Кнут Гамсун - Женщины у колодца

• Название: Женщины у колодца
• Автор: Кнут Гамсун
• Издательство: Пг.-М.: Петроград
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1923

«Женщин у колодца» (1920) многие критики считают романом циничным и безысходным, одной из самых сумрачных книг Гамсуна.

В нем рассказывается о вымирании маленькой приморской деревушки, зараженной ложными, с точки зрения автора, ценностями современного мира. Сам сюжет как бы почерпнут писателем из сплетен местных женщин у городского колодца. Однако мелкие происшествия в городе постепенно вырастают в пародию на современную жизнь, в которой «люди наталкиваются друг на друга, переступают друг через друга, одни падают наземь и служат другим мостом, иные умирают – это те, которые трудней всего переносят толчки, наименее способны к сопротивлению, – и они гибнут. Без этого не обходится! Но другие цветут и преуспевают. В этом и заключается бессмертие жизни! И все это было известно тем, у колодца».

Один из самых многозначных и «амбивалентных» героев романа – хромой кастрат Оливер Андерсен, собирающий вокруг себя события городской жизни и являющийся ее отражением. Он, по словам норвежского литературоведа Атли Киттанга, «является гротескным символом современной ущербности, но в то же время его изображению присуща та отчетливая симпатия, которую Гамсун всегда питал к аутсайдерам».

Наталия Будур - «Гамсун. Мистерия жизни»

---

Адвокат мог бы ответить ему так, что консул сделался бы совсем ручным. Но Фредериксен не решился прибегнуть к такому крайнему средству. Ведь он может добром достигнуть своей цели! Поэтому он ограничился только тем, что процитировал изречение:

— «Женись и ты будешь раскаиваться!» Но все мы должны пойти по этому пути. Это так же неизбежно, как и смерть.

— И вы тоже, господин адвокат? Да, да, ещё не слишком поздно! Конечно, ещё не поздно и для вас!

Консул чокнулся с ним. Фредериксен молча выпил вино. Слишком поздно? Но ведь он был на несколько лет моложе консула, который всё ещё был не прочь продолжать свои любовные похождения, — соблюдая лишь нужную осторожность. Не понравился также Фредериксену и тон консула, пожалуй, немного слишком высокомерный. Очевидно он забыл, что перед ним человек, который может быть выбран в стортинг.

— В данном случае, я вовсе не имею намерения ждать, пока будет слишком поздно, — проговорил Фредериксен. — Мы все должны были бы избегать переступать границу нашего возраста и помнить о своих годах!

«Пусть получает!» — подумал он и простился с консулом.

«И вот этот человек может попасть в стортинг, стать его членом?» — размышлял консул. Нет, в таком случае, он, консул, предпочитает оставаться тем, чем был! И он сразу развеселился при этой мысли. К нему вернулись его прежний юмор, его работоспособность. Он отправил свои донесения иностранным правительствам, обдумал свой образ действий в отношении матросов и решил не спускать доктору. Он старался усилить в своей душе негодование, вместо боязни, и дать энергичный отпор своим противникам. Пусть будет, что будет!

И он продолжал быть самым любезным хозяином по отношению к гостям своей дочери. Он разговаривал с ними, служил для них моделью, угощал их вином и лакомствами из своей лавки. Он простирал свою любезность до того, что посылал каждому из них жёлтое шёлковое кашне, если они засиживались в саду до позднего вечера.

Консул прекрасно видел, что Фиа привела таких гостей к нему лишь для того, чтобы помочь им. И вот он должен был оставить у себя портреты, которые они рисовали и, даже не спрашивая молодых художников о цене, вручить им изрядную сумму. Но разве он мог поступить иначе?

Впрочем, это было не важно: он не был особенно расчётлив в таких случаях и притом это удовлетворяло его тщеславие. В городе ведь все знали, что делают у него молодые художники. Но об этом стало известно и в столице. В газетах появилось извещение, что молодые художники находятся в гостях у консула Ионсена, матадора береговой полосы, и пишут портреты его семьи.

— Зачем это вы упомянули обо мне в газетах? — шутливо заметил консул художникам. — Я не хочу никакого шума по этому поводу. И притом не забывайте, что ваше пребывание у меня должно составлять тайну. Ведь если узнают, что вы пишете наши портреты, то мне придётся платить больше налогов!

О, как он хорошо умел разговаривать с молодыми людьми и, снисходительно улыбаясь, слушать их рассказы о весёлых проказах, в которых они были участниками. Впрочем, все их проказы были довольно невинного свойства, так как это были приличные и благовоспитанные юноши. Фиа обращалась с ними по-дружески, по-товарищески, но никогда не переступала известных рамок, поэтому художники и прозвали её графиней. Фиа, со своей стороны, ничего не имела против такого прозвища. Кого же называть так, как не её, дочь такого важного отца, художницу, талантливую и поэтичную? Алиса Гейльберг тоже ведь была консульской дочерью, но разве такое прозвище подходило к ней? У неё не было никаких особенных талантов. Она училась только домашнему хозяйству. Дочери Ольсена были способными девушками, но глупые родители страшно избаловали их и внушили им важность, которая была им не к лицу. Кто же ещё был в этом маленьком городке? Дочери Генриксена были ещё малы, но из них вероятно ничего настоящего не выйдет. Остаётся Фиа. Она-то и есть настоящая графиня, высокая, стройная, с прекрасными манерами.

