Евдокия Нагродская - Обольщение. Гнев Диониса

• Название: Обольщение. Гнев Диониса
• Автор: Евдокия Нагродская
• Издательство: ЕвдокияНагродская в «Гелеос»449d3f9a-0908-102c-8d0d-93418d0056af
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-8189-1225-7

Юные и неискушенные всегда привлекали опытных и развращенных. На их девственность и чистую красоту слетались, словно пчелы на мед, похотливые мужчины и страстные женщины. И вступая в этот порочный мир, невинные красавицы познавали высоты любви и низость разврата. Многие известные писатели воспевали сексуальное взросление юных дев. Но лишь отдельные из этих романов публиковались без купюр. Вам впервые предлагается серия книг, где жизнь показана во всей полноте. Эти романы, прежде запрещавшиеся к изданию, многократно подвергнутые цензуре, только теперь восстановлены из рукописей, чудом сохранившихся в архивах.

Татьяна Александровна, художница, вдова, холодноватая красавица и умница 28 лет, едет на Кавказ знакомиться с родными своего гражданского мужа, «уравновешенного и спокойного» Ильи. В поезде Татьяна встречает Эдгара Старка – экзотической красоты циника и ловеласа, живущего в Париже. Страсть сводит их с ума. Первая для обоих. Для обоих совершенно нежданная. Непредсказуемо и развитие отношений. Мучительных, запутанных, бесстыдных, отчаянных «до бешенства, до безумия»…

---

– Ты не понял меня, Илья. Нам необходимо расстаться! Я жила в Риме с этим человеком и беременна от него.

Илья отшатывается от меня, судорога пробегает по его лицу, и он хватается за сердце.

Я кладу голову на сложенные на столе руки и молчу.

В печке потрескивают дрова. Женя играет этюды в гостиной.

Молчание тяготит меня, я поднимаю голову. Илья сидит на стуле и неподвижно смотрит перед собой.

– Скажи что-нибудь, Илья. Ты видишь, делать нечего. Я уеду как можно скорее, завтра, если хочешь.

– Постой, Таня! Это все так ошеломило меня, что я не могу сообразить ничего хорошенько, – говорит он, не глядя на меня. – Дай обдумать, понять. Я еще не освоился с этой мыслью, я был так далек от этого, но…

Он хотел идти, потом остановился.

– Видишь, я не могу говорить, но хочу спросить: каков этот… этот господин? Честный ли он человек?

– Ах, ты с практической стороны… Да, будь спокоен. Он спит и видит повенчать меня в мэрии и в двух церквах.

– В мэрии? Он иностранец?

– Да.

– А я думал… – Илья потирает себе лоб.

– Что ты думал?

– Ничего, Таня, потом, не могу… Завтра поговорим. Постарайся заснуть, ты совсем больна.

И он уходит. Уходит!..

Кончено, кончено, теперь все кончено!

«Женя, – слышу я его голос, – не ходи к Тане, ей очень нездоровится».

«Надо подтянуться», – думаю я на другой день, но не могу.

Мне кажется, что я вся разрываюсь на части. Голова болит, тошнота страшная.

Женя входит ко мне в жакетке и в шапочке; она идет в больницу к Марье Васильевне. Увидав мое буквально серое лицо, она испуганно говорит:

– Ложись сейчас, Таточка, сейчас ложись: на тебе лица нет!

– Нет, Женя, мне легче на ногах, иди с богом. Мама, верно, ждет тебя. Передай ей мой поцелуй.

Она уходит, а я сажусь в кресло в моей уютной спальне и с тоской гляжу вокруг. Каждый предмет здесь говорит о страничке моей жизни, о моих думах, надеждах. Там, за этой дверью, моя большая, светлая мастерская, там пережито много радостей, много того, что никогда не повторится.

Я отрываюсь от прочно свитого гнезда, от друзей, от родины, от любимого человека! Да, я ясно чувствую, что люблю его и буду всегда любить. Каждый неодушевленный предмет в этой квартире привязан невидимой, но крепкой нитью к моему сердцу. И все эти нити я должна оборвать зараз.

