Альберт Вандаль - Второй брак Наполеона. Упадок союза

• Название: Второй брак Наполеона. Упадок союза
• Автор: Альберт Вандаль
• Издательство: Феникс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1995
• ISBN: 5-85880-233-8, 5-85880-236-2

1

---

Наполеон решил составить проект мира с Австрией, только отчасти принимая в расчет предубеждения и опасения Александра. Нет сомнения, что в принципе он решил, что побежденный должен будет согласиться на значительные земельные уступки, на сокращение наличных военных сил и на крупное денежное вознаграждение. При определении областей, которые он хотел удержать за собой, Наполеон колебался между двумя способами[153]. Он мог обкарнать неприятельскую территорию с разных сторон, взять повсюду понемногу, – в Нижней Австрии, на Адриатике, в Богемии, в Польше, и, как бы обтесывая все границы монархии, лишить ее прикрытий и сделать беззащитной. С другой стороны, вместо того, чтобы делать на теле побежденного многочисленные надрезы, он мог отнять целиком один какой-либо член, отделить от австрийской империи одну из областей или наций, которые входили в состав этого сборного государства. В этом последнем случае, часть, которую можно было отделить, обозначалась вполне определенно: таковой нужно было признать Галицию, которая уже воскресла для самостоятельной жизни. Впрочем, на каком бы плане мира ни остановился император – на первом или на втором – во всяком случае, наибольшие жертвы пришлось бы понести Австрии именно в Галиции. Наполеон считал вопросом чести не возвращать под его прежнего властителя доверившееся ему и ради него скомпрометировавшее себя население, не отдавать его на жертву сурового возмездия. Обеспечивая австрийским полякам менее суровый режим, он навсегда привязал бы к себе пылкую и преданную нацию. Он хотел присоединить этот живой материал к тем элементам, из которых он слагал свое могущество. Во всяком другом месте наполеоновская империя приобретала только территории, в Галиции она присоединяла к себе души, готовые неразрывно слиться с Францией, скрепленные с нею узами благодарности. Итак, Наполеон поставил себе законом отделить от австрийских владений Галицию или, по крайней мере, значительную часть ее. Но что сделать из Галиции? – думал он. Именно в этом вопросе желание щадить Александра и никоим образом явно не оскорблять России стесняло и задерживало его решения.

Трудность его положения увеличивалась еще более от того, что Александр и Румянцев никогда не давали положительных указаний, как следовало поступить, чтобы, согласно их желанию, устроить будущую судьбу провинции. Можно было быть уверенным, что они ни за что не согласятся на полное присоединение ее к великому герцогству. Оставляя в стороне этот существенный пункт, важно было знать, чего потребовали бы они? В чем могли бы уступить? Чему желали бы помешать? В этом отношении нота, переданная 26 июля Румянцевым, не проливала никакого света. Признавая важность галицийского вопроса, она не подсказывала никакого способа его решения. Россия жаловалась на мучительную боль, просила лекарства, но какого – не указывала. “Вы, как и я, заметите, – с некоторой досадой писал император Шампаньи, – что в желаниях этого кабинета всегда есть что-то неопределенное. Мне кажется, он мог бы высказаться более ясно относительно проекта устройства Галиции”[154]. Благодаря неизвестности, в которой его держали, Наполеон колебался между несколькими решениями и перебирал их одно за другим.

Сперва он думал сделать из Галиции самостоятельное королевство и назначить ее государем великого герцога Вюрцбургского. Этот принц был братом императора Франца, но это не мешало ему быть поклонником и другом Наполеона. Он при всяком случае давал понять, что ищет его покровительства и его милостей. Переведенный в Краков, он уступил бы нам свои германские владения, которые пошли бы в награду за преданность другим. В этом случае варшавяне получили бы только один округ, незначительную частицу Галиции в качестве премии, присужденной за их мужество, главной же их наградой было бы сознание, что они освободили своих братьев[155].

Одобрил ли бы Александр этот план? Вполне независимая, наделенная национальной администрацией и национальным войском Галиция, вероятно, сделалась бы дубликатом герцогства Варшавского. Вместо того, чтобы иметь пред собой одно польское государство, Россия имела бы их два, правда, то и другое незначительного объема. Но как посмотрит она на это средство? Устранит ли оно, по ее мнению, опасность или удвоит ее? Судя по некоторым словам, слишком поздно сказанным Александром[156] можно думать, что он без особого ужаса взглянул бы на независимую Галицию под скипетром иностранного принца. К несчастью, Наполеон не остановился на этой комбинации; он нашел в ней неудобства и опасности. Он боялся, что Галиция, доверенная Габсбургу, даст увлечь себя в сферу влияния Австрии и сделается ее спутником, – и он быстро перешел к другим проектам.

