Мария Давыдова - Джакомо Мейербер. Его жизнь и музыкальная деятельность

• Название: Джакомо Мейербер. Его жизнь и музыкальная деятельность
• Автор: Мария Давыдова
• Издательство: 3bd93a2a-1461-102c-96f3-af3a14b75ca4
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.

---

Свои занятия Мейербер должен был часто прерывать из-за постоянно повторявшихся болезней; к ним вскоре присоединилось глубокое горе, причиненное смертью его горячо любимой матери. 27 июня 1854 года умерла эта замечательная женщина, за гробом которой шли все власти города и громадная толпа бедняков, оплакивавших в ней свою щедрую благодетельницу. Вскоре после потери матери Мейербер утратил многих близких друзей; эти смерти глубоко потрясли его душу: он проводил время в тихом уединении и искал утешения в сочинении духовной музыки. Оправившись от горестных утрат, композитор написал трехактную комическую оперу «Динора», которая по стилю и содержанию нисколько не походит ни на одну из его прежних опер. На этот раз либреттистом его был не Скриб, а Барбье и Kappe; содержание этой оперы совсем не историческое, а идиллическое, что видно из самого названия: «Динора, или Праздник в Плоэрмеле». После того как в операх Мейербера появлялись слоны, лошади и другие животные, в «Диноре» на сцену выведена коза, участие которой не могло не произвести должного эффекта. Сама Динора – бедная крестьянская девушка, на которую обрушиваются всевозможные бедствия.

В то время как она шла со своим возлюбленным Гоэлем на богомолье, разразилась гроза, причем молния, ударив в хижину Диноры, сожгла ее. Динора сделалась нищей, Гоэль покинул ее: увлеченный желанием обогатиться, он ушел в лес за стариком Тоником, который обещал через год посвятить его в тайну нахождения большого клада. Динора от горя лишается рассудка, бродит по скалам, поет безумные песни, играет с собственной тенью и ждет возвращения милого, который действительно возвращается, но не к ней, а за кладом. В то мгновение, когда он собирается приступить к откапыванию клада, разражается сильная буря, гремит гром, сверкает молния; в это время Динора, которая повсюду ищет свою пропавшую козочку Бэлу, бежит за ней через мостик; он рушится под ней, и Динора исчезает в бездне. Гоэль, узнавший по оставленному ожерелью, что упавшая девушка – Динора, забыв о кладе, бросается спасать ее. Он возвращается с Динорой, лишившейся чувств. Она приходит в себя, как год тому назад, в объятиях Гоэля. И так как год тому назад в день праздника в Плоэрмеле была такая же гроза, то Гоэль уверяет Динору, что все остальное – лишь сон; рассудок возвращается к ней, они отправляются в храм совершать свое бракосочетание.

Кроме некоторых прекрасных арий, таких как легенда Диноры (Sombre destinée[6]), танец с тенью, колыбельная песня, музыка этой оперы довольно слаба, сюжет лишен действия и даже интереса.

Ганслик сравнивает музыку ее с «престарелой, нервной дамой, нарумяненной, расфранченной, которая своими живыми, изящными манерами может ввести в заблуждение большое общество. Даже самые веселые номера этой оперы звучат разбито, как будто они заморожены временем. По сравнению с прежним удивительным богатством изобретательности Мейербера его источник вдохновения кажется иссякшим и замененным старыми мотивами, которым он необыкновенно искусно сумел придать блеск новизны. По внешности чрезвычайно элегантная и блестящая, эта музыка по содержанию убога и неправдива. Ослепительное сияние, которое из нее струится, не более как холодный блеск алмаза, но не луч одухотворенного ока». Дальше Ганслик говорит, что, несмотря на все крупные недостатки, эта опера тем не менее стоит выше многих подобных ей произведений по своей законченности и техническому мастерству. «Мы нигде не встречаем неверного искания, подражания или заимствования; во всем произведении царит уверенность опытного художника. Все идет, все действует так, как того хотел композитор».

Вскоре «Динора», как и все оперы Мейербера, сделалась любимицей публики, достоянием театров всех больших городов и избранной оперой многих колоратурных певиц; особенно Патти исполняла трудную роль Диноры с неподражаемой поэзией и искусством.

После «Диноры» Мейербер вынужден был снова предаться продолжительному отдыху, так как к его обычным желудочным страданиям присоединилась болезнь горла и глаз. Он опять посетил свое излюбленное Спа, откуда поехал в Ниццу, к опасно заболевшей дочери, которая, впрочем, вскоре поправилась. Здесь Мейербер провел всю зиму. Мягкий климат и красота окрестностей оказали благодетельное действие не только на его здоровье, но и на творческие силы. Он усердно работал над «Африканкой», либретто которой было готово еще до «Пророка», но вследствие возникших недоразумений между требовательным композитором и либреттистом Скрибом долгое время оставалось в портфеле Мейербера.

