В. Васильев - Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность

• Название: Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность
• Автор: В. Васильев
• Издательство: 3bd93a2a-1461-102c-96f3-af3a14b75ca4
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.

---

В Национальном собрании Мирабо мог еще достигать успехов, но эти успехи роняли авторитет собрания. 19 июля 1790 года собрание отменило дворянство и все титулы, – граф Мирабо превратился в Рикети. Постановление было вполне в духе прежнего демагога Мирабо; но Мирабо, преданный слуга короля, брюзжал против него.

На восточной границе командовал войсками Булье, прославившийся кровавой расправой с народом и солдатами; в июле 1790 года доложено было Национальному собранию, что он умышленно распоряжается так, чтобы лишить французов возможности защищаться в случае нападения иностранцев, и даже дозволяет им незаметно переходить на французскую территорию. По всей Франции раздался патриотический зов против изменников, и Мирабо не оставалось выбора, – он должен был выдавать себя за якобинца. В это время он доказывал королю и королеве, что для них будет полезно вызвать междоусобную войну, в которой они победят и водворят прочный конституционный порядок. Французы справедливо гордились тем, что у них все-таки революция, а не междоусобная война, – как ни велики бедствия революции, но их и сравнивать нельзя с ужасами междоусобной войны. Гнусная мысль вызвать во Франции междоусобную войну составляет самое черное из всех пятен на деятельности Мирабо. Притом он напрасно думал, что междоусобная война принесет торжество конституционной монархии; стоит прочесть письма, написанные в августе 1791 года Марией Антуанеттой графу Мерси, чтобы убедиться, что преданное войско в руках короля восстановило бы в окончательном результате автократическую, а вовсе не конституционную монархию. Мирабо сильно заботился о создании королевского войска; по поводу убийства одного из командовавших в Тулоне офицеров он 20 августа 1790 года предложил законодательному собранию полное преобразование армии с целью восстановления дисциплины. На это Марат в своей газете ответил следующими словами: “Я вижу восстание всего народа против этого адского замысла. Если черные (аристократы) и министры будут иметь дерзость приступить к его выполнению, то вы, граждане, должны поставить восемьсот виселиц и перевешать на них всех изменников, и в первую очередь негодяя Рикети Старшего”. Со времени уничтожения титулов граф Мирабо стал называться Рикети Старшим. То обстоятельство, что он не имел возможности помешать Марату возбуждать против него народную ненависть подобными речами, доказывало, что его план создать преданную королю армию не может удаться. Мирабо поправил свою репутацию, когда всплыло дело о происшествиях 5 октября. Следствие по этому делу произведено было в парижском суде Шатене, но так как обвиненными являлись народные представители, Мирабо и герцог Орлеанский, то все документы переданы были на рассмотрение Национального собрания для разрешения вопроса о предании их суду. Мирабо так ловко повернул дело, что суд из обвинителя превратился в обвиненного, а Мирабо из обвиненного – в обвинителя. Он доказывал, что суд Шателе по делу 5 октября разыскивал не виновных в государственных преступлениях, а обвинительные пункты против дела революции. В окончательном результате речь шла уже не о том, следует ли предать суду герцога Орлеанского и Мирабо, а о том, что у суда Шателе следует отнять право производства политических следствий, так как он оказывается к ним неспособным. Через три недели суд был лишен полномочий. Рядом с этим возникло другое обвинение против Мирабо. Эмиссар Риоль после своего ареста дал показание, в котором запутал оратора. Мирабо с большим эффектом сопоставил эти два обвинения. Его обвиняют и как революционера, и как контрреволюционера; если последует осуждение, то он просит об одном, чтобы из него сделали мученика за дело революции.

Эти обвинения вернули Мирабо всю его популярность, даже якобинцы устраивали ему овации; но у королевской четы он вызывал страх, а не сочувствие.

