Федор Торнау - Воспоминания кавказского офицера

• Название: Воспоминания кавказского офицера
• Автор: Федор Торнау
• Издательство: Аиро XX
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2000
• ISBN: 5-887-35-066-0

Воспоминания Федора Федоровича Торнау – уникальный исторический источник, повествующий о перипетиях кавказской жизни и военных действий на Кавказе во второй половине 30-х годов XIX века. Автор под видом горца дважды перешел через Главный Кавказский хребет на Западном Кавказе, позднее попал в плен к черкесам, где и провел два года, с 1836 по 1838 гг.

---

В Шегирее я прожил только четыре дня. Карамурзин считал гораздо благоразумнее провести остальное время до нашего отъезда в лесу, между Большою и Малою Лабами, распустив слух о том, что он собирает партию для нападения на линию. В день нашего выезда из аула прибыл туда аталык Карамурзина, медовеевский старшина Мафадук Маршаний с своим сыном, Сефер-беем. Они были приглашены Карамур-зиным для совещания касательно моего путешествия, на успех которого нельзя было рассчитывать без их согласия. Они оба любили Карамурзина как родного, и поэтому, не отговариваясь, обещали ему помогать во всем и беречь меня как его самого. Перед ними нельзя было скрыть, кто я таков и зачем путешествую. Их уверенность в неприступности гор, отделявших линию от берега, была так велика, что они считали даже очень выгодным познакомить меня с оборонительною силой местности, полагая этим способом отнять у русских навсегда охоту идти к ним в горы. Кажется, сам Карамурзин имел такое же убеждение. Он выразил его довольно ясно, когда во время нашего путешествия, недалеко от Ачипсоу, я стал вырезывать свое имя на большом дереве. Века пройдут, заметил Карамурзин, прежде чем русские успеют прочитать его на этом месте. Мафадуку было под девяносто лет, Сефер-бею около семидесяти; но оба они сидели еще твердо на лошадях и не плошали в драке. Имея с собою около десятка медовеевцев, спрятанных в лесу, они не хотели терять даром время и, пока Карамурзин готовился в дорогу, поспешили с своими людьми на Уруп рассчитаться с кабардинцами за какую-то старую обиду, то есть убить кого-нибудь у них или что-нибудь отбить. Мы поехали своим путем к Лабе. Спустившись с шегиреевской горы, мы имели удовольствие встретить Бия, который немедленно к нам примкнул, объявив брату решительным тоном, что он не намерен покинуть его одного в опасном предприятии, выгодами которого, если оно удастся, и он будет вправе пользоваться с ним наравне. Противоречить ему было опасно; поэтому Тембулат принял его предложение скрепя сердце, и только изредка всматривался неприметным образом в его лицо. Имам Хази также стал за ним подмечать; потом подъехал ко мне и вполголоса спросил:

– Знаешь ли ты, какой человек Бий?

– Знаю.

– Не бойся его; теперь у него хороший час.

– А долго ли будет продолжаться этот час? – спросил я в свою очередь.

Имам Хази пожал плечами, прибавив:

– Не надо его сердить!

Собственно для умножения наших сил нельзя было пренебрегать Бием, потому что он был отлично храбрый наездник, а вся наша партия состояла только из Тембулата, имама Хази, Ягыза, молодого питомца Карамурзиных – Ханафа и меня.

Этот день был богат неприятными впечатлениями. Я испытал минуту, которая заставила было меня пожалеть о беспечности, с какою я отдался Карамурзиным, если бы позднее сожаление могло исправить дело. К счастью, все обратилось к лучшему. Следуя по правому берегу Лабы, мы наехали на могильный холм, над которым развевались два высоких значка, доказывавшие, что здесь лежали мусульмане, убитые в бою с русскими. Возле могилы оба Карамурзины слезли с лошадей и, став на колени, принялись молиться от всей глубины души. Молитва их продолжалась весьма долго. В это время прочие оставались на лошадях, не трогаясь с места. Имам Хази стоял возле меня.

– Знаешь ты, кто тут лежит под землей? – спросил он у меня.

– Знаю.

– Откуда ты это знаешь?

– Нетрудно угадать; они молятся у могилы своих братьев.

– То-то, брат, – сказал имам Хази значительным тоном, – не забывай, что их убили русские, и вдобавок не обмани ты Тембулата да Бия; может выйти худое дело.

