Николай Гарин-Михайловский - Гимназисты

• Название: Гимназисты
• Автор: Николай Гарин-Михайловский
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-15448-7

---

Наташа не могла видеть без смеха, как Корнев приводил в исполнение свой план. Это смешило всех. Корнев раздраженными глазами стерег Степана и чуть что – сам спешил ему на помощь. «Степан, блюдечко дай…» – и Корнев стремительно бросался к блюдечку, расшаркивался перед озадаченным Степаном и подавал кому следовало блюдечко. Наташа уже прямо плакала от смеха. По временам она поднимала голову, и Корнев спешил выкинуть какую-нибудь новую штуку. Он расшалился до того, что, когда Степан все-таки успел ему что-то подать, вскочил и протянул ему руку. Степан сперва опешил, затем бросился целовать руку.

– Не надо, – с комическим достоинством ответил Корнев, ограничившись пожатием.

– Он вам протянет когда-нибудь руку при гостях, – заметила Аглаида Васильевна.

– Что ж? Поверьте, с удовольствием пожму.

– Ну, я хотела бы посмотреть.

– Да могу вас уверить… да накажи меня бог… да лопни мои глаза.

Сама Аглаида Васильевна не могла удержаться от смеха.

– Мне нечего и спрашивать, как вам понравилась деревня, – обратилась она к Корневу.

– Совершенно справедливо, – ответил он, – я никогда еще себя таким теленком не чувствовал.

Он сделал несколько туров по террасе и запел:

Невольно к этим грустным берегам
Меня влечет неведомая сила.

Он пел верно и в высшей степени выразительно.

– У вас прекрасный голос, – похвалила Зина.

– Откуда это? – спросила Наташа.

– Есть такая опера: «Русалка»… слова Пушкина.

– Пропойте все.

– С удовольствием, если нравится.

Оказалось, Корнев знал много романсов и арий.

Вместо чтения все время до обеда прошло в пении, причем то Зина, то Наташа аккомпанировали Корневу. Он и сам играл с удовольствием, хотя медленно разбирал ноты. В антрактах он не оставлял своих комичных выходок, и Степан представлял для него в этом отношении неиссякаемый источник.

– У вас большой юмористический талант, – заметила Аглаида Васильевна.

– Мне говорили, что я мог бы сделать карьеру на этом поприще.

– Отчего же вы не делаете? – спросила Наташа.

– Отчего вы в монастырь не идете? – повернулся к ней Корнев и, увидя вспыхнувшее лицо Наташи, быстро проговорил уже серьезно: – В монастырь… в оперу… всех нас, наверное, куда-нибудь тянет, но все идут одной дорогой: наше время ремесленное, да и дело наше маленькое, и мы маленькие – нечего и соваться с суконным рылом в калашный ряд.

– При чем тут это, – возмутилась Зина, – если у вас есть талант.

– Талант положительно есть, – поддержала ее Аглаида Васильевна, – но, конечно, сперва надо сделать свое прямое дело…

– Э-э! – перебила Зина, – так и пойдет шаг за шагом…

– Я согласна с Зиной, – сказала Наташа.

– И я согласна, – присоединилась Маня.

Тринадцатилетняя Маня произнесла это серьезно, как взрослая. Зине резнуло ухо, и она заметила:

– Ты еще, Маня, слишком мала, чтобы высказывать свое мнение о таких вещах.

– Отчего мне не высказывать? – Маня сделала спокойно-пренебрежительное движение плечами. Она смотрела, наклонив голову, своими круглыми какой-то красивой птицы глазами, и на ее тоненьком и бледном лице играло что-то вызывающее и дразнящее.

– Оттого, что тебе тринадцать лет.

– Мне будет и больше, – ответила Маня и, властно тряхнув головой, рассмеялась.

Ее смех выходил каким-то звуком «кар», легким, гортанным, мягким и веселым.

– Вы заметили, – обратился Корнев к Аглаиде Васильевне, – как смеется Марья Николаевна? и приятно, и вместе с тем неприятно: этот несимпатичный гортанный звук напоминает какую-то птицу… Какую птицу?

– Ворону, – ответила Аглаида Васильевна.

– Совершенно верно…

– Ха-ха-ха! Маня, благодари!

– «Кар!»

– Но так же, как вот иногда урод напоминает красавицу… Я вот так похож на свою мать.

– Ну, нечего скромничать.

– Да я вовсе не скромничаю. Но если бы я не сознавал, кто я и что я, то заслуживал бы презрения… – с комичным достоинством произнес Корнев и затем сильно и выразительно запел:

Гей, выводите та и выводите
Та на ту высоку могылу,
А с тыи могылы
Видна вся Вкраина…

– Нет, положительно я никогда себя так не чувствовал, как у вас.

– Это высшая любезность хозяйкам, – улыбнулась Аглаида Васильевна.

– Это не любезность, это правда, – резко перебил Корнев.

– Тем приятнее… Но где пропадает Тёма?

– Я его видела в саду, а потом не знаю, куда он ушел, – ответила Маня.

