Альберт Вандаль - Разрыв франко-русского союза

• Название: Разрыв франко-русского союза
• Автор: Альберт Вандаль
• Издательство: Феникс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1995
• ISBN: 5-85880-233-8, 5-85880237-0

«Наполеон и Александр I. Франко-русский союз во время Первой империи» – одно из самых известных сочинений крупнейшего французского историка, члена Французской Академии графа Альберта Вандаля (Albert Vandal) (1853-1910). Этот фундаментальный трехтомный труд был впервые издан во Франции в 1891-1893 годах и удостоен первой премии Гобера, затем он многократно переиздавался в конце XIX – начале ХХ веков. В книге раскрываются корни политического устройства Новой Европы, которое создавалось в начале XIX века в ходе наполеоновских войн. Франция и Россия в тот период играли ключевые роли в европейской политике. В своем глубоком, основанном на огромном количестве источников, исследовании Альберт Вандаль показывает, как шаг за шагом обе державы и их императоры подходили к войне 1812 года, решившей судьбы России и Европы. В рассмотрении политических событий исследуемого периода историк делает акцент на взаимоотношениях Александра I и Наполеона, их личных качествах и психологии.

---

Вот какими речами Петербургский кабинет направлял нашего посланника на путь и давал ему возможность разгадать загадку. Помимо этого, царю представился случай обратиться непосредственно к императору французов. Письмо Наполеона к царю от 28 февраля, порученное Чернышеву, было только что доставлено и требовало ответа. Александр немедленно приготовил его. Разумеется, он решил отправить его с Чернышевым, так как у него были основательные причины опять выдворить в Париж этого тонкого наблюдателя, этого проницательного и обстрелянного агента. В своем письме к императору Александр не позволил себе ни малейшего намека на раздробление польского государства, но разве нельзя было, искусно оттенив некоторые фразы, заставить Наполеона подумать об этом, внушить ему такую мысль?

Александр составил письмо весьма тщательно, о чем можно судить по собственноручно написанному и несколько раз переделанному черновику.[154] Он принял вызов по всем спорным вопросам и держался мужественно, но, переходя в видах защиты в нападение, никогда не уклонялся от утонченно-вежливого тона, и в завязавшейся между императорами полемике ни на волос не стоял ниже своего соперника. С большим достоинством повторяет он свои жалобы по поводу Ольденбурга, оправдывает себя по поводу указа, напоминает об оказанных им общему делу услугах, указывает мимоходом, что производившиеся в герцогстве крепостные работы и вооружения потребовали и с его стороны известных мер в том же роде. Затем, выставив себя строгим блюстителем договоров, он оканчивает так: “Если, вместо того, чтобы предаваться мрачным предчувствиям, будто я выжидаю только удобного момента, чтобы изменить политическую систему, – Вашему Величеству угодно будет отнестись ко мне справедливо, вы должны признать, что нельзя быть добросовестнее меня в поддержании принятой мною политической системы. Я не зарюсь на моих соседей, люблю Францию. Какая же мне выгода желать войны? России не нужны завоевания, у нее и так слишком много земли. Признавая Ваше Величество за величайший военный гений, я ничуть не заблуждаюсь насчет трудностей войны, если ей суждено между нами возникнуть. Помимо того, мое самолюбие прикрепляет меня к союзу с Францией. После того, как я положил союз в основу политики России, после того, как мне пришлось довольно долго бороться с существовавшими досель враждебными союзу взглядами, не может быть разумных поводов подозревать во мне желание разрушить мой собственный труд и начать войну с Вашим Величеством; и если вы ее желаете так же мало, как и я, то более чем вероятно, что ее не будет. Чтобы доставить вам лишнее доказательство, я предлагаю Вашему Величеству передать на ваше усмотрение дело о вознаграждении за Ольденбург. Поставьте себя на мое место и решите сами, Ваше Величество, чего бы вы пожелали в подобном случае. В распоряжении Вашего Величества все средства устроить дело так, чтобы еще теснее соединить обе империи и сделать разрыв навсегда невозможным. Я со своей стороны, готов помогать вам в этом. Повторяю, еще раз: если будет война, – значит, таково желание Вашего Величества и, сделав все, чтобы ее избегнуть, я сумею сражаться и дорого продать свое существование. Угодно ли Вашему Величеству, вместо этого, признать во мне друга и союзника? Если да, вы найдете во мне те же чувства привязанности и дружбы, какие всегда знали во мне”.[155]