Когда Карамурзины, окончив молиться, сели на лошадей, их лица были пасмурны. Весь день не разменялись мы ни одним словом; они избегали меня заметным образом. Перед вечером мы переплыли на лошадях широкую и быструю Лабу, углубились в лес и, выбрав посреди его поляну, покрытую густой травой, принялись строить из сучьев крепкий балаган, в котором бы можно было обороняться. На другой день мы окружили его засекой, для загона в нее на ночь наших лошадей. Недалеко от нас находился бесленеевский аул приятеля Карамурзиных, Лагайдука Канукова, снабжавшего нас ежедневно молоком, просом и баранами. Люди, приносившие от него съестные припасы, даже близко не подходили к нашему шалашу, для того чтобы не видать, кто был с Карамурзиными. Этот порядок соблюдается у черкесов каждый раз, когда какой-нибудь значительный князь поселяется на время в лесу для какой-либо скрытной цели. Если потом из этого выходила какая-нибудь неприятность для русских или для ближайших соседей аула, то жители его, не видав в лицо приезжих, с чистою совестью давали присягу, что не знали их и только слышали, что такой-то князь охотится в их лесу за оленями, волками или другою дичью. Касательно Карамурзиных все соседние черкесы думали, что они готовятся сделать набег на Кубань, и в этом предположении, улыбавшемся черкесскому сердцу, снабжали их с избытком всеми жизненными потребностями и сохраняли в глубокой тайне их пребывание в лабинском лесу, довольно опасном и без русских казаков. Между ближними черкесами нельзя было предполагать охотников напасть на Карамурзиных; но тут бродили люди из дальних мест, из Псхо, из Медовея, из шамсугского разбойничьего гнезда Тагапсы и от убыхов, которые, не зная и не разбирая, кто мы таковы, могли польститься на наших лошадей и оружие. По этой причине была необходима постоянная осторожность. Днем мы позволяли себе иногда снимать верхнее платье и развешивать оружие в шалаше, пока лошади паслись в нашем виду на поляне. Зато на ночь мы всегда одевались, подвязывали шашки, винтовки клали возле себя и засыпали с пистолетом в руках, для того чтобы иметь наготове выстрел против разбойников, обыкновенно подкрадывающихся ползком. Лошадей мы загоняли на ночь в засеку, крепко загораживали вход, тушили огонь и сажали караульного, не выпускавшего из рук ружья. Вскоре к нам примкнул еще домашний мулла Карамурзиных, также знакомый с тайною нашего предприятия. Несколько суток лил проливной дождь, от которого беспрестанно потухал огонь, разводимый перед шалашом в продолжение дня, так что мы были лишены возможности обсушиться и в полном смысле плавали в воде. Такого положения я не мог долго перенести и почувствовал простудные припадки, развивавшиеся все более и более под влиянием сырости и холода. День и ночь мы не выходили из-под бурок, лежа один возле другого на мокрой траве без всякого дела. Имам Хази был разговорчивее других и занимал меня иногда рассказами из его прежней жизни. Я спал, обыкновенно, между двумя Карамурзиными, которые заметным образом стали ко мне привязываться, не знаю именно за что, но, кажется, им очень нравилась во мне безотчетная уверенность в честности их характера. Однажды Бий покусился испытать меня, спросив: не боюсь ли я спать возле него?

– А это почему? – возразил я с видом величайшего удивления.

– Как почему? Русские убили двух наших братьев, ты русский, и мне стоит только поднять руку, для того чтобы напиться твоей крови. Твоя жизнь в моей власти.

– В этом ты ошибаешься. Моя жизнь не зависит от тебя; ею располагает Аллах. Если волею его суждено умереть мне здесь, в лабинском лесу, так я умру и без тебя; если нет, так кинжал, направленный мне в сердце, скользнет мимо и попадет, пожалуй, в твою собственную грудь. Что написано у кого на роду, должно сбыться; спроси муллу, справедливы ли мои слова. Впрочем, тут нечего говорить – твоя воля, рука и кинжал связаны клятвою и честным словом. Я ничего не боюсь, спокойной ночи! – и я от него отвернулся.

– Спи без опасения, – сказал Бий, – человеку, имеющему такую сильную веру в наше слово, нечего нас бояться.

Признаться, я в эту ночь заснул не так скоро, как обыкновенно. Обдуманной измены я не ожидал от Карамурзиных, но не раз мне приходила в голову мысль о бессознательном состоянии бешенства, в которое могла повергнуть Бия продолжительная дума о смерти своих братьев. Что тогда? К тому же сильная головная боль мешала мне спать; мое нездоровье увеличивалось с каждым часом. В первых числах сентября я решился послать имама Хази к генералу *** с просьбой прислать мне лекарство от простуды и денег, в которых я столько же нуждался. Между тем временем погода прояснилась, и дни сделались снова теплыми. Не чувствуя облегчения с переменой погоды, я стал бояться горячки, которая могла отнять у меня возможность совершить давно желанное и с большим трудом подготовленное путешествие. На другой день, после отправления имама Хази, я принял намерение избавиться от простуды решительным средством и для этого, не говоря Карамурзиным ни слова, разделся и бросился в Лабу. Мое купанье возымело желанный успех. Потрясение было так сильно, что я упал на берегу, выкарабкавшись из воды. На крик мой прибежали люди, принесли меня в шалаш и накрыли чем было можно; через несколько часов мое тело покрылось горячею испариной, головная боль уменьшилась, и я на другой день имел довольно силы, чтобы сесть на лошадь и отправиться в Вознесенское укрепление для отдыха. Один Бий меня проводил туда; Тембулат поехал с остальными людьми в Шегирей, навстречу каким-то неожиданным гостям.