Валентин Костылев - Иван Грозный. Книга 2. Море

• Название: Иван Грозный. Книга 2. Море
• Автор: Валентин Костылев
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-04-001656-5, 5-04-002755-9

В нелегкое время выпало царствовать царю Ивану Васильевичу. В нелегкое время расцвела любовь пушкаря Андрея Чохова и красавицы Ольги. В нелегкое время жил весь русский народ, терзаемый внутренними смутами и войнами то на восточных, то на западных рубежах.Люто искоренял царь крамолу, карая виноватых, а порой задевая невиновных. С боями завоевывала себе Русь место среди других племен и народов. Грозными твердынями встали на берегах Балтики русские крепости, пали Казанское и Астраханское ханства, потеснились немецкие рыцари, и прислушались к голосу русского царя страны Европы и Азии.

Вторая книга трилогии – «Море» – посвящена сложному периоду утверждения Руси на берегах Балтики в середине XVI века, последовавшему за покорением Казани и Астрахани, сибирского хана Едигера и Большой Ногайской орды Иваном Грозным

---

– У нас весело, – сказал Ноэль. – Зачем уплывать? Нам хочется жить. Ее величество королева дает нам пример, как надо жить... Замок королевы Уайт-холл[37] – источник неумирающей радости.

Один англичанин рассказал Алехину о том, что сегодня опять ожидается много кораблей с невольниками из Африки.

– Торговля неграми, – сказал он с торжествующим видом, – обогатила много господ. Я сам хочу заняться этою выгодною торговлей.

Андрей покачал головою недоброжелательно, когда Алехин перевел ему слова англичанина.

– Они язычники... Черные... Они не такие люди, как мы... – брезгливо произнес англичанин.

Андрей долго не мог успокоиться. Ответ англичанина только еще более возмутил его.

На бирже Андрей и Алехин встретили Степана Твердикова и Юрия Грека. Их окружила толпа маклеров. Купцы держались степенно, слушая перебивавших друг друга биржевиков. Толпа любопытных тщательно осматривала наряды московских гостей. Зевак в веселое настроение приводили длинные теплые кафтаны купцов, их шляпы, сапоги. Московские люди не обращали на это внимания. Они сами были невысокого мнения о куцых одеждах англичан. Они углубились в дело.

Андрей предложил Алехину подойти к купцам, помочь объясниться с биржевиками.

Но когда они приблизились, Твердиков и Юрий Грек замахали на них руками.

– Идите с Богом! Обойдемся без вас, – крикнул Твердиков.

– Ну что же, отойдем, коли так. Не будем мешать. Гляди, как они горячатся, стало быть, без слов понимают, в чем дело.

Вечером Твердиков признался, что весьма выгодно продал свои беличьи меха.

– Не ошиблись, – подтвердил Юрий Грек.

– Торг тут богатый, – промычал Твердиков, ощупав деньги в кармане. – Вот кабы Никита Шульпин поехал, нажился бы...

В общей беседе, за кружкою пива, языки у московских гостей развязались. К великой досаде, купцы узнали, что больше всех остался в барыше молодой Коробейников. Где он пропадал и когда распродал свои товары и закупил себе шерсти аглицкой, никто не видел.

– Ну и рыжий бес, ловко, молокосос, нас объехал... – рассмеялся Тимофей Смывалов. – Изрядно слукавил. Весь в своего батьку.

Коробейников смиренно ответил:

– Батюшка моей матушки говорил батюшке: Бог милостив, не обидит тебя за твою совесть. Таких совестливых людей, как мой батюшка, не разыщешь во всем мире. Так говорит моя матушка.

– Мели, Емеля, опять батюшка» да «матушка». Знаем мы твоего батюшку!

– Ну и ладно!

– Господь с тобой! Спасибо, однако, и «Московской компании». Знатно помогли нам продать. Хорошие люди.

– Мой батюшка говорит: «Всякая птица своим носом сыта».

– Как в гостях ни весело, а дома веселее, – сказал Иван Иванович Тимофеев. – Пора собираться домой...

– Золотые слова, дядя Иван, – произнес с сияющим лицом Коробейников.

IV

Охима проснулась от сильного шума и крика. Быстро одевшись, выбежала из избы. В страхе попятилась, невольно закрыв лицо руками: горела Печатная палата.

Жарко, дышать трудно! Изнутри, спасаясь от огня, выбегали друкари, вытаскивая на себе ящики с печатными книгами и типографским добром. Сам Иван Федоров, окруженный огнем, высокий, лохматый, выбрасывал из окна недавно отпечатанные книги «Апостола».

Снизу кричали его товарищи, чтобы он скорее выходил, не то сгорит, но он бесстрашно продолжал бросать книги во двор.

Вот уже пламя пробилось сквозь крышу, и в морозном воздухе, исторгнутые огнем, понеслись ввысь, в клубах дыма, горящие куски бумаги, тучи искр, застилая небо зловещим темно-красным заревом.

Друкари схватили багры и бадьи, которые им принесли прибежавшие на пожарище соседи. Охима вместе с татарином-воротником принялась оттаскивать в сторону горящие доски и балки. Пламя осветило прискакавших к пожарищу стремянных стрельцов. Были пущены в ход копья. Стрельцы разламывали ими заборы и соседние сараи, чтобы огонь не пошел дальше.

