Вадим Туманов - Всё потерять – и вновь начать с мечты...

• Название: Всё потерять – и вновь начать с мечты...
• Автор: Вадим Туманов
• Издательство: ОАО "Типография «Новости»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004

В этой книге свои воспоминания рассказывает крупный золотопромышленник и близкий друг Владимира Высоцкого. Чего только не было в жизни этого удивительного человека – и колымские лагеря 1948-53 годов при жизни Сталина, и встречи со многими достойными людьми. А также интересные воспоминания о Владимире Высоцком – дружба длилась порядка 8 лет. Так же изложены воспоминания о реалиях СССР и просто о том, какая все-таки тяжелая бывает жизнь, для многих и вообще абсурдная. Книга вышла ограниченным тиражом.

---

Но японцы нас проспали.

Мы почти вплотную подошли к их острову, искали хоть какой-то след утонувшего сейнера, кружили вокруг этого клочка земли, но ни нашего сейнера, ни японских пограничных катеров, которым мы готовы были сдаться, на горизонте не было. Мы видели огни небольших островных городков. Соблазн подойти, ступить на японскую землю был столь велик, возможность остаться там казалась такой реальной, что мы с Костей долго стояли на мостике, не выпуская биноклей из рук. Вся команда непонимающе смотрела на капитана… «Полный назад!» – вдруг скомандовал Семенов.

После вахты мы спустились в каюту.

– Не нужны мы японцам, – вздохнул Костя.

Мы пришли на Сахалин.

В Невельске встретили старого товарища Юру Шальникова, втроем зашли в ресторан «Чайка». Весь вечер мы вспоминали прожитую вместе жизнь. Я наблюдал за публикой. Это были в большинстве рыбаки, живущие на своих судах и недавно вернувшиеся из рейса. Ближе к полуночи Юра заторопился домой, а мы с Костей вернулись в порт, чтобы шлюпкой добраться до нашего судна на рейде.

Горький осадок остался у меня от встречи с Юркой Милашичевым. Когда-то он приходил меня подменить на пароходе «Одесса». В нашей владивостокской компании это был один из самых интеллигентных и обязательных ребят. Всегда аккуратный, в отутюженном костюме. На Сахалине я не узнал его, передо мной был окончательно спившийся, опустившийся человек. Больно было смотреть на него.

В каюте по ночам я часто думал о Римме, собирался написать ей, но не знал, о чем – никакой определенности по-прежнему не было. Изредка мы с Костей ходили в кино, заглядывали на почту, я получал телеграммы от своих друзей по бригаде. В какой-то момент и вдруг понял, что нахожусь на распутье.

«12 марта 1957 года, вторник. Были в кино. Весь день прошел, не отличаясь от предыдущего. Я твердо решил – плавать больше не буду.

13 марта, среда. Сегодня у нас ночевал один парень – Милашичев Юрий. Интересно, был такой скромный, а теперь пьяница, не знаю, отчего люди спиваются.

Днем встретили с Костей Николая Филимонова, был у нас на судне. Как все меняются интересно. Что будет через несколько лет?

Сегодня должны уходить в море, вернее, прямо сейчас. Зашел Костя и говорит: «Уходим». Знаю только одно – что буду стараться, чтобы наверстать все, что потеряно за все эти годы. Сегодня мне Костя рассказал, вернее, вспоминал, что, когда вели этапом, он видел Майку и она заплакала, несмотря на то что прошло столько лет и она замужем. Я о ней вспоминаю, как о замечательном человеке. Сейчас продолжают искать пропавшее судно, которое видели последний раз у Слепиковского. Наверное, и мы снова пойдем искать. От всего болит голова:

24 марта, воскресенье. Находимся в море. Все хорошо, если не считать того, что страшно ругаемся с Костей. Целыми днями бол тает. Эх, жизнь – мог бы позавидовать только идиот.

25 марта, понедельник. Сегодня болтает, как и в предыдущие дни. Как часто я вспоминаю мать, когда-то она так просила меш и хотела, чтобы я был врачом, а мне казалось, что на врачей не могут учиться настоящие мужчины. Сейчас мне это смешно. Мы сидим с Костей и смеемся, как в молодости нам могла нравиться морская жизнь и как смешно, до боли смешно, что мы сейчас моряки. Только глупцы могут пойти в море, точнее – люди, которые ограничены до невозможности. И вся эта так называемая любовь к морю переходит в стадию необходимости жить, вернее, зарабатывать деньги, кого человеку некуда пойти за неимением другой специальности, и ему приходится влачить жалкое существование на море.

Сегодня узнали, что японцы подобрали только плоты, круги и шлюпку, люди все утонули. Ночь, страшно качает, противно все. Ложусь спать.

26 марта, вторник. Находимся в море. По-прежнему шторм.

27 марта, среда. Сегодня передавали по радио о совещании на Бермудских островах. По-прежнему болтает, идем к Невельску, наверное я сегодня останусь в городе, чтобы выбраться во Владивосток. Я и знаю… Есть на свете люди, которые тоже устали жить, как я, как в жизни все трудно, как тяжело выбираться тому, кого когда-то столкнули. Фактически большинство людей обычно уходят в сторону после этого, и лишь немногие опять претендуют на жизнь настоящую и только единицам это удается.

28 марта, четверг. Ложусь спать, очень хочется, чтобы приснилась Римма еще раз».

На Сахалине я провел два месяца.

Спасибо тебе, Костя, за то, что по-братски приютил и как-то скрасил мои невеселые послелагерные дни. Как-нибудь я доберусь до Владивостока, а оттуда снова через Хабаровск и Магадан по колымской трассе до Сусумана. Видно, добывать золото – это единственное, что я сегодня могу.