– Он ушел к батюшке, – сказал, входя и конфузливо садясь, Сережа.

– Ах, кстати, покажите мне капеллу вашего прапрадедушки.

– Только пра, – сказала Зина.

Все пошли в капеллу.

В низкой длинной комнате возвышался у противоположной стены помост, стоял тяжелый четырехугольный стол, вместо образов – распятия, – и русские и католические, и в центре других большое, темное, с очень большим выпуклым изображением черепа. В разноцветные окна пробивался свет, бледно играя на всех предметах. На подставке лежала бархатная малиновая шапочка.

– Ничего особенного, – резюмировал свои впечатления Корнев, останавливаясь перед изображением мадонны. Это было изображение прекрасной женщины с золотистыми волосами и глазами почти круглыми, необыкновенно выразительными: что-то было доброе, ласковое, своеобразное в этих глазах, во всем лице и позе.

– Вот Марья Николаевна! – воскликнул Корнев.

– Правда, похожа? – спросила Зина.

– Поразительно.

– Это портрет прабабушки… Она умерла молодой… Прадедушка где-то в Италии заказал этот портрет.

– Замечательная работа!

– Говорят, замечательная.

– А вот и мы все, – обратила внимание Корнева Наташа на другую картину, где был изображен Христос, благословляющий детей. В числе детей были все дети Аглаиды Васильевны. Наташа, маленькая, стояла лицом к зрителю, вбок к Христу, и смотрела в упор своими большими черными глазами.

Корнев чрезвычайно долго всматривался.

– У вас всегда были большие черные глаза, – произнес он.

– Вы очень наблюдательны, – прошлась на его счет Зина.

Над картиной было кругом написано: «Если не будете как дети – не войдете в царство небесное».

– В каком смысле? – спросил Корнев Аглаиду Васильевну.

– В самом прямом.

– Отличительная черта детей, – проговорил Корнев, принимаясь за ногти и косясь на Аглаиду Васильевну, – их прямолинейная логика.

– Чистая, – вставила Аглаида Васильевна.

– Конечно.

К обеду пришел Карташев.

– Ну, что отец Даниил?

– Ничего.

– Вот от него всегда такие сведения, – заметила Зина.

– Ну, пойди сама, – огрызнулся Карташев.

– Конечно, пойду.

– Он сам придет после обеда, – сказал Карташев.

– Постарел? – спросила Аглаида Васильевна.

– Нет, все такой же.

– А я все-таки на вашем месте сделалась бы актером, – заговорила Маня, садясь против Корнева.

– Ну, вот ты так и сделай, – усмехнулась Зина, – кстати, у тебя голос, кажется, будет, – поступай в оперу.

– Если будет, то и поступлю.

– Только если первоклассный, – прибавила Аглаида Васильевна.

– Первоклассным у всех быть не может, – вмешался Корнев.

– В таком случае незачем и поступать.

– А я все-таки поступлю.

– Даже если мама против?

– А если мне хочется?

– Очень грустно в таком случае.

Корнев скорчил Мане гримасу. Маня заглянула ему в лицо, как бы ища ответа.

– Я бы подождала, пока все умрут.

– Ну, тогда делайте, что хотите, только на могилу ко мне не ходить…

– А я приду, – сказала Маня, лукаво и в то же время просительно глядя на мать, так что Аглаида Васильевна ласково усмехнулась.

– Дурочка ты…

– Гм! Гм! – заерзал Корнев.

Маня весело смотрела на него.

– Вот никогда не думала, чтобы вы были такой веселый, – сказала Зина.

– Мне теперь кажется, что я всегда такой.

– Вы всегда вот какой…

Зина исподлобья посмотрела, грызя ногти.

– Нет, это уж Наташа пусть представит, – сказала Аглаида Васильевна, – она замечательно вас копирует.

– Вот как… много чести!.. не знал… Пожалуйста…

– Я не умею.

– Ну… пожалуйста… умоляю… на коленях прошу.

Корнев закончил отчаянной рожей.

– Кар! – передразнил он Маню.

– У вас хороший «подражательный талант», – кивнула ему Наташа.

– Вы похожи, говорите, на вашу маму? – спросила Маня и, подняв головку, лукаво ждала ответа.

– И это в тринадцать лет! – воскликнул Корнев. – О, благодарю тебя, создатель, что к ее времени я уж буду стариком.

– К ее времени вы начнете только жить, – улыбнулась Аглаида Васильевна.

– А теперь, позвольте узнать, что мы делаем?

– А теперь вы только скользите по поверхности жизни.

– Как водяные пауки, – вставила Зина.

– Понимаю, – ответил Корнев и, повернувшись к Мане, сказал: – Во всяком случае, вы замечательно оригинальная… И что-то мне напоминаете… я никак не могу выразить… Вы видали картины Рубенса, Рембрандта… Я одинаково не видал ни одной картины ни того, ни другого, но это все равно… А вот это «кар» я уж окончательно не знаю, чему приписать.