Матвей Песковский - Александр Васильевич Суворов. Его жизнь и военная деятельность

• Название: Александр Васильевич Суворов. Его жизнь и военная деятельность
• Автор: Матвей Песковский
• Издательство: 3bd93a2a-1461-102c-96f3-af3a14b75ca4
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.

---

Перед глазами Суворова, находившегося в полусознательном состоянии, проносилась совсем чуждая для него картина: русские войска быстро проходили мимо него в отступлении; турки яростно преследовали отступавших в крепость, с радостными криками захватывая оставшиеся пушки и увозя их с собою. Тем не менее, Суворов не упал духом и не утратил уверенности в победе, что и обеспечило одну из самых крупных и громких его побед на следующий же день. Стянув все подкрепления, Суворов ударил на неприятеля с такой стремительностью и силой с разных сторон, что последний окончательно был выбит из своих укреплений и сбит в одну кучу на протяжении лишь около полуверсты. Положение турок было тем более ужасно, что у них не было никаких средств к отступлению, так как суда их ушли далеко в море для устранения бегства. Турки, как разъяренные звери, бросались на теснивших их со всех сторон русских и, тем не менее, умирали массами или тут, на косе, или на море, куда они бросались, желая укрыться за сваями, но где на них градом сыпалась картечь. Поражение было полное. При самом окончании боя раненый Суворов, находившийся все время на поле сражения и управлявший всем ходом его, был снова ранен ружейной пулей в левую руку навылет.

На следующий день, рано утром, прибыли к косе турецкие суда, чтобы подобрать живых и мертвых под градом пушечных ядер и гранат. Всего судами было увезено не более 700 человек. Высадилось же на кинбурнской косе не менее 5 300 человек.

Невозможно передать, с каким восторгом был принят этот разгром и Потемкиным как главнокомандующим, и в Петербурге. Потемкин, приняв на себя должность главнокомандующего, не имея на это соответствующих задатков, совсем растерялся, не зная, с чего начать, что предпринять, за что и как приняться. А время шло. Бездеятельность же и нерешительность так угнетали его нравственно, что он письмо за письмом посылал императрице с отказом от принятой им на себя обязанности и с просьбой позволить передать главнокомандование Румянцеву, который, бесспорно, был правоспособнее Потемкина в этом отношении. Последний дошел, наконец, до полного отчаяния, как это видно из многочисленных писем его к Румянцеву по этому предмету. В одном, например, из таких писем он прямо говорит:

“Ей-Богу, я не знаю, что делать, болезнь угнетает, ума нет”, – и в заключение просит его “повеления – куда доставить нужные бумаги и суммы”(то есть по главнокомандованию действующей армией).

И вдруг – небывало громкая победа именно в его армии!.. Потемкин сразу ожил и преобразился.

“Не нахожу слов изъяснить, – писал он между прочим Суворову, – сколь я чувствую и почитаю вашу важную службу; я так молю Бога о твоем здоровье, что желаю за тебя сам лучше терпеть, нежели бы ты занемог”.

Императрица также была в восторге, называла победу “совершенною” и добавляла: “но жаль, что старика ранили”. Во дворце был большой выход, причем читалась реляция[2], Екатерине приносили поздравления и отслужили молебен с коленопреклонением. В собственноручном рескрипте государыни Суворову, между прочим, сказано: “чувствительны нам раны ваши”. По совещании императрицы с Потемкиным Суворов, при вторичном рескрипте, получил орден Андрея Первозванного.

Но Суворов не ограничился только уничтожением турецких войск: он, кроме того, довел еще и турецкий флот до безусловной невозможности действовать в очаковских водах. После кинбурнского погрома зима прошла в полном затишье. Наконец, 20 мая 1788 года появился сильный и многочисленный турецкий флот, остановившийся, однако, в 29 верстах от берега и остававшийся в бездействии. Во главе стоял Гассан-паша, человек даровитый и знающий моряк. Вся русская флотилия, парусная и гребная, вышла из Глубокой и стала в 5 верстах от турецких судов. Неравенство сил резко бросалось в глаза. Русский флот явно уступал турецкому численностью, состоя притом преимущественно из легких судов. Наконец 7 июня турки начали атаку, – и разыгралось дело, окончившееся лишь глубокою ночью неудачей турок. У них два судна были взорваны, третье – сгорело и 18 судов значительно повреждены. Наши потери были незначительны, так как дело велось преимущественно гребной флотилией. Суворов, внимательно следивший за этим морским сражением, быстро составил план для ограждения себя от турецкой флотилии. Он решил воспользоваться кинбургской косой для морских действий на лимане. По его указанию немедленно же приступили к сооружению двух батарей по 24 пушки, устроили ядрокалильную печку – и все это было тщательно сокрыто от глаз неприятеля.