Посмотреть со стороны, какой пустяк – отобрать необходимые вещи, уложить в сундук. А я не могу приняться за это, точно мне приходится резать себе тело ножом.

– Уйди ты, Фомка, – говорю я моему любимцу, серому котику, которого подобрала больным, изувеченным котенком, выходила и вырастила. – Уйди, голубчик, не надрывай мне сердца. Я не знаю, что будет с тобой! Илье не до тебя, а прислуга, может быть, выгонит, и замучают тебя дворники! – И я заливаюсь слезами, упав головой на стол. Я здесь получила дар слез.

Чья-то рука опускается на мою голову. Я сразу чувствую, чья это рука. Я хватаю ее и целую, целую, обливая слезами.

– Не надо изводить себя, Танюша, – Илья садится напротив меня. – Не думай обо мне. Посмотри на меня, я успокоился и пришел обсудить с тобой необходимые мелочи.

Я смотрю на него. Лицо его осунулось, как-то сразу постарело, но оно действительно совершенно спокойно.

«Нет, ему легче, чем мне», – думаю я с тоской.

– Давай обсудим, – вздыхаю я.

– Мама очень слаба после операции, и надо ее поберечь. Женю я бы тоже не хотел посвящать во все это.

– Да, да, – с мольбой говорю я, – сделай милость, если можно, скрой от нее хоть на время. Я не хочу испортить ей начало ее замужества.

– Да, Таня, я все обдумал: ты уж как-нибудь скрепись, останься на неделю, а там мы скажем, что врачи посылают тебя лечиться до весны, а там… там как-нибудь обойдется.

Я киваю. Илья молча гладит кота, вскочившего к нему на колени.

– Илья, – говорю я дрожащим голосом, – у меня к тебе просьба. Может, она покажется тебе глупой и смешной при таких обстоятельствах… но… но… Не бросай Фомку.

Илья грустно улыбается:

– Не беспокойся, Таня – он будет со мной. Ведь это единственное живое существо, которое останется мне от всей семьи.

Голос его обрывается. Я мучительно рыдаю.

– Голубушка, родная моя, перестань, пожалей себя. Это ужасно глупо, что я говорю тебе такие жалкие слова. Ведь я понимаю, что ты себя мучаешь жалостью ко мне. Да и о чем, собственно, ты плачешь? Подумай. Ну, теперь тяжело, неприятно, но ведь это ненадолго. Ты соединишься с любимым человеком…

– Да я не люблю его, Илья! – говорю я с тоской.

– Что?!

– Да, да, не люблю! – кричу я, вскакивая. – Это было безумие, страсть, мгновенная, с первого взгляда. Я боролась с собой, я понимала, что все это не любовь, и переборола себя. Я поехала в Рим, уверенная в себе, но потом… Я не знаю… Не могу… Это была страсть, гипноз, все, что ты хочешь, но это не любовь! Я еду не на счастье и радость. Я хороню свой талант! Это не любовь. Все это сгорело, кончилось. Я одного тебя люблю и любила, оттого и плачу, оттого и разрывается мое сердце.

Илья неожиданно хватает мою голову и прижимает к своей груди.

– Таня, родная моя, правда ли это?

Илья плачет. Неужели он еще любит меня? Я пугаюсь этих слез, я вся дрожу и, почти теряя сознание, со стоном обхватываю руками его шею. Когда я прихожу в себя, он держит меня на руках, как ребенка, гладит по голове и дрожащим голосом говорит:

– Если это верно, то все поправимо, Таня. Забудем обо всем. Ведь случается же, что муж с женой расходятся, живут розно, а потом опять сходятся.

– Но ты забываешь…

– Нет, родная, нет. Я знаю, о чем ты говоришь. Скажи мне: ну если бы я увлекся кем-нибудь, а потом принес тебе ребенка и сказал: «Таня, с той женщиной покончено, я ее не любил и не люблю. Я люблю только тебя… но вот ребенок…» Скажи, неужели ты не простила бы, не приняла в дом этого ребенка?

