Николай Лесков - Некуда

• Название: Некуда
• Автор: Николай Лесков
• Жанр: Классическая проза

С января 1864 начал печататься роман Лескова «Некуда», окончательно подорвавший репутацию писателя в левых кругах. Современники восприняли роман как клевету на «молодое поколение», хотя, помимо «шальных шавок» нигилизма, писатель нарисовал и искренно преданных социализму молодых людей, поставив их в ряду лучших героев романа (в основном сторонников постепенного реформирования страны). Главная мысль Лескова бесперспективность революции в России и опасность неоправданных социальных жертв провоцировала неприятие романа в 1860-е гг. Лесков был объявлен «шпионом», написавшим «Некуда» по заказу III Отделения. Столь бурная реакция объяснялась и откровенной памфлетностью романа: Лесков нарисовал узнаваемые карикатуры на известных литераторов и революционеров.

Тем не менее, теперь, при сравнении «Некуда» с позднейшими противонигилистическими романами как самого Лескова, так и других писателей, трудно понять размеры негодования, вызванного им. «Некуда» – произведение не исключительно «ретроградное». Один из главных героев – Райнер, – открыто называющийся себя социалистом, ведущий политическую агитацию и погибающий в качестве начальника польского повстанского отряда, не только не подвергается авторскому порицанию, но окружён ореолом благородства. Тем же ореолом «истинного» стремления к новым основам жизни, в отличие от напускного демократизма Белоярцевых и K°, окружена и героиня романа – Лиза Бахарева. В лице другого излюбленного героя своего, доктора Розанова, Лесков выводит нечто в роде либерального здравомысла, ненавидящего крайности, но стоящего за все, что есть хорошего в новых требованиях, до гражданского брака включительно. Наконец, общим смыслом и заглавием романа автор выразил мысль очень пессимистическую и мало благоприятную движению 60-х годов, но, вместе с тем, и вполне отрицательную по отношению к старому строю жизни: и старое, и новое негодно, люди вроде Райнера и Лизы Бахаревой должны погибнуть, им деваться некуда.

---

– Вы ничего не слыхали, доктор, о Красине? – спросила Лиза.

– Нет, ничего не слыхал, Лизавета Егоровна.

– Его сейчас привезет Бертольди.

– Что ж это за Красин?

– Социалист.

– Из Петербурга?

– Да.

– Ну уж…

– Что такое?

– Знаем мы этих русских социалистов из Петербурга!

– Что вы знаете? Ничего вы не знаете.

– Нет, знаю-с кое-что.

– Зная кое-что, вы еще не имеете права чернить честных людей.

– Да Бог святой с ними; я их не черню и не белю. Что мне до них. Им одна дорога, а мне другая.

– Да, вам словами играть, а они дело делают.

– Какое такое они дело делают, Лизавета Егоровна?

– Какое бы ни делали, да они первые его делают.

– Да это что ж… А вот Бертольди.

Бертольди рассчитывалась с извозчиком; возле нее стоял высокий долгогривый человек с смуглым лицом, в гарибальдийской шляпе и широком мэк-ферлане.

– Вон какой! – произнес под ухом Розанова Помада.

– Да, и по рылу видать, что не из простых свиней, – заметил Розанов.

Лиза взглянула на Розанова молча, но с презрительным выражением в лице.

– Господин Красин, – произнесла Бертольди, входя и представляя Лизе гостя.

Красин поклонился довольно неловко и тотчас же сел.

Розанов во все глаза смотрел на петербуржца, а Бертольди во все глаза смотрела на доктора и с сияющим лицом набивала для Красина папироски.

– Что будут делать ваши? – спросила Лиза, единственное лицо, начавшее разговор с петербуржцем.

– Опровергать лжеучения идеалистов и экономистов, стремиться к уничтожению семейственного и общественного деспотизма, изменять понятия о нравственности и человеческом праве. Первое дело – разделить поровну хлеб по желудкам.

– Это нелегко.

– Трудное – не невозможно. Не нужно терять много слов, а нужно делать. Живой пример – самый лучший способ убеждения.

– Но что вы сделаете с деспотизмом семьи и общества?

– Откроем приют для угнетенных; сплотимся, дружно поможем общими силами частному горю и защитим личность от семьи и общества. Сильный поработает за бессильного: желудки не будут пугать, так и головы смелее станут. Дело простое.

Разговор все шел в этом роде часов до десяти. У Полиньки Калистратовой, вообще все еще расстроенной и не отдохнувшей, стала болеть голова. Розанов заметил это и предложил ей идти в Сокольники.

– Что вы сегодня такой молчаливый? – спросила Бертольди, прощаясь с Розановым и торжественно глядя на Красина.

– Вами, мой друг, любуюсь, – ответил ей на ухо Розанов.

– Вечные пошлости! – пропищала Бертольди, вырвав у него свою руку.

– Кто это такой? – спросил Красин по уходе Розанова и Калистратовой.

– Это врач одной больницы, – мой старый знакомый, – отвечала Лиза.

– Он медик?

– Да.

– И идеалист, – подсказала Бертольди.

– То есть как идеалист? Зачем клеветать? – заметила Лиза. – Он очень неглупый и честный человек, только тяжелый спорщик и пессимист.

– Что ж, это хорошо.

– Да вы что думаете, что он ничего не признает? Нет, он все стоит за какой-то непонятный правильный прогресс, – возразила Бертольди.

– Постепеновец, значит.

– Как вы назвали?

– Постепеновец.

– Вот, Бахарева! вот именно для Розанова слово: постепеновец.

– Ну, из этих господ прока не будет: они сто раз вреднее ретроградов, – заметил Красин.

