Аркадий Фидлер - Белый ягуар - вождь араваков. Трилогия

• Название: Белый ягуар - вождь араваков. Трилогия
• Автор: Аркадий Фидлер
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1987

В трилогии («Остров Робинзона», «Ориноко», «Белый Ягуар») польского писателя и путешественника Аркадия Фидлера рассказывается о судьбе потомка польских переселенцев, который, спасаясь от гнева английских лордов, бежит из Северной Америки и попадает на необитаемый остров Карибского моря, а затем в племя южноамериканских индейцев-араваков и возглавляет их борьбу против испанских, английских и голландских завоевателей. Автор остро разоблачает их «цивилизаторскую» миссию. Время действия трилогии — начало XVIII столетия. Издание рассчитано на массового читателя.

---

— Может быть, изберем их в качестве мишени? — предложил я, указав на тыквы.

— Слишком мелкая цель, — прикинул испанец, — промахнутся!

— А вдруг не промахнутся?

— Хорошо, пусть тогда попытается самый лучший стрелок, посмотрим! — Дон Эстебан не скрывал своего удовольствия.

— Зачем же лучший, — возразил я, — пусть любой! И не один, а три! Выбери сам, ваша милость, любых трех моих индейцев, и пусть стреляют.

Дон Эстебан выбрал, заранее твердо убежденный, что и мои стрелки, и я сам безусловно опозоримся. Двое из стрелков были вполне надежны, что же касается третьего, тут у меня имелись некоторые сомнения.

— Выбери самую большую тыкву, — шепнул я ему, но он, словно обидевшись на неуместный совет, взглянул на меня с укором.

Мы с доном Эстебаном отошли в сторону, а Вагура тем временем давал своим людям последние наставления. Держался он при этом с завидным достоинством. Тем не менее испанские солдаты, посмеиваясь над его молодостью, отпускали шуточки, что, мол, этому грудному младенцу сосать бы соску, а он хватается за оружие.

— Можно стрелять? — обратился ко мне Вагура.

— Разрешите, ваша милость? — повернулся я с подчеркнутой вежливостью к дону Эстебану.

— Ну что ж, три пули за молоком! — Испанец хлопнул в ладоши.

Три стрелка стояли в ряд, один возле другого, с мушкетами у ноги. По сигналу, данному Вагурой, первый поднял ружье, приложил его к плечу, прицелился и выстрелил, затем поочередно то же самое сделали двое других. Первая тыква разлетелась вдребезги, от второй осталась только половинка, третью, как и первую, будто ветром сдуло.

Камень свалился у меня с сердца.

Выстрелив, индейцы, сохраняя полное спокойствие, тотчас же стали перезаряжать ружья, не обращая ни малейшего внимания на шум, поднятый испанцами после первых минут ошеломления. Удивление, недоумение и даже страх читались на их бородатых лицах. А наш отряд продолжал стоять невозмутимо, словно все происходящее вокруг совершенно его не касалось. И лишь Вагура, весело сверкнув глазами, не мог удержаться от ехидной усмешки в сторону испанцев.

Дон Эстебан примолк, явно задетый, и отводил глаза, словно пытаясь скрыть от меня то, что творилось в его душе.

— Всеми нашими прежними победами над испанцами, — вежливо, но многозначительно пояснил я дону, — мы обязаны тому, что враг нас недооценивал.

Быстрый, острый взгляд дона Эстебана свидетельствовал о том, что он правильно понял мои слова.

— А может, это случайность? — Испанец оживился.

В это время какая-то собачонка, напуганная, вероятно, грохотом выстрелов, выскочила из ближайшей хижины на площадь и, собираясь броситься наутек, заметалась неподалеку. Увидев ее, Вагура вышел чуть вперед, прицелился и выстрелил. У меня не было времени остановить шалопая. Несмотря на то что собака ошалело металась не менее чем в сорока шагах, она свалилась как подкошенная и, пару раз дернувшись, испустила дух.

Стоявший поблизости испанский солдат подбежал к собаке и ткнул ее ногой.

— Попал прямо в голову! — крикнул он, уставясь на нас глазами, полными испуганного удивления.

Дон Эстебан, нервно подрагивая рукой, разглаживал бороду. Он явно помрачнел, лицо его вдруг словно увяло, хотя он и пытался изобразить на губах улыбку, по она давалась ему с трудом.

— И сколько у вас таких людей? — сверкнул он на меня холодным взглядом.

— К сожалению, немного, совсем немного! — ответил я огорченно. — Вот те, что здесь, перед вами, и еще несколько отрядов, находящихся сейчас в лесу, недалеко отсюда.

— Отряды в лесу? Что они там делают?

— Обучаются и ждут моих указаний.

Он снова пристально на меня посмотрел.

«Дон Хуан, ты дьявол!»

Когда мы не торопясь подходили к главному тольдо, где все еще сидел Конесо в окружении своей свиты, я повернулся к Арнаку и шепотом велел ему отправить гонца к Ласане, Арасибо и Кокую: пусть они не мешкая начинают действовать, как мы договорились.

Под тольдо дон Эстебан и я уселись рядом с верховным вождем на двух приготовленных табуретах.

