Аркадий Фидлер - Белый ягуар - вождь араваков. Трилогия

• Название: Белый ягуар - вождь араваков. Трилогия
• Автор: Аркадий Фидлер
• Издательство: «Молодая гвардия»
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1987

В трилогии («Остров Робинзона», «Ориноко», «Белый Ягуар») польского писателя и путешественника Аркадия Фидлера рассказывается о судьбе потомка польских переселенцев, который, спасаясь от гнева английских лордов, бежит из Северной Америки и попадает на необитаемый остров Карибского моря, а затем в племя южноамериканских индейцев-араваков и возглавляет их борьбу против испанских, английских и голландских завоевателей. Автор остро разоблачает их «цивилизаторскую» миссию. Время действия трилогии — начало XVIII столетия. Издание рассчитано на массового читателя.

---

Тем временем Канахоло, которого снова повалили на землю, считая, что настала последняя минута его жизни, трясся как в лихорадке.

— Смотри на ягуара, — крикнул ему Манаури, — и говори всю правду, если тебе дорога жизнь! Будешь говорить?

— Бу… буду! — выдавил из себя пленник.

— Кто тебя послал?

— Карапана.

— Говори громче, чтобы все слышали: кто тебя послал?

— Карапана… шаман.

— Он давал тебе листья кумаравы?

— Да… да… давал.

— И что велел с ними делать?

— Велел подложить ре…ре…ребенку Ласаны в подстилку.

— Сколько раз ты это делал?

— Три… нет, четыре раза… четыре.

— Чтобы ребенок умер?

— Да, да, чтобы умер…

— А вина чтобы пала на Белого Ягуара?

Но в этот момент ужас вновь сковал пленнику язык, и юнец разразился судорожными рыданиями. Впрочем, он и так сказал достаточно. Люди все слышали и поняли: преступление Карапаны вышло наружу, никто теперь не смел сомневаться в его вине.

Явился отец Канахоло, разбуженный нашим посланцем, хотя, собственно, в его присутствии уже не было необходимости, поскольку парень во всем сознался. Арипай — так звали отца пленника — производил впечатление человека порядочного и доброго. Вероятнее всего, он даже не подозревал о проделках сына. Канахоло пришлось повторить при нем свое признание. Отец слушал с удрученным, расстроенным видом, переводя растерянный, опустошенный взгляд то на нас, то на сына.

— Как вы с ним поступите? — спросил он наконец.

Кое-кто требовал смерти виновного, ссылаясь при этом на известные обычаи племени. Но большинство судило не так строго, считая, что Канахоло лишь орудие в руках истинного преступника. Эти, более умеренные, не жаждали его смерти, и, когда спросили мое мнение, я, конечно, решительно их поддержал. Парнишку тут же освободили от пут и отпустили с отцом домой.

— Присматривай за ним, — напутствовал я Арипая. — Не отдавай его в дурные руки…

Индеец рад был, что Канахоло вышел из передряги целым и невредимым, но лицо его оставалось мрачным.

— Мой сын не в моей власти, — ответил он хмуро, — он отдан шаману. К нему должен и вернуться…

На следующий день аравакские хижины облетела печальная весть: Канахоло внезапно умер. Несчастного парнишку нашли мертвым на опушке леса, неподалеку от Серимы, без каких-либо следов насилия. Люди нашего рода восприняли это известие весьма спокойно: они предполагали, что именно так и случится, что такая кара постигнет беднягу, раскрывшего, хотя и не по доброй воле, тайну шамана.

Репартиментос

Поимка Канахоло на месте преступления и его признания сняли с меня вздорные обвинения в злокозненности моей души, но изобличить истинного преступника не помогли. Хитроумный шаман сумел выпутаться. Положение его в племени было непоколебимым. Все свидетельствовало против него, даже смерть Канахоло, но трусость, а вернее, запуганность, обитателей Серимы была так велика, что никто не смел возмутиться, и все готовы были принять на веру вздорные вымыслы шамана, распространявшего слухи о том, будто в истории с Канахоло не все чисто: кто знает, какими коварными средствами заставили этого дурачка дать показания, предварительно подбросив ему ядовитые листья? Словом, Карапана ставил все с ног на голову, и кое-кто в Сериме то ли из страха, то ли из корысти ему поддакивал.