– Конечно, приняла бы, – шепчу я.

– Зачем же ты думаешь, что я хуже, чем есть?

– Но ты не будешь любить его.

– Таня, голубушка, ты и не потребуешь от меня к нему отцовского чувства, ласки. Но мои заботы, мой труд к его услугам, а может быть, со временем, когда острое чувство пройдет, я стану ему настоящим отцом. Ведь твои дети от мужа могли быть живы, разве это мне помешало бы любить тебя?

– Илья, Илья! Что сказать тебе? Могу ли я принять от тебя такую жертву?

– Это не жертва, Таня, не жертва. Не могу я жить без тебя. Пойми, одна мысль, что я потеряю тебя, убивает. Вчера меня поразило не то, что ты сказала, а то, что ты уходишь от меня.

– Не говоришь ли ты этого под первым впечатлением? – спрашиваю я и чувствую, что вся моя измученная душа оживает, что мое горе отходит куда-то, будущее светлеет.

– Нет, Таня, ты меня хорошо знаешь, я не говорю под впечатлением минуты. Ты-то не ошибаешься ли под впечатлением жалости ко мне?

– Нет, Илья! Вся моя жизнь теперь в тебе и для тебя. Ты сам не понимаешь, как ты бесконечно добр. Если бы я даже не любила тебя, то в эту минуту отдала бы тебе мою любовь всю и навсегда.

Я послала Старку письмо. Конечно, я прекрасно сознаю, что причиняю большое горе, но ведь такое же горе я готовила любимому человеку. Старку легче будет перенести. Он так красив – неужели не найдется женщины, которая сумеет его утешить? Что же мне делать, если я не могу жертвовать Ильей и искусством? Я написала, чтобы о судьбе ребенка он не беспокоился: мы повенчаемся с Ильей, и ребенок будет законный. Я сознавалась, что очень виновата, причиняя ему горе, но ведь такое же горе он сделал другому человеку. Я плакала над этим письмом, просила забыть меня и простить, если возможно.

Через четыре дня я получила телеграмму: «Je vous maudis![2]».

Очень аффектно. Не знаю, но мне это кажется чем-то театральным. Эта телеграмма успокоила мою совесть: ни строчки письма, ни намека на ребенка… Может быть, это тоже красиво? Но я, верно, разучилась такое понимать.

Дни бегут за днями. Вот уже месяц, как я здесь. Сердце мое покойно. Мне грустно иногда до боли, но какой-то тихий свет кругом… Это Илья, его любовь.

Он, кажется, забыл о себе и, едва увидит грусть на моем лице, сейчас же старается разогнать ее ласками или шуткой.

Моя беременность ужасно тяжелая, но, несмотря на это, я работаю много.

Задуманную картину я буду писать, когда поправлюсь, а теперь пишу портрет одного писателя, начатый еще до моей болезни.

Разговоры о моей картине сделали мне имя, у меня просят портретов, но я не могу брать заказы – вдруг умру в родах. А что если ребенок опять родится мертвым?

Мне больно, мне будет жаль его, но для Ильи, пожалуй, будет лучше.

Сегодня Женя вернулась из больницы грустная, она провела все утро с матерью. Катю послезавтра отправляют за границу. Мне хочется развлечь Женю, и я завожу разговор о ее женихе. Жених Жени мне нравится, но он напускает на себя слишком много серьезности.

Недавно я, извиняясь, что решаюсь давать ему советы, сказала прямо:

– Никогда не бойтесь быть откровенным с вашей женой, не сдерживайте ваших чувств, даже из страха показаться смешным, а то она может подумать, что вы ее мало любите. Если она бросится к вам в порыве горя или радости, обнимите и поцелуйте ее. Главное – не бойтесь слов. Слова – ложь, когда они неискренни, но если любишь – они музыка для того, кто хочет их слушать.