– А! Бахарева, как это в самом деле идет к нему – постепеновец, – опять приставала Бертольди.

– А что, это очень умный человек? – спрашивала Розанова Полинька Калистратова, подходя к дому.

Розанов засмеялся и сказал:

– А вам как кажется?

– Я, право, не поняла.

– Я тоже, – отвечал доктор, пожав у ворот ее ручку.

На другой день Розанов с Калистратовой пришли к Лизе несколько позже и застали у нее целое общество.

Был Помада, Незабитовский, Бычков с Стешей и с сынишком, маркиз, Белоярцев и Красин.

Когда Розанов и Калистратова вошли, Лиза сидела на своем месте у окна, Бертольди насыпала папироски, а все остальные молча слушали Красина.

– Физиология все это объясняет, – говорил Красин при входе Розанова, – человек одинаково не имеет права насиловать свой организм. Каждое требование природы совершенно в равной степени заслуживает удовлетворения. Функция, и ничего более.

– Факт, – подтвердила Бертольди.

Маркиз косился и вертел нижнюю губу. Белоярцев рассматривал сердечко розы, остальные молча смотрели на Красина.

– Вот Розанов тоже должен с этим согласиться, – сказала Бертольди, чтобы втянуть в спор Розанова.

– С чем это я должен согласиться? – спросил Розанов, пожимая руки гостей и кланяясь Красину.

– С законами физиологии.

– Ну-с.

– Естественно ли признавать законность одних требований организма и противодействовать другим?

– Нет, не естественно.

– И вредно?

– Конечно, и вредно. Противодействие природе не может совершаться в интересах той же природы.

– А что же ваши разглагольствования о любви?

– Какие разглагольствования? Мы с вами об этом столько перетолковали, что всего не припомнишь.

– О верности и ревности.

– Ну при чем же они тут?

– Как же, во имя верности вы должны жить сдержанно.

– Да.

– Ну, где же естественность?

– Право, не понимаю, о чем тут шла речь до моего прихода.

– О том, что никто не имеет права упрекать и осуждать женщину за то, что она живет, как ей хочется.

– Совершенно справедливо.

– Ну и только.

– Факт, – смеясь, подтвердил доктор.

– А вы же рассказывали о нравственных обязательствах?

– Да, так что ж такое?

– А эти ваши нравственные обязательства не согласны с правилами физиологии. Они противоречат требованиям природы; их нет у существ, живущих естественною жизнью.

– Фу ты пропасть! Слов-то, слов-то сколько! В чем дело? Вы хотите сказать, что, любя человека, вы не признаете себя обязанною хранить к нему верность?

– Если…

– Если ваша природа этого потребует? Отлично. Вы имеете полнейшее право сделать что вам угодно, точно так же как он имеет право перестать вас любить.

– За это? Перестать любить за пользование своим правом?!

– Да, хоть и за это.

– На каких же это разумных началах? – иронически спросил Красин.

– На началах взаимного доверия и уважения, – отвечал Розанов.

– Да за что же вы перестанете уважать? Разве вы перестанете уважать вашу любовницу, если она напилась, когда ей пить хотелось? Функция.

– Но я не стану ее уважать, если она, сидя здесь вот, например, вздумает здесь же непременно отправлять все свои функции, а животные ведь ничьим сообществом не стесняются.

Мужчины засмеялись.

– И мы стесняемся только из предрассудков, – ответил Красин.

– Ну, покорно благодарю за такую свободу. Если я поберегу немножко чужие чувства, еще не произойдет никакого зла.

– Вы ведь медик?

– Да, я учился медицине.

– И вы отрицаете право природы?

– Нет-с. Я его не отрицаю, а я только понимаю любовь к женщине, а не к животному.

– Что же, вы – платонист?

– Я медик.

– Вы, значит, держитесь материалистических воззрений?

– Я не люблю идеальной философии.

– И соглашаетесь с шутами, что…

– «Если изба без запора, то и свинья в ней бродит», как говорит пословица. Соглашаюсь, и всегда буду с этим соглашаться. Я не стану осуждать женщину за то, что она дает широкий простор своим животным наклонностям. Какое мне дело? Это ее право над собою. Но не стану и любить эту женщину, потому что любить животное нельзя так, как любят человека.

– А вы медик?

– Я медик и все-таки позволю вам напомнить, что известная разнузданность в требованиях человеческого организма является вследствие разнузданности воли и фантазии. И наконец, скажу вам не как медик, а как человек, видевший и наблюдавший женщин: женщина с цельной натурой не полюбит человека только чувственно.

– У вас какая-то идеальная любовь. Мы допускаем, что женщина может жить гражданскою любовью к обществу и на все остальное смотреть разумно… так… Функция.

– И это называется разумно?

– Функция, – отвечал, пожав презрительно плечами, Красин.

Розанов глядел на него молча.

– Вы следите за тем, что вырабатывает мысль передовые людей? – спросил наставительно Красин.

– Стараюсь.

– Вы читаете этот журнал? – опять вопросил в том же тоне Красин, поднимая вверх лежавшую на столе книгу.

– Нет, этого я не читаю.

– Почему же-с, смею спросить?

– Да потому, что я всегда месяца за четыре вперед в оригиналах читаю все, о чем здесь пишут, и переводных извращений терпеть не могу.

– Напрасно. Если бы вы вникли, так увидели бы, что здесь есть особая мысль.

– Да я это и не читая вижу, – отвечал Розанов и, закурив сигару, вышел походить по садику.

– Каков, батюшка, разговор при девушках? – спрашивал его, колтыхая по дорожке, косолапый маркиз.