Джордже Менюк - Диск

• Название: Диск
• Автор: Джордже Менюк
• Издательство: Известия
• Жанр: Современная проза
• Год: 1981

«Диск» был первоначально определен автором как роман-исследование. Две главные темы пересекаются в нем: человек и война, искусство и жизнь (война). Герои живут на острие ножа, они поставлены в предельные ситуации, и их чувства достигают максимального напряжения. Их переживания поляризованы. Они, герои повести, живут в поисках утраченного времени и прерванных человеческих отношений Память и наблюдательность содействуют процессу обретения себя.

---

Джордже Менюк Диск

1. Вернись, корабль

Проклятая загадочная книга! Я держу ее в руках, но что она собой представляет и кто ее автор – мне неведомо. Неторопливо листаю, рассматриваю цветные, во всю страницу, рисунки. В основном это какие-то пейзажи. Я скольжу по ним рассеянным, невнимательным взглядом.

И вдруг в самом конце книги, потрясенный, – замечаю невиданный рисунок. Это глаз – косой, с нависшей седой бровью, – он мигает, движется, как любой живой глаз.

По его надменному, несколько ироничному выражению, по морщинистым векам я могу судить, что глаз принадлежит мужчине среднего возраста, многое видевшему и многое пережившему, но что самое непостижимое – глаз определенно знает меня!

Кусок лба и часть щеки, запечатленные на рисунке, не дают полного представления о лице человека, которому мог принадлежать глаз. И потому он сам остается для меня неузнанным и столь же таинственным, как и вся книга.

Таких диковинных иллюстраций мне еще не приходилось видеть. Глаз пленяет меня и обезоруживает, копается в моей оголенной душе, допрашивает и осуждает – холодно и неумолимо. Чей это глаз? Какому хмурому незнакомцу он принадлежит? Почему он возник передо мной, словно ворон Эдгара По, готовый крикнуть в ответ на любое мое желание, на любую робкую надежду страшное никогда, по чьей воле вмешался он в мою судьбу, и без того запутанную, и по какому праву, в конце концов? Кто он, этот мрачный незнакомец с всевидящим оком?

Я по-прежнему держу книгу в руках, кажется, ничего не изменилось, но рисунки в ней блекнут, становятся банальными и обыденными, как представляется нам многое в повседневной жизни.

Исчезает сверхъестественная сила книги. Всевидящий глаз померк…

Я просыпаюсь. Чувствую, что лоб покрыт каплями холодного пота. Причудливые сновидения рассеиваются, как легкий туман. Распознаю комнату, за окном вижу абрикос, застывший на морозе. На голых ветках хрустальные колокольчики-ледышки, а на стеклах окна затейливые узоры, которые напоминают мне лишайники и рогатых оленей среди огромных снежных пространств зимнего севера. И просыпаюсь окончательно.

Только тогда слышу стук в дверь. Нехотя поднимаюсь и смотрю в окно. Незнакомая девушка в красной шапочке тихо, но настойчиво стучится в мою дверь. Поспешно одеваюсь и выхожу. Красная шапочка не проявляет удивления, увидев мою сонную физиономию.

– Товарищ Врынчан? – спрашивает она.

– Да.

– Мне бы хотелось поговорить с вами…

– Пожалуйста.

Я беру у нее пальто и красную шапочку и, пока вешаю, вижу, как она пытается снять озябшими руками ботики. Один ботик не расстегивается.

– Помогите, прошу вас.

Девушка садится на стул, а я опускаюсь на одно колено и дергаю застежку упрямого ботика. От растерянности не могу сказать ни слова. Мое недоумение растет с каждой минутой.

А девушка с прелестной улыбкой подходит к овальному зеркалу и спокойно поправляет прическу. Потом протягивает мне руку.

– Марчела.

Ее имя ничего не говорит моей памяти. Марчела видит мое недоумение и, грея руки у теплого радиатора, вздыхает.

– Ах, эти мужчины!

Я разглядываю ее с нескрываемым любопытством.

Ей лет двадцать с небольшим, черные, отливающие синевой волосы. Глаза большие, темно-карие, в которых мне чудится задумчивая доброта и нежность. Когда Марчела улыбается, в ее глазах мерцают многоцветные крапинки, словно камешки на морском мелководье. Нос у нее слегка приплюснутый, с широко вырезанными ноздрями, как у таитянки. Губы чуть приоткрытые, влажные, чувственные. Фигурка у нее гибкая и чуткая, как тростник под легким ветром. Неясно и отдаленно пробивается у меня какое-то воспоминание, но тут же ускользает. Нет, Марчелу я вижу впервые, где бы мог ее видеть раньше? Она сидит на стуле в легком, вишневого цвета платье и кажется мальвой, чудом расцветшей в это морозное утро. Не продолжается ли мой странный сон?

– Значит, вы меня не узнали?

– Признаться, не узнаю… Вы сами откуда?

– Из Антифалы.

– Да вы же были у нас. Сразу после войны, поздней осенью.

Поворачивай, корабль, обратно! За эти годы столько волн ударялось о твои борта, столько бурь прибивало к другим берегам… Марчела, да ведь ты тогда была совсем девчушкой, птенцом перепелки, который и летать-то не мог.