Консул не мог себе представить, чтобы Фиа могла увлечься молодыми художниками, которых она пригласила к нему в дом. Если б он подозревал это, то поговорил бы с нею серьёзно. Молодые люди были образованы, но оба одинаково бедны. Один был сыном волостного старшины, а отец другого был маляр. Консул Ионсен не имел классовых предрассудков, но у него была только одна единственная дочь, его любимица, и он хотел бы для неё более подходящей партии. Сын какого-нибудь дельца, во главе крупной старой коммерческой фирмы, был бы ему больше по душе в качестве зятя.

Однако консулу было приятно услышать однажды, во время обеда, что молодые художники получили заказы.

— Этим мы вам обязаны! — сказали они консулу.

— Поздравляю! — отвечал консул. — Какие же это заказы?

— Мы должны писать портреты консула Ольсена и его жены.

— Ольсена! — вскричала госпожа Ионсен. — Нет, знаете ли!

Все за столом рассмеялись.

— Заказ всё же остаётся заказом, Иоганна, ты это понимаешь? — заметил консул дружеским тоном.

— А что, Гейльберг и Давидсен ещё не сделали вам такого заказа? — спросила насмешливо консульша. — Наверное они скоро обратятся к вам.

И снова все засмеялись.

Консул обратился к обоим художникам и объяснил им, что в городе развелось много консулов теперь и все новоиспечённые консулы хотят непременно подражать старшим консулам.

— Над этим можно только посмеяться, Иоганна! — прибавил консул. — Не стоит принимать это всерьёз!

Госпожа Ионсен возразила, что она вовсе не принимает это всерьёз. Если кто-нибудь смотрит с улыбкой на этих консулов, так это именно она.

— Что касается Давидсена, — заметил консул, — то он совсем в другом роде, без всяких претензий, без образования, но не дурак. Он человек труда, стоит за своим прилавком и продаёт зелёное мыло. Я научился ценить Давидсена.

Госпожа Ионсен проговорила, многозначительно улыбнувшись:

— Я думаю вот о чём: так как я нарисована в шёлковом платье, то что же наденет жена Ольсена, чтобы выглядеть ещё наряднёе?

Консул пожелал успеха обоим художникам, а Фиа спросила, когда они начнут свою работу у Ольсена?

— Как только захотим! — отвечали они и прибавили, что вероятно будут рисовать также портреты и обеих дочерей Ольсена.

— Вот видите! Это будет ещё более великолепно! — воскликнула госпожа Ионсен. — И я знаю теперь, что наденет госпожа Ольсен! Она будет позировать в двух шёлковых платьях.

Снова раздался громкий смех за столом. Госпожа Ионсен вообще так редко шутила, что никто не ожидал от неё такой выходки. Консул тотчас же пришёл в восторг от её остроумия, но похвалы его испортили всё, так как его жена, продолжая свои шутки, спросила:

— А что же будет на ногах госпожи Ольсен? Двое башмаков?

Опять стали смеяться, но оба художника подумали: хорошо бы, если б она прекратила свои остроты!

Однако художникам очень понравилось у консула Ольсена. Нигде они ещё не получали такого хорошего вина за завтраком, таких пирожных и такого послеобеденного кофе, со сливочными вафлями! А вдобавок и обе молодые дочери Ольсена, такие здоровые и весёлые девушки, были очень хорошенькие и один из художников сразу влюбился в обеих.

Госпожа Ольсен тоже оказалась оклеветанной. Она была чрезвычайно любезная дама, очень добросердечная и ласковая. Все её мысли и заботы принадлежали дочерям. Она баловала их, предоставляла им делать, что они хотят, и воспитала из них каких-то пустоголовых кукол.

Нет, госпожа Ольсен вовсе не желала, чтобы рисовали её портрет! Она каждый день восставала против этого и хотела, чтобы вместо неё рисовали её дочерей. Консул Ольсен всякий раз должен был уговаривать её сидеть спокойно. И, покоряясь воле мужа, она позировала, разряженная в пух и прах, со множеством колец на пальцах и с золотой часовой цепочкой. Её муж, выскочка и счастливый спекулянт, любил окружать себя пышностью и выставлять своё богатство. Но в то же время ему нравилось распевать уличные песни и дурачиться. А затем он снова напускал на себя важность, сидел молча и только изредка покачивал или кивал головой. Он делал вид, что размышляет о каких-то важных делах и тогда госпожа Ольсен говорила дочерям: «Сидите смирно. Не мешайте отцу, девочки!».

Ольсен был тоже любезный и добродушный человек. Но он был очень тщеславен, поэтому ему нравилось, что все сидели смирно, когда он обдумывал свои крупные дела.

— Превосходно! — говорил художник. — Теперь как раз у вас такое выражение, как нужно. Твёрдость характера, ум! Продолжайте так сидеть, господин консул, — говорил он Ольсену, точно собираясь фотографировать его.

И консул Ольсен, из тщеславия, принуждал себя думать о крупной хлебной торговле в Аргентине, вместо того, чтобы напевать и корчить гримасы.

Портрет обещал быть очень удачным, и художник даже попросил разрешения выставить его в Христиании. Сам Ольсен не особенно желал этого, но согласился из любезности к художнику. Если это может принести ему какую-нибудь пользу, то отчего же? В доме все были предупредительны к художникам, даже дочери. Но они не влюбились в них, о, нет! Они были детьми купца и, конечно, хотели оставаться в купеческом сословии. Они часто говорили о Шельдрупе Ионсен и однажды, когда художник только что начал рисовать их портрет, они ни с того, ни с сего прервали сеанс, сказав, в своё оправдание, что они неожиданно увидели Шельдрупа Ионсена на улице и хотят поболтать с ним. Он ведь приехал ненадолго!