Истинным его желанием было расширить герцогство Варшавское, т. е., то государство, которое существовало только благодаря ему и для него; усилить того помощника в нужде, который выдержал серьезное испытание. Но оставалось под вопросом, исключала ли Россия самую возможность серьезного увеличения герцогства, независимо от мер, которые могли бы быть приняты с нашей стороны для восстановления равновесия в бассейне Вислы? Румянцев несколько раз решительно высказывался против какого бы то ни было расширения территории герцогства, но он никогда не выражал этого мнения от имени своего правительства: он совсем не упоминал об этом и в своей ноте. Государь же, даже в простом разговоре, никогда не высказывался так решительно, как его министр. Он неопределенно указывал на два способа решения: “Оставить Галицию за Австрией или создать такой порядок вещей, который ни в чем не изменял бы положения России и никоим образом не внушал ей опасений за ее безопасность и ее собственное спокойствие”[157]. После таких слов откажет ли царь в согласии на расширение герцогства при том условии, что ему самому будет теперь же дано вознаграждение и, сверх того, гарантии относительно будущего? Рассматривая гипотезу, по которой Галиция целиком отнималась от Австрии, Наполеон предполагал удержать большую часть ее – четыре пятых – для великого герцогства; оставшаяся же одна пятая была отдана царю в полную собственность и была бы присвоена ему как подарок в знак дружбы, так как, по строгой справедливости, Россия – ничего не завоевав сама – ни на что не имела права. Конечно, ввиду того, что дележ будет крайне неравномерный, царь не преминет счесть себя обиженным; но, чтобы сгладить несоразмерность долей и пополнить разницу, Наполеон хотел к предполагаемой в подарок России территории придать письменные обязательства в достодолжной форме, которыми бы устранялось всякое опасение относительно полного восстановления Польши.

Как ни был остроумен этот проект раздела Галиции, как средство выйти из затруднения и примирить диаметрально противоположные требования, Наполеон ничуть не обманывал себя относительно трудности сговориться с Россией на этой основе и убедить ее согласиться на расширение герцогства за бумажное вознаграждение, состоящее из нескольких статей договора. Поэтому, прежде чем решить что-либо, он хотел позондировать почву в Петербурге. Коленкуру поручено было позаботиться об этом в особой, подробно изложенной инструкции, посланной 12 августа. Дело шло не о том, чтобы точно изложить предложение, следовательно, только узнать, есть ли надежда, что оно будет принято и, если таковая надежда окажется, подготовить Александра к предложению, и потихоньку, с бесконечными предосторожностями, приучить его к задуманной императором идее.

“Господин посланник, – писал Шампаньи, – Его Величество приказывает мне ознакомить вас с его взглядами на один из вопросов, по которому переговоры откроются в ближайшем будущем. В настоящей войне галичане приняли сторону Франции: они сражались под ее знаменами. Австрия будет им мстить. Не к чести Франции будет, если Император предоставит Австрии карать и угнетать людей, которые ему служили. Этого не должно быть. В характере императора Александра слишком много благородства: он не может не понять обязанности, возложенной на Императора. Его Величество не имеет иных намерений, как только согласовать долг и достоинство Франции с интересами России. Такова цель его теперешних забот.

“Напрасно было бы гоняться за средствами охранить галичан от мести Австрии. Верховная власть над страной, которую она сохранит за собой, всегда останется державной. Применение ею строгостей не может быть ограничено никакой статьей договора. Нет такой статьи, которая не могла бы быть нарушена, а каждое из этих нарушений послужило бы поводом к войне, равно как и каждое притеснение, учиненное над галичанином, было бы для Императора ударом кинжала.

“Отдавая всю Галицию России, можно было бы, без сомнения, предотвратить зло, но принцип, на котором основан союз, не допускает подобной уступки без соответственного вознаграждения. Но где его найти? Следовательно, Галиция может быть отдана только великому герцогству Варшавскому. Император находит справедливым предоставить некоторую часть ее России и определяет эту долю, как одну пятую всего населения, тогда как другие четыре пятых останутся великому герцогству. Такая неравномерность основана на различии в положении. Если бы Франция была смежна с Галицией, она поделила бы ее с Россией поровну, но Франция далеко; она не берет себе ни одной из завоеванных провинций, а отдает их Саксонии, которая в один прекрасный день, изменив политическую систему, может соединиться с Россией против Франции. Россия же прочно присоединит к своей империи приобретенные провинции, и средства этих провинций всегда будут в ее распоряжении”.