– А вы еще говорили мне, что я очень хорошенькая, конфеты покупали и гуляли со мной по берегу Дуная. Ах, эти мужчины! До чего у вас короткая память.

Феноменальной памятью я не наделен, что верно, то верно. От этого меня избавила природа. Не то помнить бы мне все совершенные или виденные глупости, которыми так богата была моя жизнь. У некоторых моих друзей (хоть их и немного у меня осталось) память куда крепче…

– Выходит, вы забыли и мою маму, Иоланду Младин?

Я не успеваю ответить, потому что от догадки у меня отнялся язык. Йоланда…

А Марчела продолжает, не давая мне возможности опомниться:

– И моего отца Адриана Тонегару, который называл себя Совежой, тоже не помните? А он был вашим другом. Правда, он пропал без вести, но это не причина, чтобы его забыть.

– Так это ты… – От волнения мне трудно говорить. – Маленькая Марчела, которой так хотелось скорее пойти в школу! Боже мой! Я тебя помню и эту поездку к вам в Антифалу… Если бы ты знала, как я тогда тосковал, мне не давали покоя воспоминания. Этой поездкой я только еще больше разворошил их… В тот первый послевоенный год я чувствовал себя таким чужим и одиноким среди людей. Но жизнь идет, и раны затягиваются… Я рад, что все вы, в общих чертах… – Я окончательно запутался и умолк.

– Затягиваются раны, но остаются рубцы от них… – тихо говорит Марчела. – А в общих чертах, помогите-ка лучше согреть мне ноги. Они у меня совсем окоченели.

Я хватаю одеяло, но Марчела отмахивается.

– Чтобы согреть ноги, надо двигаться, – смеется сна и повязывает вокруг бедер полотенце. – Покажите вашу кухню, я собираюсь приготовить завтрак.

Я что-то лопочу о том, что она моя гостья и поэтому я сам приготовлю, но Марчела качает головой.

– Вы же мне не чужой, – говорит она, – вы друг моего отца, мне будет приятно сделать что-то для вас.

Она ловко управляется с кухонной утварью, я топчусь тут же, на кухне, едва успевая отвечать на ее вопросы о том, где работаю, как живу, чем интересуюсь и какие у меня планы на будущее. Услышав, что я еще не женат, Марчела удивленно и укоряюще бросает:

– Да вы живете совсем как отшельник!

Я спешу пояснить, что жениться представляется мне не таким уж сложным мероприятием, это всегда успеется. Вот когда я закончу свою работу…

– Вот как вы думаете! Любопытная теория…

Эта непоседа, так нежданно свалившаяся на мою голову, озадачивает меня все больше. Пока что-то шипело на сковородке, она уже метнулась в комнату, принялась убирать мою разбросанную постель. Схватила в охапку подушки и потащила их во двор. Я вижу, как она укладывает их на занесенный снегом палисадник, у самых кустов сирени. Что подумают соседи?…

– Чего вы смущаетесь? – говорит вернувшаяся в дом Марчела. – Постель следует проветривать.

Завтрак почти готов. Но Марчеле не сидится на месте. Она то и дело поглядывает через окно на подушки, беспокоится, чтобы их не стащила наша дворовая собака. И неожиданно всплескивает руками, говорит с детской радостью:

– Вы только посмотрите, какая уйма птиц на сирени!

Куст совсем живой, на нем одни синицы. Гоняются друг за дружкой, сбрасывая снег с веток. Кажется, куст расцвел синицами. Мне приходит мысль, что мы можем пойти после завтрака на рынок, сегодня воскресенье, будут продаваться клетки, и вот тогда попробуем поймать синицу.

– Синицу в клетку? – возмущается Марчела. – Нет. Они есть хотят, синицы. Может, у вас найдется горсть крупы? А ну, посмотрим!

Через несколько минут Марчела уже ловко пристраивает картонную коробку на ветках сирени (синицы вспорхнули на акацию и с любопытством наблюдают за ее действиями), затем, убедившись, что коробка хорошо держится, девушка сыплет стакан риса, добавляет хлебные крошки.

– Милости просим, птицы-синицы, закусывайте!

Некоторое время Марчела стоит у заснеженного куста сирени, она довольна, глаза ее блестят. А я смотрю на нее через окно и все еще не могу поверить, что это дочка моего друга. Вот она бежит к крыльцу, слышен топот ее быстрых шагов.

– Теперь и мы можем поесть. Долг перед птицами выполнен. Правда, так лучше, чем сажать их в клетку?

Пока она расставляет на столе приборы (и когда успела обшарить кухню?), я уношусь мыслью в далекие годы и только теперь понимаю, что появление Марчелы не случайно. Я замечаю в ее тихой улыбке скрытую грусть, мне хочется проникнуть в тайну нежданной гостьи. Может, она хочет что-то сообщить мне?

– Вы умывались?

– Еще нет.

– Так скорее умывайтесь! Все остынет.

Брызгает вода из крана. Я подставляю под струю лицо в мыльной пене, с необычным старанием мою шею, растираю холодной водой грудь. Мне представляется, что я умываюсь родниковой водой, слышу, как она журчит, пробиваясь из глубин земли.