Венедикт Мякотин - Адам Мицкевич. Его жизнь и литературная деятельность

• Название: Адам Мицкевич. Его жизнь и литературная деятельность
• Автор: Венедикт Мякотин
• Издательство: 3bd93a2a-1461-102c-96f3-af3a14b75ca4
• Жанр: Биографии и Мемуары

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.

---

Вскоре после издания «Пана Тадеуша» в семейной жизни Мицкевича произошла довольно существенная перемена. Наскучив холостой жизнью, он задумал жениться, и выбор его пал на Селину Шимановскую, ту самую, которую он еще девочкой знал у ее матери в Москве и Петербурге. Шимановская приняла сделанное ей письменно предложение Мицкевича, приехала в Париж, и здесь в середине 1834 года состоялась их свадьба, прекратившая на несколько дней в среде эмиграции, по словам поэта, политические прения. Брак этот, само собою разумеется, был заключен не по любви, по крайней мере – со стороны поэта, который не видел выбранной им невесты со времени своего отъезда из Петербурга, когда ей было 15 лет, но, тем не менее, первое время супруги жили счастливо. Веселый характер молодой жены несколько разгонял и умерял мрачное настроение поэта, и после трех недель супружеской жизни он писал друзьям, что его желания заключаются лишь в том, чтобы и впредь пользоваться таким же счастьем.

Cелина Мицкевич, урожденная Шимановская, жена поэта с дочерьми Марией и Еленой. Литография М. Борреля по рисунку с натуры З. Шимановской. 1851.

Вскоре, однако, проявились и менее приятные стороны супружества, заключавшиеся, главным образом, в увеличении расходов. Несмотря на всю неприхотливость и экономию Селины, тех маленьких средств, какие получал Мицкевич от издания своих сочинений и которых было вполне достаточно для него одного, не хватало теперь для жизни вдвоем. Приходилось искать каких-нибудь средств заработка; всего естественнее, конечно, было искать их в литературном труде. Поэт не чувствовал, однако, вдохновения и не решался приступить к исполнению какого-либо поэтического замысла на польском языке. Он нашел выход из этого затруднения, начав писать статьи и небольшие повести по-французски, которые и помещал затем в парижских журналах. Но так как эти мелкие работы давали очень небольшой доход, а нужда в заработке не только не уменьшалась, но с рождением дочери еще увеличилась, то у него явился вскоре более обширный план. Он задумал попробовать свои силы в драматургии и действительно написал по-французски пятиактную драму «Барские конфедераты». Главною целью его при этом была, по выражению его письма, «великая финансовая афера»: драматические произведения в Париже давали в то время своим авторам в большинстве очень крупный доход, и Мицкевичу хотелось добыть себе своим трудом большее или меньшее обеспечение – с тем чтобы иметь возможность, говоря опять его словами, «долгое время спокойно блуждать по отечественной литературе». Надежды, однако, обманули его. Несмотря на лестные отзывы о его драме нескольких французских литераторов, в том числе и известной писательницы Жорж Санд, дирекция театра Porte-Saint-Martin, куда та была отдана, отказалась поставить ее на сцене, ссылаясь, кажется, на недостаток в ней драматического действия. Сраженный неудачей, Мицкевич уже не возобновлял более попыток, и отвергнутая драма в значительной своей части в настоящее время утеряна; сохранились только первые два акта ее.

В то время как поэт переживал эту неудачу, грозившую для него весьма серьезными финансовыми затруднениями, на помощь ему пришло французское правительство, назначившее единовременное пособие в тысячу франков и восемьдесят франков в месяц постоянной пенсии. Эта скудная помощь не могла, однако, считаться лишней для поэта, особенно когда летом 1838 года к его семейству прибавился второй ребенок – на этот раз сын, – но, тем не менее, она, конечно, не избавляла Мицкевича от необходимости обеспечить своей семье каким-либо путем более или менее безбедное существование. Среди этих забот о куске хлеба он искал и находил некоторое утешение только в религии и чтении мистических книг, которому предавался все с большим жаром. Инстинкт творчества постепенно ослабевал в нем, и вместе с тем сами взгляды на поэзию подвергались радикальному изменению.

«Истинная поэзия нашего времени, – писал он в 1835 году одному из приятелей, – может быть, еще не родилась; видны только симптомы ее появления… Мне кажется, что вернутся такие времена, когда нужно будет быть святым, чтобы быть поэтом, что нужны будут вдохновение и сведения свыше о вещах, которых разум не может сообщить, чтобы пробудить в людях уважение к искусству, слишком долго бывшему актрисой, распутницей или политической газетой. Эти мысли часто пробуждают во мне сожаление и едва не тоску; мне часто кажется, что я вижу обетованную землю поэзии, как Моисей с горы, но я чувствую, что недостоин вступить в нее».

