Альберт Вандаль - От Тильзита до Эрфурта

• Название: От Тильзита до Эрфурта
• Автор: Альберт Вандаль
• Издательство: Феникс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1995
• ISBN: 5-85880-233-8, 5-85880-235-4

Франко-русский союз во время Первой империи» – одно из самых известных сочинений крупнейшего французского историка, члена Французской Академии графа Альберта Вандаля (Albert Vandal) (1853–1910). Этот фундаментальный трехтомный труд был впервые издан во Франции в 1891–1893 годах и удостоен первой премии Гобера, затем он многократно переиздавался в конце XIX – начале ХХ веков. В книге раскрываются корни политического устройства Новой Европы, которое создавалось в начале XIX века в ходе наполеоновских войн. Франция и Россия в тот период играли ключевые роли в европейской политике. В своем глубоком, основанном на огромном количестве источников, исследовании Альберт Вандаль показывает, как шаг за шагом обе державы и их императоры подходили к войне 1812 года, решившей судьбы России и Европы. В рассмотрении политических событий исследуемого периода историк делает акцент на взаимоотношениях Александра I и Наполеона, их личных качествах и психологии.

---

Наполеон взглянул на ее посредничество неодобрительно. Он понял, что конгресс сблизит наших врагов и подготовит между ними новое соглашение, что это будет совещательная коалиция, которая затем превратиться в активную. Однако верный своему принципу, никогда не отвергать мирных предложений и не желая дать Австрии повода к разрыву, он принял в принципе предложения Австрийского двора, как только они были ясно изложены. Но он предписал Талейрану выиграть время и затянуть предварительные прения. Главным образом он хотел удержать за собой решение вопроса о времени прекращения военных действий и установить свое решение по этому вопросу только в зависимости от обстоятельств. В марте, после Эйлау, он, видимо, желал перемирия; в мае он стремился его отложить.[63] К этому времени пал Данциг. Висла, окончательно очищенная врагами, обеспечила нашу операционную базу; наступившая весна согрела мерзлую почву Польши и давала армиям возможность свободно маневрировать. Пока Европа собиралась бы на конгресс, Наполеон надеялся предписать решение острием своей шпаги, заставить одну из воюющих сторон принять мир вместе с союзом и разрубить узел коалиции, не давая ему времени затянуться. По мере того, как намерения Австрии делались более двусмысленными, он настойчивее предавался мысли о сближении с Россией, рассчитывая, что одна большая победа доставит ему такой случай, на некоторое время прекратит борьбу и вызовет у врагов упадок духа, которым наша политика сумеет воcпользоваться.

Россия и Пруссия приняли австрийское посредничество, но неохотно. Оба государства, которые вовсе не просили от Венского двора содействия для заключения мира, прибегли к оговоркам. Пруссия ставила свое окончательное согласие в зависимость от согласия Англии, Россия – от знания тех основ, на которых Наполеон согласился бы вести переговоры. К тому же переговоры, которые продолжались на аванпостах непосредственно между главной французской квартирой и враждебными правительствами, достигли некоторого результата, который делал ненужным посредничество Австрии. С той и другой стороны принцип конгресса был принят; даже сговорились по некоторым предварительным вопросам. Так, съезд уполномоченных должен был состояться в Копенгагене. Наши союзники, Испания и Турция, должны были быть приглашенными на конгресс. За основу переговоров Наполеон предлагал принять систему вознаграждений из общей суммы завоеваний, сделанных государствами, входящими в состав обеих воюющих сторон. Это позволяло нам вернуть наши колонии и заставить отдать Порте Княжества в обмен за равную часть прусских земель. Россия и Пруссия, по-видимому, соглашались с этим принципом; ответ Англии заставлял себя ждать, он не мог задержаться.