Выбежавшего из палаты Ивана Федорова друкари облили водой, стали обтирать снегом. Лицо его почернело от копоти. Дрожащими губами шептал он молитву, в растерянности и отчаянье следя за тем, что происходило перед глазами, потом сел на один из ящиков и заплакал. К нему подошел Мстиславец, обнял его, стал утешать.

Вскоре прискакал с толпою стремянных стрельцов Малюта. Он скинул с себя шубу и принялся, как и все, тушить пожар.

Охима, глядя на Ивана Федорова и Мстиславца, забилась в кустарник, залившись горючими слезами.

Иван Федоров тихо повторял: «Господи, Господи, за что же это? Чем мы прогневали Всевышнего?»

Двое стрельцов приволокли к месту пожарища какого-то бродягу, у которого руки оказались опаленными, а весь он был пропитан маслом, что льют в светильник.

Малюта, усевшись на ящик, стал допрашивать бродягу: кто он, чей, зачем шляется в поздний час ночи, коли то строго-настрого заказано московским людям. Бродяга прикинулся слабоумным, а когда Малюта, накалив неторопливо в огне копье, хотел приложить его к спине бродяги, тот стал божиться, что он ничего не знает и вообще зря его задержали... У него нет ночлега, а пришел он с Ветлуги, чтобы работы искать в Москве.

– С Ветлуги? – переспросил Малюта, остановив на нем свой ледяной взгляд. – Стало быть, из-за Волги?

– Из-за Волги, батюшка боярин, из-за Волги.

– Уж не знаешь ли ты кого-либо из заволжских старцев? Нестяжателей?!

– Не ведаю, што за люди... Никоих старцев, убогий яз, не ведаю... Уволь, добрый человек, не допрашивай!.. Не ведаю яз ничего.

– Что ж! Мы покалякаем с тобою еще того дружнее, по душам... Возьмите его!

Стрельцы схватили бродягу и повели в Кремль.

Охима видела, как он упирался, пытаясь вырваться; сердце подсказало ей, что Печатная палата подожжена врагами царя. Не раз уже лиходеи пытались сжечь ее. А сколько сплетен и вранья ходило про Печатный двор как про «сатанинскую хоромину»!

Она искренне пожелала Малюте выпытать у бродяги, кто виновник того пожара. Она сама заколола бы того злодея копьем либо зарубила топором. Никакой жалости к тому ворогу у нее нет.

На рассвете пожар утих. От Печатной палаты остались одни развалины. Пахло едкой гарью от смоченных водою тлеющих бревен.

Иван Федоров, как неживой, сидел на ящике, низко опустив голову. Около него высилась груда спасенных от огня книг «Апостола».

Порозовело небо на востоке. Колокола в Кремле звали богомольцев к утрене. Застучали колеса телег по обмерзшим бревнам Никольской улицы. Калики перехожие ныли на паперти, предрекая неурожай. Худобрюхие псы робко подбирались к пожарищу, обнюхивая воздух; нищие сошлись к месту пожарища, норовя чем-нибудь поживиться. Сторожа гнали их дубьем, и все-таки убогие лезли упорно, надоедливо. Охима бросала в них кирпичами, сердитая, пышущая гневом, стараясь хоть на них сорвать зло.

Мстиславец озабоченно, деловито осматривал спасенное от пожара типографское добро. Кое-какие станки удалось вынести из огня; буквицы были полностью спасены. Книги многие сгорели, многие обгорели, только малая часть их сохранилась в исправном виде.

Иван Федоров, сразу поблекший, осунувшийся, вздрогнул от ударов в колокол на ближней церкви святого Николая, поднялся, перекрестился на все четыре стороны.

День предвещал быть ясным, погожим.

Старый Ахмет снял шапку, погладил свою голую голову, взглянул слезливо на небо, прошептал что-то... Морщинистое лицо его выражало неутешную печаль.

Друкари стояли около обгорелых развалин типографии мрачные, молчаливые, словно люди, потерявшие близкого человека, над его могилой.

«Что теперь делать?» – у всех в голове один вопрос.

Иван Федоров осмотрел свою полусгоревшую одежду, отряхнулся, грустно покачал головою.

– Надобно идти к Борису Федоровичу, бить челом... Э-эх! Не уберегли!..

– Его нету в Москве... С государем уехал, – сказал кто-то.

Еще мрачнее стало лицо первопечатника.

– Куда идти?.. Кто поможет, коли батюшка государь отъехал из Москвы? – произнес тихо, упавшим голосом Иван Федоров и сам ответил себе: – Никто! Не к кому идти. Кругом недруги!

Лютая пытка заставила бродягу признаться, что поджигали Печатную палату несколько человек и он с ними, а привел их на тот Печатный двор некий заволжский старец Зосима, и прячется тот Зосима тайно в доме стрелецкого сотника Истомы Крупнина, а где прочие бродяги-поджигатели, ему, убогому, неведомо, чтобы их Господь покарал: ничего не заплатили ему, убогому, и скрылись!

Малюта послал стрельцов под началом Григория Грязного к Истоме Крупнину, чтобы привести в Пыточную избу того старца, что скрывается в доме сотника.

Нежданно-негаданно дом стрелецкого сотника с гиканьем и руганью оцепили грязновские молодчики. Дело было под вечер. Анисья Семеновна собиралась идти к службе в соседний храм.

– Дочка, прячься скорее! – крикнула она.

Феоктиста в страхе убежала в сенцы, спряталась в чулане.

«Батюшки, светы вы мои, што же это такое? Што за беда на нас свалилась?» – прошептала Анисья Семеновна, когда в дверь посыпались удары множества кулаков.