Виктор Колупаев - Безвременье

• Название: Безвременье
• Автор: Виктор Колупаев
• Издательство: Издательство Томского ЦНТИ
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2000
• ISBN: 5-89702-032-9

Роман В. Колупаева и Ю. Марушкина насквозь пронизан железной необязательностью мира, в котором живут и действуют герои Пров и Мар и где приключения со столь же железной необязательностью  перемежаются отступлениями, определяющими философию этого мира — страшно знакомую, но одновременно уже и далекую.

Сюжет романа «Безвременье (если вообще можно говорить о виртуальном сюжете) сложен и бесконечен, пересказывать его бессмысленно; это все равно, что пересказывать сюжеты Марселя Пруста. Вся книга В. Колупаева и Ю. Марушкина — это глубокая тоска по культуре, которая никак не может получить достойной устойчивости, а если получает ее, то тут же рушится, становится другой, уступая место абсолютно иным новациям. Движение романа выражено похождениями человеко-людей Прова и Мара и рассуждениями виртуального человека, отличающегося от последних тем, что на все заданные им самим вопросы дает абсолютно исчерпывающие ответы, а человеко-люди от виртуального человека отличаются тем, что их больше всего интересует, хорошо ли им в этом мире.

Ну а что касается самого мира, описанного в романе, то Пров и Мар путешествуют по Вторчермету — законсервированному кладбищу прогоревшей цивилизации ХХ века, «прогоревшей когда-то в буквальном смысле этого слова, ибо наши предки  сожгли всё — лес, уголь, нефть, газ, и создали атмосферу, в которой не могли уже существовать ни люди, ни растительность, за что им и следует наша глубокая благодарность».

© Геннадий Прашкевич

---

Долговязый сумел-таки переправить ногу на другую сторону шпалеры, однако перелезть ему туда не удалось — властная лапа Рябого шутя вернула его назад.

— Не суйся!

Щелкнул предохранитель... И в это время мир внезапно исчез. Плотная пелена густого серого цвета, ровного, без оттенков, легла на мои глаза. Опять эта сплошная кошмарная пустота, в которой брезжит скорее угадываемый, чем видимый свет. Блуждали какие-то блики, неясные тени, а определенного — ничего. Только шумное прерывистое дыхание, громкий топот, да хриплый басок, разрядившийся отборной солдатской бранью. И тотчас же автоматная очередь полосонула по непроглядной мгле. Послышался короткий вскрик, барабанная дробь топота захлебнулась, распалась, и тут же раздался глухой, вязкий звук, будто на землю бросили тяжелую ношу.

Хлестко ударил одиночный выстрел (наверняка, долговязого — у него карабин) и серая мгла замолчала. Лишь, по-прежнему, летучая поступь удаляясь, продолжала свой теперь уже монолог.

61.

Я чувствовал, что Фундаментал доволен. Во-первых, он наказал меня, расстрелял. Во-вторых, он все же сохранил меня для себя, потому что нуждался во мне. Отсюда и условность расстрела. Фундаментал явно проникался идеями диалектики.

— У меня к вам просьба, — сказал он. — Держите Каллипигу или за руку, или на руках, это уж как вам удобнее. Но чтобы она от вас ни на шаг. А вы сами — от меня.

— Договорились, — согласился я.

— Уж и на минутку нельзя отлучиться! — недовольно вздернула носик Каллипига.

— Ваши минутки равны, оказывается, годам, — снова посуровел Фундаментал. — А у нас дел невпроворот.

Я не стал расстраивать его относительно "дел". Знай он, сколько недочетов, ошибок и глупостей было в его проекте, он, быть может, вообще прикрыл эту лавочку. А мне исправленный по советам Каллипиги мир человеко-людей нравился. "Нравился" — это, конечно, сказано слишком по-людо-человечески. Но он был нужен Каллипиге, а, значит, и мне. Работа в качестве перводвигателя этого мира меня не очень утомляла. Да и теоретически я был хорошо подкован. Бывая Аристотелем, я досконально разработал эту проблему в своей "Метафизике" и "Физике". Конечно, мир, созданный мною по проекту Фундаментала, мало походил на мир, в котором я побывал. Тот мир, у озера, жил сам, а этот нуждался в постоянном подталкивании, исправлении и корректировке.

Меня радовало, что здесь появился человек, с которым я беседовал у озера. Меня огорчало, что вместе с ним был и тот космолетчик, у которого я отнял Каллипигу. Но радость и огорчение взаимно уравновешивали друг друга, то есть диалектически я был радостно огорчен или огорчительно радостен.

— Вычислителей переплавим в строителей! — заявил Фундаментал, призывно махнув нам рукой, и мы втроем проделали обратный путь через темную комнату. Остался позади уже и коридор Космоцентра. Фундаментал начал ежиться, поводить плечами, сучить ногами — это дроби вспучивались на нем, но он переносил все стоически. Каллипига на моих любящих право-левых руках чувствовала себя вполне комфортно и даже что-то вполголоса напевала, что, впрочем, не мешало нашему с Фундаменталом разговору.

— Так что, — спросил он, — проблема умножения "два на два" решена?

— Решена, решена, — успокоил я его.

— От-лич-но! И сколько же?

— Что: сколько же?

— Да, дважды два?

— А-а... Да сколько угодно.

— Четыре! — погрозил мне Фундаментал заскорузлым от коростообразующих дробей пальцем. — Четыре, дорогой мой.

— Бывает и четыре, — согласился я.

— Вы что, сомневаетесь в правильности таблицы умножения?

— Нет, не сомневаюсь.

— В чем же тогда дело?