Ввиду таких благоприятных признаков Талейран не терял надежды на всеобщий мир. Он предпочитал такое, конечно, в принципе наилучшее решение, той изолированной сдаче на капитуляцию, “миру на барабане”, по выражению Поццо,[64] которую Наполеон хотел вырвать у одного из своих противников. Он считал это решение единственно практичным, По этому вопросу между государем и министром существовало характерное несходство во взглядах, что видно из достоверных документов. 4 июня Талейран приказывает составить для императора доклад о состоянии переговоров. Черновик, испещренный помарками и примечаниями министра, доказывает, что он его тщательно обдумывал; он в немногих словах излагает положение дел и выставляет их в выгодном свете. Он искусно выводит причины, которые заставляют его верить в податливость различных дворов. В Лондоне только что произошла перемена министерства; новый кабинет, руководимый Каннингом Кестлери, опираясь на искусственное большинство, не пользуясь доверием общественного мнения, должен иметь желание преподнести английскому народу мир с Францией, как благодарную дань за оказанное доверие. Пруссия в том положении, в какое поставили ее наши победы, примет, как спасение, всякую мирную сделку, какова бы она ни была. Россия не желает ничего лучшего, как только без существенных жертв избавиться от войны, которая пожирает ее армию и истощает ее казну. Императору остается только допустить государства к себе и принять изъявления их преданности; он может ждать мира, не завоевывая его на поле битвы. Чувствуется, как у Талейрана проглядывает опасение, как бы в случае более решительного, чем в бывших до сих пор сражениях, успеха, император не сделался более упорным, более требовательным и не отдалил всеобщего умиротворения. Министр, как несчастья, боится более решительного торжества нашего оружия. С особыми предосторожностями, ласковым и льстивым тоном старается он сдержать Наполеона и советует ему не одерживать побед. Указав на выжидательный способ, который, по его мнению, должен привести к соглашению, он прибавляет: “В настоящее время нет более краткого пути для достижения мира, если только Ваше Величество не ускорит его, как это ему свойственно, новой победой. Но вы, Ваше Величество, предпочтете получить его более мягкими, хотя, быть может, и более медленными путями, но которые зато дадут и более полный и более верный результат. И в самом деле, если Пруссия и Россия вынуждены будут заключить мир одни, не имея возможности упрекнуть Англию за то, что она их покинула, Англия сохранит на них целиком свое влияние. Тогда она приобретет возможность заключить отдельный мир, с меньшими жертвами и, следовательно, менее выгодный для нас, или, если она будет продолжать войну при новых условиях, она еще может надеяться найти союзников на континенте.[65]

Это рассуждение было бы безукоризненным, если бы Англия была намерена уступить, если бы Россия и Пруссия были искренни в своих уверениях и были склонны подписать приемлемый Наполеонам мир, т. е. договор, который касался бы только результатов настоящей кампании, не возбуждая вопроса о том, что Франция приобрела пятнадцатью годами борьбы и героизма. К несчастью, это было не так. Когда император считал, что прежде всего необходимо победить, повалить одного из своих противников, чтобы затем уже поднять его и привязать к себе, он лучше, чем министр, разгадал умысел государств и их упорное вероломство: Талейран был прав в теории, Наполеон на деле. Даже в это самое время коалиция, вовсе не желая, несмотря на свои заявления, вести переговоры, тайно поклялась быть несговорчивой и сложить оружие только после того, как со всех сторон будет урезано императорское могущество. Пруссия, жаждавшая мщения, оставалась душой составленной против нас лиги, Россия же все время служила орудием.

Прежде, чем отдаться идеям о мире, которые от времени до времени искушали Александра I, он из щепетильного рыцарского чувства чести решился сделать последнее усилие. Он прибыл в армию, имел свидание с Фридрихом-Вильгельмом и королевой Луизой, уступил их неотступным просьбам, и 26 апреля в деревне Бартенштейн между Россией и Пруссией состоялся новый договор. Оба государства заключили более тесный союз и обязались никогда не вести переговоров одно без другого. С рыцарским бескорыстием Александр отказался от всякого территориального притязания и признал принцип оттоманской неприкосновенности; заботясь только о своих союзниках, он обещал Пруссия не только возвратить ей все, что она потеряла, но и “округление” и улучшение ее границ. Он обещал, что Рейнская конференция будет уничтожена, что Германия будет изъята из-под нашего влияния и под руководством Пруссии и Австрии будет устроена по новому образцу, что Италия будет переделана по соглашению с дворами Лондона и Вены и что, во всяком случае, она должна будет возвратить Тироль и линию Минчио. Таким образом, разговор шел о том, чтобы вычеркнуть из истории не только результаты Иены, но и Ульма и Аустерлица.[66]

Наполеон никогда не принял бы таких условий. Поставить их значило бы снова объявить ему войну. Расширив таким образом вопрос, составив первый список европейских требований, который впоследствии мог бы быть продолжен, Александр и Фридрих-Вильгельм надеялись втянуть в свое дело все государства. Договор надлежало представить к подписи дворов Стокгольма, Лондона и Вены. По мысли его авторов, его главной целью было понудить к деятельному содействию Англию. Русские и прусские агенты в Вене стали еще назойливее; с новым текстом в руках они до известной степени обусловливали принятие посредничества Австрии ее вступлением в бартенштейнское соглашение. Они соглашались вести переговоры при ее посредничестве только при условии, что она заранее присоединится к ним, будет действовать во время прений в их пользу и обяжется начать войну после подобия переговоров. Апрельский договор был последней попыткой пересоздать, увеличить, укрепить коалицию и выставить против Наполеона на будущем конгрессе предварительное соглашение всех государств, назначением которого было подготовить возобновление общих враждебных действий.