Весной 1858 года композитор вернулся в Берлин, где ему поручили составить музыкальную программу к торжеству бракосочетания принцессы Гогенцоллерн с королем Португалии. Лето он провел в Швальбахе, откуда осенью вернулся в Париж для постановки оперы «Динора». 4 апреля 1859 года состоялось первое представление, окончившееся громадной овацией автору: под гром рукоплесканий его вызвали на сцену и засыпали цветами. Мария Кабель, исполнявшая партию Диноры, подняв лавровый венок, брошенный из императорской ложи, увенчала им главу великого маэстро.

Лето 1859 года Мейербер провел, как и предыдущее, в Швальбахе, откуда снова вернулся в Париж, где ему поручили написать музыку к торжеству, посвященному памяти Шиллера. 10 ноября состоялся великолепный праздник в честь Шиллера, устроенный в цирке императрицы Евгении. Кантата на слова Людвига Фау, «Шиллер-марш» Мейербера были лучшим украшением этого торжества. Почтив память любимого поэта своей матери, Мейербер задумал сочетать свое имя с другим великим немецким поэтом – Гете. Как раз в это время Блаз де Бюри написал пьесу «Юность Гете», принятую в театре Одеона. Он предложил своему другу Мейерберу иллюстрировать ее музыкальными картинами, и композитор согласился на это; он не хотел писать оперы, говоря, что старые формы ветшают, но задумал весьма интересное и оригинальное соединение слов с музыкой: «Вступить в пьесу, не вмешиваясь в действие; дать говорить ее автору в продолжение четырех актов, затем внезапно, между четвертым и пятым, открыть свой вулкан, развернуть все силы, которыми владею, и затем предоставить заключение опять автору пьесы. Гете где-то сказал: где кончается слово, начинается музыка».

Таким образом, Мейербер задумал написать симфонию, в которой бы посредством звуков была передана вся жизнь молодого Гете с ее борьбой и пылкими страстями. Эта симфония должна была служить увертюрой к целому ряду музыкальных картин, не связанных между собой, но изображающих при посредстве оркестра или невидимых хоров различные произведения великого поэта. Фауст, Маргарита, Миньона, Лесной царь – все эти образы должны были как бы проноситься в туманных картинах перед духовными очами юного Гете. Это произведение доставило Мейерберу большую радость, но он не согласился дать его директору театра; оно вместе с оперой «Юдифь» до сих пор лежит нетронутым среди документов, оставленных автором.

Следующие сочинения Мейербера состоят из различных торжественных кантат, маршей и так далее, написанных им для всевозможных празднеств. Его жизнь по-прежнему проходила в переездах из одного города в другой; повсюду маститого композитора встречали овациями.

Между тем «Африканка», над которой Мейербер работал с особой любовью, была уже окончена, но не появлялась на сцене лишь потому, что Мейербер не находил для нее хороших исполнителей. Наконец опера была передана министру и маршалу Вальяну для всей Франции; акт передачи торжественно скрепили контрактом. Уже приступили к репетициям, и Мейербер собирался еще раз поехать в Брюссель, чтобы подыскать певцов и певиц, как вдруг 26 апреля 1864 года композитор почувствовал недомогание, которое, все усиливаясь, вскоре перешло в серьезную болезнь. Положение больного при его слабости и возрасте было очень опасно и не давало надежд на выздоровление; сам же Мейербер, не думая о близкой смерти, всей душой был погружен в те планы, которые собирался еще исполнить. Доктор Райер поддерживал бодрость умирающего, говорил о его музыке, хвалил его оперы.

– Вы очень добры, милый доктор, – ответил Мейербер, – но если бы вы знали, сколько у меня здесь (он указал на лоб) мыслей и планов.

– Которые вы и приведете в исполнение, – прибавил поспешно доктор.

– Вы думаете? – сказал Мейербер. – Ну, так тем лучше.

Ему не пришлось довести до конца своих гениальных намерений; силы его ослабевали, минута смерти приближалась; его жена и старшие дочери не успели приехать ко дню смерти, и лишь младшие дочери присутствовали при кончине своего великого отца. В воскресенье в восемь часов вечера он попросил всех оставить его, так как пожелал заснуть. «До завтра, – были его последние слова, – желаю вам всем покойной ночи». Через несколько часов началась агония, и в понедельник, 2 мая в 5 часов 40 минут утра, он тихо скончался 73-х лет от роду. После его смерти нашли запечатанное письмо, в котором он просил в течение четырех дней не хоронить его тело: он очень боялся мнимой смерти и возможности быть погребенным заживо. Его воля была исполнена: тело его четыре дня стояло в его квартире в Париже, на улице Монтэнь, куда приходили все желающие поклониться праху великого композитора.