В этих словах опять-таки есть значительное сходство со взглядами на высокое этическое назначение поэзии, высказывавшимися Мицкевичем в юности; однако между тем и другим воззрением лежит целая пропасть. Если раньше Мицкевич понимал это нравственное назначение поэта как свободное его самоопределение, то теперь оно втискивалось им в условные рамки официальной церкви и приобретало сверхъестественный, неземной характер.

Но душевный процесс, переживавшийся Мицкевичем, происходил не в нем одном. Отчаянное положение польской эмиграции во Франции и постепенная потеря, по мере того как длилось это положение, надежды на выход из него при помощи обыкновенных путей, пробудили во многих эмигрантах, даже причислявшихся ранее к вольномыслящим демократам, семена мистической религиозности, зароненные в них католическим воспитанием. Мицкевич увидел теперь себя не одиноким, как прежде, в своем настроении; ему удалось даже основать религиозное общество в духе строгого католицизма, которому дано было название «Соединенные братья» и члены которого, обязываясь вести строго нравственную жизнь, в то же время усердно предавались чтению и переводу мистических сочинений вроде Сен-Мартена и Дионисия Ареопагита. Некоторые из членов этого общества, основанного в конце 1834 года, сделались впоследствии учредителями известного ордена «Змартвые-встанцы». И духовное единение с людьми одинаково настроенными, и жизненные неудачи способствовали тому, что Мицкевич все глубже и глубже уходил в мистицизм. Его вера во все чудесное достигла таких размеров, что он с целью узнать будущее не усомнился отправиться к известной ясновидящей Парран и под большим секретом передавал в письмах друзьям ее пророчества вроде того, что скоро должны произойти большие политические перевороты, которые начнутся с Польши, причем из этой страны выйдет политический мессия народов.

Уклоняясь от споров политических партий эмиграции в Париже, Мицкевич и его единомышленники искали, однако, в своем религиозном увлечении того же самого, что осуждаемые ими «политиканы» в помощи других держав и в разных политических системах, – пути к восстановлению независимости страны. И те, и другие одинаково ожидали этого восстановления от постороннего вмешательства – только одни добивались вмешательства Франции или какого-либо другого западного государства, а другие – неба. Политики усматривали в воззрениях Мицкевича враждебный им клерикализм, и это способствовало охлаждению между ним и многими его прежними друзьями.

Тем временем поэту представилась возможность заняться тем, что если и не вполне соответствовало его наклонностям, то, по крайней мере, позволяло устранить грозившую семье нужду. В Лозаннской академии в Швейцарии освободилась в 1838 году кафедра латинской литературы. Мицкевич решился предложить себя в качестве кандидата на нее, отправился в Швейцарию и с помощью некоторых знакомых успел уже почти добиться благоприятного результата, когда получил известие, что жена его, остававшаяся с детьми в Париже, сошла с ума. Бросив все хлопоты в Швейцарии, он поспешил в Париж, где поместил жену в больницу и в течение нескольких месяцев с тяжелым чувством ожидал ее выздоровления. Лишь после этого он возобновил старания о месте в Лозанне, и на этот раз они увенчались окончательным успехом; он был назначен в 1839 году экстраординарным профессором Лозаннской академии по кафедре римской литературы с обязательством читать две лекции в неделю в академии и четыре в гимназии с содержанием в 2700 франков.

Вместе с семьей он переселился теперь в Лозанну и ревностно отдался занятиям классической филологией, тем более необходимым для него, что с пребывания своего в университете он не занимался этою дисциплиной. По природе своей Мицкевич не только не был педагогом, но учительские занятия даже в юности были ему тягостны. Еще менее был он ученым, хотя и обладал довольно обширными знаниями в области литературы. Но, взявшись за педагогический труд, он хотел уже отнестись к нему добросовестно и почти все свое свободное время употреблял на чтение древних авторов и различных пособий. Естественно, оно не могло доставить ему теперь недостававшей учености, пополняя лишь отдельные пробелы в его сведениях, но, тем не менее, другие свойства его лекций – блестящее и оригинальное красноречие, богатое мыслями изложение, ясное понимание общего хода развития римской литературы и значение ее в литературе всеобщей – приобрели ему популярность среди слушателей академии.