Таким образом, Александр вкратце говорил Наполеону: “Я заранее принимаю то, что вы мне предложите, если вы согласны стать на мое место, и, при таких условиях, определить мою долю. По-видимому, невозможно было внести больше уступчивости и деликатности в рассмотрение столь трудного и щекотливого дела. Поистине, это был искуснейший маневр. В самом деле, чего мог желать Наполеон, если бы он был на месте Александра, т. е. если бы у его границы, в виде постоянной угрозы, стояло стремящееся к расширению воинственное государство? Несомненно, он желал бы, чтобы эта причина стольких тревог была устранена, чтобы это пламя раздора было уничтожено. Отсюда следует вывод: необходимо, чтобы он согласился пожертвовать частью герцогства ради справедливых опасений России.

Довольствуясь внушением Наполеону таких мыслей, Александр не поднимал более об этом разговора. Но ввиду желания лишить Наполеона слишком удобного предлога прикинуться глуховатым, следовало говорить яснее; необходимо было, чтобы в конце концов кто-нибудь упомянул в Париже о герцогстве и поставил его в тесную связь с Ольденбургом. Сделать это поручено было Чернышеву в разговорах, которые он неминуемо будет вести с императором французов. Это поручение дал ему не Александр, а Румянцев, и все же министр не решился высказаться теперь перед ним вполне откровенно. Зная Чернышева за молодого человека с проницательным умом и быстрым соображением, он и прибег к метафоре, не препятствуя Чернышеву поставить в ней надлежащие выражения. Объяснив ему, что желание императора состоит в том, чтобы “слить в один договор дела Ольденбурга и Польши, присоединив к ним и новый торговый договор с Францией”, он добавил: “Если бы удалось всыпать в один мешок дела Польши и Ольденбурга, перемешать их хорошенько и затем вытряхнуть, союз обеих империй стал бы таким прочным, тесным и искренним, каким не был еще никогда, и все это назло англичанам и даже немцам”[156].

В дни, до и после этого секретного разговора, Александр постарался при встречах с Коленкуром пустить во всю свойственные ему предупредительность и обаяние. Нужно сказать, что посланник добился, наконец, своего отозвания и после трехлетних утомительных трудов должен был через два месяца уехать из России. На его место был назначен генерал граф Лористон, флигель-адъютант императора и короля. Александр в самых любезных выражениях высказал Коленкуру живейшее сожаление, что ему приходится расстаться о ним. Затем с большой похвалой отозвался о его заместителе, с которым познакомился и которого оценил в Эрфурте. В письме от 28 февраля Наполеон писал царю: “Я искал среди моих приближенных человека, который мог бы быть наиболее приятным Вашему Величеству и наиболее годным для поддержания между нами мира и союза...[157] Я горю нетерпением узнать, удачен ли мой выбор?”. На этот вопрос Александр ответил утвердительно и чрезвычайно любезна.

Теперь, говоря об императоре, он в более приподнятом тоне повторял свои обычные уверения в преданности и сердечной привязанности, но, прибавлял он, его чувства плохо ценятся и не признаются. “Я мог заметить, – писал герцог Виченцы” – что в отношении Вашего Величества вернулся тот сердечный тон, те дружеские выражения, могу даже сказать, сердечные излияния, которые некогда проявлялись так часто”. – “Дайте мне уверенность в безопасности” – не переставал повторять Александр, – выкажите мне такую же дружбу, с какой отношусь и желаю относиться к вам и сам, и никогда ни император, ни его союзники не будут иметь повода жаловаться на меня”. – “В тот же день, – прибавляет герцог в своем донесении, – император, прогуливаясь пешком, встретил меня на гулянье в часы, когда весь город бывает там. Он подошел ко мне, и, как всегда, пригласил меня сопровождать его. Он разговаривал только о посторонних вещах. Так как публика обращала на нас большое внимание, он, смеясь, сказал мне: “Сегодня дипломаты и купцы, как я надеюсь, будут говорить только о мире. Мир – мое главное желание, генерал, ваш “государь должен знать это”.[158]