— А где будет сидеть Манаури? — обрушился я на Конесо. — Прикажи принести табурет и для него.

Верховный вождь, не переча, послал человека в свою хижину.

Мы молча ждали его возвращения, сидя друг подле друга, за спиной каждого стояла его вооруженная свита. За доном Эстебаном стоял тот самый сержант, что безуспешно искал у нас шхуну, и предводитель индейцев чаима.

Лица у всех нас были внешне непроницаемы, взоры спокойны, но мы настороженно и внимательно следили друг за другом, и все отлично чувствовали тяжесть легшего на нас бремени. Толстая, чувственная нижняя губа Конесо теперь отвисла, будто дряблая кишка, олицетворяя собой все уничижение верховного вождя. Конесо мучила нечистая совесть, к тому же он не знал, что еще ждет его впереди. Дон Эстебан, напротив, был весь собран, хотя и встревожен, ожидая переговоров с едва скрываемым возбуждением. В таком состоянии человек особенно опасен, ибо легко возбудим и склонен к необдуманным действиям.

Я сознавал: события зашли столь далеко, что теперь нет иного выхода — или решительная победа, или смертельный бой.

Когда табурет принесли и Манаури сел, я громко обратился к нему, чтобы слышали все:

— Манаури, ты будешь предельно точно переводить на испанский язык дону Эстебану каждое слово, которое сейчас здесь будет произнесено по-аравакски, а вы, — посмотрел я на Конесо и его людей, — отвечайте мне ясно и честно, если хотите отвратить от племени грозящее ему несчастье.

Они мрачно молчали. С согласия дона Эстебана я приказал привести трех представителей от группы пленников для участия в переговорах. Подойдя, они встали за моей спиной, рядом с Арнаком, сторонясь людей Конесо.

— Кажется, тут еще не все собрались, — воскликнул я. — Конесо! Позови жителей всех ближайших хижин, пусть и они будут здесь.

— Разве это обязательно? — Верховный вождь посмотрел на меня подозрительно. — Там остались одни женщины и дети!

— Пусть придут женщины и дети! Я обещаю им полную безопасность.

Конесо, хотя и неохотно, отдал распоряжение, и вскоре жители с явной опаской стали собираться. Вместе с, женщинами отважились прийти и несколько мужчин. Когда собралась достаточно большая толпа, я потребовал тишины и громким голосом, не скрывая гнева, перешел в наступление.

— Где Карапана, убийца юного Канахоло? — обратился я с вопросом ко всем. — Почему его тут нет?

Молчание.

— Отвечайте! — настаивал я. — Ведь он шаман!

— Он ушел в лес, — буркнул Фуюди, — наверно, совершать обряды.

— Что? — возмутился я. — Совершать обряды сейчас, когда здесь, в Сериме, решается судьба племени? Так он печется о вашей судьбе? Трус он, а не шаман.

Люди внимали мне со страхом и трепетом. Карапана все еще оставался грозной силой. Конесо сопел рядом, пытаясь сдержать бешенство и бросая на меня злобные взгляды.

— Я хочу вам помочь, — продолжал я, обращаясь к аравакским старейшинам, — и помогу, но требую правды! Вот эти двадцать три человека, отобранные для испанцев, откуда взяты? Из каких родов?

— Из всех, — проворчал Конесо, — кроме твоего.

— Ах так! А почему вы не дали пятьдесят, как требует дон Эстебан?

— Остальные сбежали в лес.

— Вот как? А ведь еще и сейчас в хижинах Серимы много молодых мужчин, и их можно брать!

— Их не отобрали. Отобрали только тех.

— А что, те разве хуже?

Глаза Конесо сверкнули злым упрямством, и он ответил:

— Да, хуже.

— Говори прямо: вы хотите от них избавиться, отдать испанцам? Изгнать из своего племени?

— Да, изгнать из своих родов, — спесиво проговорил Пирокай, — по только на два года.

— А те, что сбежали в лес, тоже изгнаны из ваших родов?

— И те тоже. Они отобраны для испанцев.

— Отлично! — воскликнул я, повышая голос. — Если вы отказываетесь от власти над этими двадцатью тремя воинами и над теми, что сбежали в лес, я беру их под свою опеку и принимаю в наш род на два года. Вы согласны? — обратился я теперь к трем пленникам.

— Согласны! — с радостью ответил старший из них. — Мы хотим быть с тобой… Спасибо тебе, Белый Ягуар!

Манаури должен был переводить мои слова на испанский язык для дона Эстебана, но я заметил — дело у него шло из рук вон плохо, а последние слова он вообще не перевел.

— Как только я вас освобожу, — продолжал я, обращаясь к пленникам, — вы сообщите всем, кто ушел в лес, чтобы они вместе с семьями и всем имуществом перебрались из Серимы в наше селение…

— Не разрешаю! — вскипел Конесо, а Пирокай и Фуюди вслед за ним:

— Не допустим!

— Где ваш ум? Вы только что сами сказали, что отрекаетесь от этих людей, изгоняете их из своего рода. Или вы совсем пустые люди и отказываетесь от своих же слов, только что сказанных?