Т. Полнер - Дейвид Гаррик. Его жизнь и сценическая деятельность

• Название: Дейвид Гаррик. Его жизнь и сценическая деятельность
• Автор: Т. Полнер
• Издательство: 3bd93a2a-1461-102c-96f3-af3a14b75ca4
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.

---

Вообще, английская уличная толпа никогда не отличалась скромностью, а в те времена она была особенно разнуздана, буйна и нетерпелива. Из нее выделился целый разряд людей, который проводил всю свою жизнь в театрах и театральных кофейнях; к этим завсегдатаям принадлежали писатели, репортеры, живописцы, медики, наполовину бросившие практику, студенты и «доктора» всевозможных наук и искусств… «доктора», которых так много шаталось тогда без дела по лондонским улицам. Эти люди принимали живейшее участие во всем, что касалось сцены. Они составляли особые кружки, в которых обсуждалась каждая новая пьеса, оценивались достоинства дебютанта и разрешались столкновения, происшедшие за кулисами. Труппа, недовольная антрепренером, актеры, поссорившиеся друг с другом, – все это устремлялось сюда и посредством памфлетов и воззваний поднимало на ноги свою партию. За оживленными прениями следовало обсуждение плана действий, и толпа устремлялась в театр, чтобы наказать виновных. Крики, мяуканья, визг, свистки заглушали: музыку… иногда ей просто приказывали замолчать… Оратор взбирался на одну из скамей партера и сообщал «джентльменам», в чем дело. Толпа на галереях ревела от удовольствия, наслаждаясь предвкушением интересного скандала, а франты или присоединялись к волнению, или продолжали как ни в чем не бывало болтать со своими дамами, презрительно обернувшись спиной к шумевшему партеру. Самым любимым предложением оратора было «зажечь театр»; происходили прения, после которых, при благоприятном для предложения решении, дамы удалялись домой, а театр предавался разрушению. Впрочем, до пожара дело доходило редко: большинство предпочитало длящийся скандал. На подмостки требовали виновного. Иногда от него желали услышать извинение… иногда кричали, чтобы он стал на колени… Но переговоры были в таких случаях напрасны, кончалось всегда тем, что полный разгром театра завершал вечер: скамейки и музыкальные инструменты ломались, занавесы изрывались в клочья, погнутые бра летели на сцену… Иногда толпа не была единодушна. В таких случаях происходили целые сражения: джентльмены с обнаженными шпагами прыгали на сцену, грудью защищали антрепренера – кровь лилась, и им приходилось выдерживать натиск партера. Из-за кулис появлялась когорта констеблей и театральных плотников под предводительством какого-нибудь смелого актера – и буянов вытесняли на улицу.

Стоило допустить малейшее изменение в программе, и толпа уже ревела, что называется, благим матом; особенно строго относилась она к иностранцам: несчастным французским танцорам и итальянским певцам решительно нельзя было хворать. Однажды знаменитая Виолетта чуть-чуть не сделалась жертвою черни: ее имя поставили на афишу, не предупредив артистку, что она занята в этот вечер. Публика собиралась уже броситься к дому Берлингтонов, чтобы вытащить ее на сцену насильно, и знаменитой танцовщице пришлось почтительнейше извиняться перед публикой за свою дерзость.

Но больше всего безобразничали светские франты на сцене и их прислуга на галерее. Первые не обращали никакого внимания на представление. Шел «Макбет». На сцене разыгрывался самый ужасный момент трагедии: убийство было только что совершено. Но как раз в это время молодой лорд входил на подмостки, весело застегивая перчатку. Он бросил беглый взгляд на сцену… На другом ее конце толпились приятели его светлости. Кивая им головой, громко смеясь и крича свои приветствия, лорд направился к ним через сцену. Его встретил антрепренер Рич и осмелился заявить молодому человеку, что с этих пор он просит его светлость не появляться за кулисами. Недолго думая, лорд размахнулся и ответил пощечиной дерзновенному. Но знаменитый арлекин с удовольствием возвратил плюху по принадлежности. Джентльмены выхватили шпаги и решили, что Рич умрет. Но на выручку к нему бросились Куин, Риэн и еще несколько актеров – все с оружием в руках. Произошла схватка, и франты были вытеснены. Тем не менее, они отступили в зал и предали театр разрушению.

Таковы были нравы публики. Понятно, что актер и антрепренер находились в постоянной от нее зависимости и должны были обдумывать каждый свой шаг, чтобы не обидеть ее. Но существовало еще много подводных камней, которые могли содействовать крушению театра. Недоразумения с актерами и авторами грозили обернуться жалобами к той же публике, памфлетами, переходами в другой театр и целым рядом всевозможных смут. Актеры, не понимая своей личной выгоды, не держались вместе, а, подкапываясь друг под друга и строя козни антрепренеру, призывали на помощь толпу, которая привыкала таким образом смотреть на себя как на судью и пренебрежительно относиться к «комедиантам». Все это делало положение антрепренера крайне затруднительным и служило причиной целого ряда театральных крахов, которыми полна история английского театра XVIII века.