В это же время ему удалось достигнуть давней своей цели – низвергнуть Неккера. Четыреста миллионов ассигнаций издержаны были почти вполне, а нужда не уменьшилась. Для покрытия государственных издержек приходилось изыскивать новые меры. Комиссия Национального собрания ничего нового не придумала, а нашла, что выпущенные ассигнации ценою от двухсот до тысячи франков были слишком крупны, что при выпуске билетов меньшей ценности можно было значительно увеличить их число; поговаривали о выпуске миллиарда восьмисот миллионов; рядом с этим следовало продолжать продажу национальных имуществ. Неккер составил записку, в которой указывал на опасность подобных мер. Мирабо потребовал, чтобы его выслушали прежде рассмотрения записки Неккера, и собрание согласилось. Речь его встречена была шумными восторгами, единогласно решено было напечатать ее для распространения в стране. После этого целый месяц продолжались ожесточенные дебаты. Якобинцы окончательно стали на сторону Мирабо. Продажа национальных и конфискованных имуществ возбуждала всеобщий восторг в стране; имущества богатых людей переходили к бедным за бесценок, комплектовался класс крестьян – мелких собственников. Выпуск ассигнаций был настолько же популярен: он давал возможность покрывать государственные издержки и удовлетворять потребности народа, не возвышая податей. Рабочие не были достаточно дальновидны, чтобы понять, что таким образом цена денег падала и их заработная плата уменьшалась так, что покрывать государственные издержки возвышением податей было для них более выгодным. Уже самый способ удовлетворения государственных потребностей обуздывал бы в этом случае легкомысленную расточительность.

Мирабо, по природе своей склонный к самой безумной расточительности без всякой мысли о будущем, был именно тем человеком, который мог защищать подобную меру с беззаветным энтузиазмом. В эту минуту он был похож на певца с очень громким голосом, который взял ноту, покрывшую хор, оркестр и всех поющих. Вся страна говорила и кричала во всю мочь по поводу ассигнаций, речи, брошюры сыпались со всех сторон, но голос Мирабо заглушил их всех. Неккер должен был подать в отставку. Нелишне заметить, что Мирабо долго нападал на Неккера именно за то, что проповедовал теперь сам; тогда Неккер оказывался необходимым, а теперь, когда он вздумал честно противодействовать банкротству, – он пал. Мирабо торжествовал; он хотел принудить к отставке всех министров, но министры вовсе не желали оставлять насиженные места. Восстание матросов в Бресте дало ему случай сделать нападение на все министерство; он хотел, чтобы законодательное собрание выразило ему недоверие. С этой целью Мирабо соединил для общего действия четыре комиссии собрания, из которых в двух, в военной и дипломатической, он заседал. Сблизившись с якобинцами, он хотел создать министерство из их среды. Чтобы расчистить им путь к власти, Мирабо домогался отмены постановления 7 ноября, которое воспрещало народным представителям принимать министерские портфели. Достигнуть отмены этого закона ему не удалось: министерство подавало в отставку, но король принял ее только от морского министра, и его место было замещено сторонником Лафайета. Оказалось, что Мирабо работал на пользу злейших своих врагов. Блестящие с виду перспективы наполнили его жизнь такими неприятностями, что с ним случился припадок, едва не стоивший ему жизни. Мирабо советовал королю не дожидаться того времени, когда народ принудит его отставить министров, а распорядиться самому, но так как король его не слушал, то он задумал сделать последнюю попытку в пользу короля. Он отправился в якобинский клуб, где сочиняли петиции против министров с целью распространить по всей стране для подписи. Мирабо превзошел всех в резкости своих обвинений, но пришел к заключению, что самое верное средство погубить министров состоит в том, чтобы предоставить их собственному неразумию. Прежде чем министерство успело пасть, Мирабо наделал много шума своими речами о введении трехцветной кокарды во флоте. Между консерваторами ненависть к нему достигла высшей степени; священник Перети пытался в ноябре 1790 года заколоть его стилетом.

Крайне типично для революционного времени положение Мирабо: он действует то в пользу консерваторов, то в пользу радикалов, сближается то с теми, то с другими, в сущности же всех их одинаково ненавидит, причем все одинаково считают его изменником и за ненависть платят ему еще более жгучей ненавистью. В это же время случился с ним другой типический анекдот. Аристократ Кастри ранил на дуэли якобинца Ласкета, за что народ разнес его дом. Консерватор Малуэ уступил Мирабо свою очередь с тем, чтобы он за это дело пустил стрелу в Лафайета. Когда Мирабо вошел на трибуну, аристократы встретили его такими оскорблениями, что он внезапно переменил фронт и произнес одну из самых зажигательных своих речей, возбуждая общество против контрреволюционеров. Рядом с этим Мирабо в интригах своих против Лафайета дошел до того, что уверял королеву, будто Лафайет старается воскресить знаменитое дело об ожерелье, обвинить королеву в прелюбодеянии и достигнуть развода между ею и королем. За напоминание об этой истории королева должна была одинаково возненавидеть обоих, и все-таки Лафайет опять одолел. Когда Дантон явился в законодательное собрание во главе депутации от 48 секций Парижа и требовал удаления министров, король должен был повиноваться, но в составлении нового министерства он руководствовался советами Лафайета; в нем не было ни одного человека, который мог бы служить посредником между Мирабо и королем.