В то время, когда Александр опровергал слухи о разрыве и непримиримом разногласии, Чернышев в легком своем экипаже в галоп мчался из Петербурга в Париж. “Вечный курьер”, как называл его Жозеф де-Местр[159], так привык к быстрой езде, что перемахнуть через Европу в двухнедельный срок вовсе не было для него изнурительным делом. Полный усердия и энергии возвращался он в столицу Франции с поручением в аллегорических выражениях указать основу к примирению и вести переговоры метафорами. К несчастью, в то время, когда Александр задумал вернуться к прежним отношениям, когда он не отклонил мер, направленных к мирной развязке, его войска, в силу прежних приказаний, двигались к границе. Враждебное течение было задержано в центре, но давало себя чувствовать на окраинах. Там все было на военном положении. Конечно, слухи о движении войск должны были проникнуть за границу, а затем, распространившись по Европе, дойти и до Парижа. Там они доведут до крайних пределов недоверие императора и вызовут тревогу. Уже удаляющаяся опасность впервые бросится ему в глаза. Он вообразит, что она почти наступила, что на него чуть ли не завтра будет нападение, он найдет нужным тотчас же ответить на вызов и ускорить движение своих войск. По роковому совпадению, одновременно с получением предложения, задачей которого было прийти к соглашению, он почувствует и угрозу.

ГЛАВА IV. ТРЕВОГА

Рождение римского короля. Беспокойство населения. – Взрыв радости. – Волнение императора. – Первые слухи о войне. Варшавяне указывают на подозрительные движения на русской границе. – Недоверие Даву. – Известия из Швеции и Турции. Скептицизм императора. Он думает, что Россия вооружается из страха и старается успокоить ее. – Получив сведения, что несколько дивизий армии, действовавшей на Востоке, направляются к границам Польши, он начинает волноваться. – Меры предосторожности. – Наполеон охотно отказался бы совсем от войны, лишь бы не вести ее сейчас же. – Он мирится с мыслью о миролюбивой сделке. – Отъезд Лористона. – Новое письмо императору Александру. – Призыв к доверию. – Приезд Чернышева; император тотчас же принимает его. – Четырехчасовой разговор. – Припертый к стене Чернышев повторяет слово в слово метафору графа Румянцева. В первую минуту Наполеон думает, что Россия требует у него все герцогство целиком. – Вспышка возмущения и гнева. – Данциг или Варшава? – Встречные предложения императора. – Система любезности и внимания. – Чернышев осыпан ими. – Савари самовольно решается пресечь влиятельность этого шпиона. – Самоуверенность Чернышева. – Савари прибегает к печати. – Journal de l'Empire. – Статья от 12 апреля. – Любители новостей. – Эсменар. – Гнев императора; упреки по адресу министра полиции; меры, принятые против автора статьи и редактора журнала. – Приезд Биньона в Варшаву, – Суматоха, вызванная противоречивыми сведениями. – Понятовский чудом получает сведения о письмах императора Александра Чарторижскому. – План вторжения перехвачен и раскрыт. – Приближение русcких войск подтверждает сообщения Понятовского. – Поляки теряют голову. – Повсеместная тревога. Близость войны. – Энергичная деятельность императора. – Праздники Пасхи 1811 г. – Наполеон готовит эвакуацию герцогства и переносит свою оборонительную линию на Одер. – Даву получает предписание: в случае открытия военных действий двинуться к Одеру. – Меры для усиления и оказания помощи Даву. – Переговоры с Австрией, Пруссией, Швецией и Турцией. – Наполеона не покидает мысль избежать войны. – Его настойчивые усилия выяснить себе желания и намерения Александра. – Неизданное письмо императора Коленкуру. – Попытки заставить Чернышева высказаться. – Охота 16 апреля. – Утренний визит Дюрока. – Чернышев или упорно отмалчивается, или не говорит ничего положительного. – Перемена в министерстве. – На место герцога Кадорского назначается герцог Бассано. – Второе письмо Коленкуру: если то, чего желают русские, не выходит за пределы возможного, это будет сделано. – Наполеон настороже. – Приказание наблюдать за Пруссией и за русской границей. – Более успокоительные известия. – Оптический обман. – Тревоги поляков утихают. – Наполеон прерывает переговоры с Австрией, Пруссией, Швецией и Турцией. – Он задерживает военные приготовления, однако, не прекращая их. – Император не убежден в истинных причинах беспокойства России и страстно желает разгадать, чего она добивается.