«23 мая, 1957. И вот я снова на Колыме. Говорят, что даже к месту, где жестокие морозы и вообще жестокий климат, привыкают, я с этим теперь согласен. Когда работал на судне, мне чего-то не хватало, не было дня, чтобы я не вспоминал о Колыме, может быть, потому, что все же здесь прошло столько лет жизни. С Риммой у меня тоже хорошо, мы скоро должны быть вместе. Она сейчас в Хабаровске. По-прежнему работа, мне приятно, что я могу много работать».

«27 августа, 1957. Мы с Риммой вместе, то есть муж и жена. С первых дней жизни ругаемся, причем довольно часто. Но все это должно пройти, я уверен, что мы с ней будем жить хорошо. Я где-то слышал, что чем у женщин больше появляется морщин, тем сильнее сглаживаются неровности ее характера. Это, конечно, так…

Встретил много ребят, с которыми был в лагерях».

«17 февраля, 1958. Работаю снова на «Фрунзе», на новой террасе Сусумана. За все годы не встречал шахты, которая бы отрабатывалась так трудно. Но ребята верят в свою работу, могу радоваться, что такой спаянный, крепкий коллектив. С Риммой тоже не совсем в порядке, ругаемся, но реже. Новый год провели плохо: несколько часов я сидел в милиции, хотя не был виноват. Не знаю почему, мне кажется, что милиция относится ко мне плохо, хотя для этого нет причин. Но у них, видно, понятие: раз человек был в лагере, значит, он негодяй. Жаль, что они думают так, мне это очень неприятно».

«20 августа, 1958. Чувствуется, что плана мы не выполним, очень подвел участок «Пролог». Сколько сил потрачено – и все зря. Признаться, мне очень не везло в этом году, хотя работали нисколько не хуже, чем в те годы.

Приехала Римма от бабушки, как хорошо вместе!

Было бы тысяч пятьдесят, мы бы уехали совсем, я очень устал. Ребята думают то же самое. Еще впереди ключ Заросший и месяц сентябрь – последняя надежда.

Какая Римма чудесная после поездки в отпуск». Теперь вернусь к тому летнему дню 14 июня 1957 года, когда мы с Риммой пригласили друзей на свадьбу. Накануне начальник горного управления Струков попросил срочно запустить новый мощный промприбор для промывки. И вот вечером в сусуманской столовой свадьба, утром и днем мы в болотных сапогах, грязные, усталые, перетаскиваем компрессоры, возимся с затором машин, которые перегородили дорогу. Кто-то просит меня подойти к одной из легковых машин. Что там еще у них?! Чумазый, взлохмаченный, злой, заглядываю в окно машины, а там на заднем сиденье – Римма! Надрывают глотки шоферы, сигналят машины, а я стою в клубах пыли перед своей невестой и только сейчас вспоминаю, что вечером мы ждем гостей. В Римминых глазах я вижу горечь. Как можно влезать в какую-то работу в такой день! Как могли, мы с ребятами расчистили дорогу и установили технику на 15 дней раньше срока. А каждый день – это килограммы золота. На собственную свадьбу я все-таки успел. Гостей собралось много: ее подруги, мои друзья, районное начальство. Среди других тост поднял Игнат Матвеевич Шуренок, заместитель начальника Западного горного управления. Крупного телосложения, с седой шевелюрой и хорошо поставленным голосом, он начал свой тост с того, что у него с Тумановым особое знакомство, о котором он не может всем рассказать.

– Правда, Туманов? – обратился он ко мне. Я покраснел и ничего не сказал.

Теперь, почти полвека спустя, я расскажу, что случилось, когда мы Ванькой Обрубышем и Валькой Смехом бежали из лагеря и где-то под Нексиканом остановили незнакомую «Победу». В машине оказался Шуренок и с ним Вера Ивановна Лопарева – главный бухгалтер прииска им. Фрунзе, жена главного инженера. Шуренок и Вера встречались. Увидев нас в окно, Шуренок выдернул из кобуры пистолет. Обрубыш вырывает пистолет у него из рук, собирается ударить его, но я перехватываю руку и не даю ему это сделать.

– Вань, – говорю, – с ума сошел? Сейчас нас и так ищут, а за пистолет вообще всю Колыму на ноги поставят.

Ванька вернул пистолет, но предварительно вынул обойму. Я не заметил, как Смех с Обрубышем успели забрать у Веры деньги, и мы скрылись. Потом я не раз встречался с Верой Ивановной Лопаревой и чтобы как-то загладить ту историю, подарил ей часы. Свадьба мне запомнилась весельем, которое ничем не было омрачено, и это выглядело обещанием новой, радостной жизни. Мне по особенно приятно, что сусуманские власти решили нам, молодым, дать в районном центре двухкомнатную квартиру. Причем, в доме, заселенном по преимуществу начальниками. Предназначенную нам квартиру прежде занимал заместитель начальника политуправления Заплага. Мне показали квартиру, но я и представления не имел, что еще потребуется выполнить кучу формальностей. Откуда все это было знать Римме и мне? А когда через месяц нас надоумили все-таки пойти получить ордер, прописаться и Римма отправилась к председателю райисполкома, тот, прочитав, на чье имя ордер, отказался подписывать документы, заявив, что на эту квартиру очередь людей, куда более достойных. Вернувшись с работы, я застал Римму в слезах. Она долго не могла говорить, ей никак не давалось повторить слова о «более достойных».