— В доказательстве... Пусть в правильности таблицы умножения убеждены все людо-человеки, пусть она абсолютно достоверна, очевидна, пусть она удостоверяется бесчисленным количеством фактов. Однако никто и никогда из вас не ответит на вопрос: почему дважды два четыре? В сущности, вы не сможете и ответить на вопрос: почему один да один — два? Конечно, единица и двойка обладают определенным смысловым содержанием, и в силу этого содержания сумма двух единиц равна двум. Но почему данное численное содержание ведет именно к такому численному результату, — этого никто из людо-человеков не разъяснил и, мне кажется, не в силах разъяснить. То же самое можно сказать и о всем вашем людо-человеческом знании, и, в частности, о вашей формальной логике. Как бы она ни была очевидна, убедительна и ясна, за ней стоит некая бездна непонятного, алогичного, таинственного, откуда она и получает свою структуру, но о чем нельзя ни говорить, ни мыслить. Никогда ваша логика не разъяснит вам своих логических форм, как бы они для вас ни казались ясными и очевидными сами по себе.

— Да чем это наша логика и таблица умножения вам не угодили?

— Мне не надо угождать. Вы спрашиваете, я отвечаю.

Фундаментал нашарил в пустоте ручку двери, толкнул ее, отчего сразу же образовалась и сама дверь и даже косяк. Донесся шум голосов вычислителей.

— Так все-таки, дважды два — четыре?

— Смотря где... Может быть и четыре.

— В городе, например...

— А-а... Там... Да, там уж точно дважды два — четыре.

— Ну вот! Сами же и признались!

— В чем это я признался?

— Да в том, что дважды два — четыре.

— Ни в чем таком я не признавался.

— Да только что ведь вы сказали, что в городе дважды два — четыре.

— В городе — четыре, — согласился я.

— А в Смолокуровке, что — пять?

— И в Смолокуровке четыре.

— Тогда в чем дело?

— Не знаю, — честно признался я. — Это ведь вы создали целый вычислительный центр специально для решения проблемы, а не я.

— А представьте себя на моем месте. Из нормального временного мира, где дважды два — четыре, вы внезапно попадаете в Безвременье! Тут у любого ум за разум зайдет. Как не поразиться вашему дикому набору друг друга уничтожающих утверждений? Самоутверждение путем самоотрицания... Тождественность утверждения и отрицания... Что это за философия такая, по которой можно все, что угодно, доказать и все, что угодно, опровергнуть? Что за странная софистика, которая требует, чтобы отрицание было утверждением и утверждение — отрицанием, чтобы все было всем и ничем, одно — одним и многим, сущее — сущим и не-сущим! Вот и пришлось разбираться. И Вселенную пытались построить, и два на два умножали, и с вами вели многочасовые диалектические беседы. Кое-что выяснили, а теперь этот вычислительный центр упраздняем. Рабочие руки нужны. Да и проблемы есть поважнее.

— Вечно у вас проблемы, — констатировал я.

Каллипига разыгралась у меня на руках, расшалилась, веселым и задорным голосом запела "Ах вы сени, мои сени...", только что в пляс не пошла. Фундаментал вошел в помещение своего вычислительного центра. Вычислители и вычислительницы тут вовсю вычислялись. Но торжественный вид Фундаментала, что ли, заставил их отвлечься от работы. ИТРы начали окружать нас, настороженно галдя и в открытую почесываясь.

— Баста! — крикнул Фундаментал.

— Баста! — разнеслось по толпе вычислителей. — Баста! Паста! Пусто! Капуста! Устно! Письменно! — Перекатываясь и причудливо изменяясь, информация покатилась в другие отделы.

— Теперь вы уже не вычислители, а строители. На воздух, на солнышко. Строители, подъем!

— Строители, подъем! — Второй волной покатилась информация. — Строители, подъем! Строим вдвоем!. Строим вдвоем!

— Прошу, прошу. Не толкайтесь, спокойненько. — Фундаментал указал будущим строителям направление движения.

Они не ринулись, не понеслись, как можно было ожидать. Нет, они спокойно проходили мимо нас, на меня, впрочем, даже не взглядывая, а вот Каллипиге отдавали чуть ли не царские почести. Результаты своей работы они складывали ей на живот и на грудь: здесь были и числа, целые, многопорядковые и дробные, самые разнообразные предметы и их качества, абстрактные понятия, законы и исключения  из этих законов, мыслеобразы и словосочетания, настроения и парадигмы мировоззрений, жуть бессознательного и примитивные логические мысли, парадоксы и парадоксизмы, и прочая и прочая. Я-то все это знал и без них. А Каллипига словно ошалела от радости. Запихивая все это себе за пазуху, казавшуюся бездонной, она в каком-то восторге пела то гимн боксеров "Что же вы не бьете, дьяволы?!", то земледельческую песню "Пашем, пашем, да все зря!" А то вдруг переходила на негритянские частушки или славянские эпиталамы. Поведение ее было явно нервозным. Да и Фундаментал едва сдерживался, хотя и старался казаться спокойным, рассудительным и знающим все наперед. Да, я их понимал. Что-то сдвинулось в их временном мире с мертвой точки, события какие-то назревали... А мне-то что? Я есмь. И Каллипига на моих незеркально-инвариантных руках.

Фундаментал проявлял отеческую заботу о подчиненных. Дроби буквально загрызали его, но он ждал, пока не выйдут все потенциальные строители, то ли Дворца Дискуссий, то ли пресветлого будущего. А они, эти строители, уже запрудили коридор Космоцентра и теперь, толкаясь и беззлобно переругиваясь, носились по нему, освобождаясь от въедливых дробей. А сзади, фигурально выражаясь, потому что тут никакого сзади или спереди не было, все напирали и напирали. Тут уж было почти и не протолкнуться.