В таком положении были дела, когда Гаррик стал во главе Друри-Лейна. 30 лет боролся он со всеми этими затруднениями и вышел из борьбы полным победителем. Время его антрепризы считается классическим: полное процветание театра, целая фаланга блестящих артистов и репертуар, в основу которого легли сочинения Шекспира, Бен Джонсона и Отвэя, – вот главные черты его управления. Когда он уходил со сцены, публика смотрела на театр иначе, чем в середине столетия, сценические деятели держали себя с достоинством и, конечно, не нашлось бы ни одного магистрата, который решился бы засадить в тюрьму кого-нибудь из актеров как «комедианта и бродягу»[3]. Но эта борьба стоила ему недешево. Хотя публика, вообще говоря, боготворила своего любимца и 30 лет его антрепризы прошли сравнительно спокойно, но он не избавился от серьезных волнений, из которых первое произошло при следующих обстоятельствах. Гаррику не удалось выполнить того, о чем он всегда мечтал; и хотя дело обошлось без канатных плясунов и боксеров, но балет и даже пантомиму приходилось время от времени призывать снова на подмостки Друри-Лейна, чтобы поддержать падавшие сборы. Так, например, в начале 1755 года антрепренер принужден был подумать о какой-нибудь популярной новинке. Если мы вспомним, что в английских театрах был обычай вводить отдельные танцы между актами даже самых серьезных спектаклей, то нам не покажется удивительным решение Гаррика пригласить целую балетную труппу, чтобы устроить с ее помощью ряд спектаклей. В Париже проживал в то время учитель танцев, некто Жорж Новерр, который считался хорошим балетмейстером и практиковался в этом искусстве в многочисленных придворных театрах Германии. К нему-то и обратился Гаррик, издавна обожавший все французское и тогда только что вернувшийся из своей первой поездки в Париж. Конечно, Новерр был весь к его услугам… он писал английскому антрепренеру, что прекрасный новый балет под названием «Праздник в Китае» совершенно готов, советовал заказать костюмы в Париже, уверял, что прелестные декорации он может ему доставить из Франции… Вообще, судя по письмам француза, решительно все было поразительно, великолепно, неподражаемо, красиво, но… очень дорого.

Наконец, соглашение состоялось, и летом труппа из 16 человек прибыла в Лондон. Приготовления затянулись, и только 8 ноября 1755 года «Праздник в Китае» попал на афиши. Между тем за год много воды утекло, и хорошие отношения Англии с Францией сильно заколебались. Явились какие-то репрессалии в колониях, дело дошло до открытой распри, и общественное мнение требовало войны. Таким образом, время для появления французов было неблагоприятно. Но возвращаться было уже нельзя, и спектакль должен был состояться. Впрочем, в одной из газет появилась заметка, старавшаяся предупредить скандал. В ней сообщалось публике, что из 60 человек труппы – 40 англичан; Новерр и его сестры – швейцарцы и протестанты, а его жена и ее сестры – немки; контракты заключены год назад и их нельзя было нарушить. Наконец опасный день наступил. Старого короля привезли в театр, чтобы хоть его присутствием гарантировать спокойствие, но все было напрасно. Когда занавес поднялся, публика пришла в ярость, и за ревом толпы ничего нельзя было расслышать. Старый джентльмен, сидевший в королевской ложе, несколько удивился, перепугался и спросил, в чем дело; но, когда ему ответили, что народ выражает этим свою нелюбовь к французам, он вышел из ложи, весело смеясь и потирая руки. Таким образом, антрепренер был брошен на произвол судьбы. Шум усилился, и занавес пришлось опустить.

Лэси хотел отказаться сейчас же от злосчастного балета, но Гаррик был настойчивее. Через несколько дней опять «Праздник в Китае» появился на афишах и старого джентльмена опять привезли в королевскую ложу. На этот раз сам великий артист решился выступить в одной из своих лучших ролей. Первая пьеса прошла спокойно, но «французам» не пришлось сделать ни одного па: скандал был опять в полном разгаре… Несколько джентльменов, желавших выказать свой изящный вкус и наклонность ко всему французскому, бросились на сцену со шпагами, чтобы защищать прелестных фей, но это только подлило масла в огонь. В мгновение ока все было разбито и уничтожено: инструменты, скамейки, люстры, машины и декорации превратились в кучу мусора… Предложено было зажечь театр, но толпа удовольствовалась тем, что бросилась на Саутгемптон-стрит и перебила все окна в доме Гаррика. Его жизнь была в опасности, и отряд солдат разместился вокруг его жилища, убытки антрепренеров дошли до 25 тысяч рублей. Но этим дело не кончилось. Когда артист впервые после того вышел на сцену, снова поднялась буря… «Прощения!.. Просите прощения!» – кричали ему. Гаррик остановился на минуту: перед ним было море буйных голов, непреклонных и полудиких в своей ярости… Но он слишком уважал профессию, которой отдал жизнь, чтобы подчиниться их унизительному требованию. Почтительно, но твердо и спокойно подошел слегка побледневший артист к самой авансцене и, поклонившись, ждал. Когда волнение успокоилось, он обратился к публике с речью: благодарил за внимание, которое она постоянно ему оказывала, но изложил подробно все оскорбления и убытки, которые пришлось ему вынести за последние дни. И, несмотря на все его уважение к публике, он категорически заявил, что если ему не дадут сегодня спокойно окончить роль, то никогда уже больше не появится на подмостках. Наступила пауза… толпа была озадачена, прошло несколько мгновений – и шумные, поражающие слух аплодисменты потрясли зал: эта публика сумела оценить смелость и прямодушие великого артиста. Роль была закончена с обычным успехом, но мосье Новерру со всеми его прелестными сестрами пришлось ехать в Париж справлять свой «Китайский праздник».