтобы придать своим действиям хотя бы видимость права.

28 ноября к Гусу явились два епископа в сопровождении констанцского бургомистра и одного рыцаря будто бы с целью проводить его к папе на аудиенцию. Гус еще не успел выйти к гостям, как бывший здесь Ян из Хлума, предугадывая предательство, резко возразил, что он отвечает перед императором за каждый волос Гуса и что до приезда императора в Констанц никто не смеет ничего предпринять против Гуса.

– Что ты, рыцарь, – ответил один из епископов. – В уме ли ты? Мы пришли с самыми миролюбивыми намерениями.

В это время вышел сам Гус со словами:

– Я приехал сюда не с целью вести переговоры с кардиналами, а затем, чтобы публично оправдаться перед собором. Тем не менее, я готов по первому требованию кардиналов явиться к ним и отвечать на вопросы. Но знайте, что я предпочту смерть отказу от истины!

Гус все еще не подозревал низкого обмана. Он не знал и того, что дом, где он жил, и соседние дома были оцеплены вооруженными людьми. Когда Гус спускался с лестницы, он встретился со своей домовой хозяйкой.

– Благослови тебя Бог, – сказал Гус.

Хозяйка, подозревавшая, в чем дело, не ответила и расплакалась.

Гус сел на свою малорослую лошадку и поехал к папскому двору в сопровождении прибывших за ним прелатов и рыцаря Яна Хлумского, не желавшего оставить его ни на минуту.

Гуса привели не к папе, но в собрание кардиналов. Один из них сказал Гусу:

Мы хотим от тебя услышать, что ты скажешь о разных лжеучениях, распространяемых тобою в Праге?

Гус почтительно, но твердо ответил:

– Я скорее готов умереть, чем упорствовать во лжи, если знаю, что это ложь. Я приехал сюда по доброй воле. Если мне докажут, что я заблуждаюсь, я готов с покорностью сознать свою ошибку.

Некоторые из кардиналов одобрительно кивнули головами; затем все собрание удалилось, оставив Гуса под прикрытием бывшей в зале военной стражи. Только верный рыцарь Ян остался подле Гуса.

Прошло несколько часов. Кардиналы опять собрались во дворце с целью выслушать главных чешских доносчиков. Были, впрочем, допрошены и некоторые друзья Гуса. Когда совещание окончилось, папский гофмейстер вошел в комнату, где находился Гус, и сказал рыцарю Яну, что он может идти, куда хочет, но Гус должен остаться.

Верный Ян пришел в сильнейшее негодование. Недолго думая, он отправился к самому папе и в присутствии кардиналов сказал, что, при всем уважении к его святейшеству, должен назвать подобные действия вероломством. Ян напомнил папе о его обещаниях и с гневом сказал:

– Я подниму голос против всех, кто осмеливается оскорблять охранную грамоту императора.

Папа слабо защищался.

– Мои братья, – сказал он, указывая на кардиналов, – знают, что я никогда ничего не приказывал.

В тот же вечер Гуса отвели под стражею в дом одного констанцского каноника и здесь держали восемь дней. 6 декабря Гуса привезли в доминиканский монастырь, находившийся на Констанцском озере, на островке, и посадили здесь в мрачную, сырую, смрадную тюрьму, примыкавшую к клоаке. Вскоре Гус заболел здесь так, что одно время опасались за его жизнь.