17 июня Гассан-паша после деятельных приготовлений вновь атаковал наш флот с явным намерением уничтожить его и с полной уверенностью в своем успехе. Но он сильно запоздал. Именно в ночь на 17 июня из Кременчуга прибыли 22 новые вооруженные лодки, представлявшие существенно важное усиление нашей флотилии. Завязался упорный, ожесточенный бой, остававшийся без перевеса в ту или другую сторону, пока один из турецких кораблей не был взорван. Это произвело панику в турецкой флотилии, и все суда бросились под защиту Очаковской крепости; но остался, почему-то, один корабль Гассана-паши, который немедленно окружили русские гребные суда и взяли в плен, так что Гассан-паша едва успел спастись. Началось беспорядочное бегство турецкой флотилии, так удачно преследуемой русской, что неприятельские суда одно за другим взлетали на воздух. В конце же концов Гассан-паша решил оставить Очаков и соединиться с той частью эскадры, которая находилась в открытом море. Но едва корабли поравнялись с замаскированными Суворовскими батареями на кинбурнской косе, как по ним совершенно неожиданно для неприятеля открыли чрезвычайно сильный огонь. С помощью парусов Гассан кое-как вывел свой авангард в море; но остальной части его флота пришлось весьма серьезно поплатиться. С батарей было разбито семь судов; всего же истреблено 15 турецких судов да один корабль взят в плен, убитых и раненых со стороны неприятеля до 6 тысяч человек да в плен взято около 1 800. По несоответствию сил Суворов охарактеризовал это, единственное в своем роде морское дело, назвав его “победою жучек над слонами”. Победа, однако, была полною и окончательною.

Суворов, однако, чувствовал себя нехорошо. Ему как человеку боевому и честному прямо-таки было стыдно и обидно нелепое промедление в отношении Очакова. Государыня также настойчиво требовала немедленного обращения действий на Очаков. Но Потемкин все оттягивал, словно ожидал, что Очаков должен чудом перейти в русские руки. Наконец по прошествии июня подступил к Очакову и Потемкин. На переход 200 верст ему потребовалось пять недель, потому что он был развращенным сибаритом, но не военачальником.

Обложив Очаков, Потемкин вместо немедленного штурма все оттягивал дело, давая этим неприятелю возможность усиливать укрепления, пополнять состав войска и продовольствие. Бездействовал же он потому, что не имел никакого определенного плана осады и штурма. А как человек малодушный, он избегал всяких дельных советов, боясь упрека в несамостоятельности. Такое фальшивое положение угнетало его нравственно. Он называл Очаков “проклятою крепостью” только потому, что сам не умел ее взять, а других не подпускал к этому делу.

Особенно же тяжело было положение Суворова, остававшегося в позорном бездействии, тогда как он неоднократно уже предлагал взять крепость штурмом. Неудивительно поэтому, что Суворов чрезвычайно обрадовался, когда турки 27 июля сделали большую вылазку на левый фланг осадного расположения, находившийся под его командованием. Столь опытный в военных экспромтах Суворов сразу повел правильный бой с 2 тысячами человек турецкой пехоты, сделавшей вылазку; но число их вскоре же было увеличено подкреплением до 3 тысяч человек. Бой сильно разгорелся и явно клонился в пользу русских войск. Но в это время Суворов получил очень опасную рану пулей в шею и вынужден был передать командование другому. Вместо поддержки Суворова во время боя и немедленного штурма правого фланга неприятеля, совершенно опустевшего во время вылазки, Потемкин не придумал ничего лучшего, кроме посылки четырех приказаний Суворову немедленно прекратить бой и отступить. В четвертый же раз от Суворова потребовали ответа на грозный вопрос: “Как он осмелился без повеления завязать такое важное дело?..” у Суворова в это время извлекали пулю, и он спокойно ответил:

“Я на камушке сижу,
На Очаков я гляжу...”

Суворов, конечно, не мог уже оставаться на своем посту под Очаковым и дня через три уехал в Кинбурн совершенно больной, с лихорадкой и обмороками. Но там сним случилось еще и другое несчастье. В кинбурнской крепости без его ведома снаряжались гранаты и бомбы для очаковской армии. Едва Суворов стал немного поправляться, как 18 августа в лаборатории, где производилось это недозволенное “снаряжение”, произошел страшный взрыв, угрожавший даже всей крепости и сильно поранивший Суворова в лицо, грудь, руку и ногу.