В кругу друзей у нас горячо обсуждалось, что делать дальше. В конце концов мы пришли к выводу, что даже теперь влияние шамана, хотя и подорванное, продолжает оставаться достаточно сильным, а уничтожение Карапаны представлялось нам невозможным, ибо неизбежно повлекло бы за собой в племени кровопролитные столкновения.

Взвесив все «за» и «против», мы вернулись к первоначальному плану — покинуть Сериму и немедленно начать для этого необходимые приготовления. Теперь уже весь наш род, как один человек, стремился поскорее оставить эти места и подальше уйти от злых козней Карапаны. В эти последние дни еще более укрепились узы дружбы и доверия между родом и мной, вера в общность нашей судьбы.

Вскоре же выяснилось, что и Серима стала не той, что прежде: она перестала быть единым, сплоченным сообществом людей, связанных единством образа мыслей. Едва туда просочились слухи о нашем отъезде, как многие из коренных жителей Серимы изъявили желание отправиться с нами, лишь бы вырваться из-под власти коварного шамана. Они вольны были так поступить, и никто не имел права запретить им перекочевать, ибо это не противоречило обычаям араваков. Однако это их желание, как и следовало ожидать, крайне обозлило Карапану и встревожило верховного вождя Конесо. С тем чтобы предотвратить развал племени, чего, собственно, оба и опасались более всего с первой минуты нашего появления, шаман в коварном своем мозгу вынашивал чудовищный план нападения на нас и поголовного истребления если и не всего рода, то, во всяком случае, главных его членов, не исключая Манаури и Ласаны. К счастью, наши доброжелатели своевременно нас предостерегли, и мы держались настороже, внимательно следя за каждым движением в Сериме, и, не выпуская из рук оружия, готовились к скорейшему отъезду.

В этот напряженный для обеих сторон момент неожиданно произошли события, в корне изменившие все наши как добрые, так и недобрые намерения.

В тот день, часа через два после восхода солнца, из рощи, отделявшей селение верховного вождя от наших хижин, вдруг выскочили два индейца и бросились по направлению к нам, чем-то крайне возбужденные. Поначалу мы решили, что это какой-то подвох. Но нет. Завидя нас, еще издалека бегущие стали громко выкрикивать какие-то малопонятные слова.

— Не обманывает ли меня слух? — обратился я к Арнаку, охваченный недобрым предчувствием. — Испанцы?!

— Да, они кричат об этом, — ответил тот дрогнувшим голосом.

В нашем лагере мгновенно поднялась тревога, и не было ни одной хижины, ни одного шалаша, из которых не выскакивали бы в смятении люди, обеспокоенные необычным происшествием.

Тем временем бежавшие, еле переводя дух и едва держась на ногах, оказались подле нас. Вид их был жалок: судя по всему, не только быстрый бег, но и толкавший их ужас совсем лишили их сил.

— Испанцы!.. — только и смогли они произнести, тяжело дыша и бросая по сторонам испуганные взгляды.

— Где? — набросился на них Манаури.

— У нас в Сериме… Приплыли на лодках… Высадились на берег… Испанцы!

Весть тревожная, слово «испанцы» — будто гром с ясного неба. Не у одного из нас втайне екнуло сердце.

— Они напали на вас? Кого-нибудь убили? — продолжал допытываться Манаури.

— Нет, не напали, никого не убили.

— Наши успели бежать из Серимы?

— Нет, не успели. Испанцы захватили нас врасплох, никто их не заметил… Только немногим удалось убежать в лес.

— Испанцы стреляли?

— Нет, не стреляли, но на берег сошли сильно вооруженные, даже страшно смотреть!

— Сколько их?

Гонцы, все еще не отдышавшись, не могли назвать числа пришельцев: один говорил, их столько, сколько пальцев на обеих руках, другой утверждал, будто их в десять раз больше.

— Нет! — возражал первый. — Испанцев мало, остальные — индейцы…

— Из какого племени индейцы?

— Мы их не знаем, какие-то чужие.

— Сколько у них лодок?

— Пять.

— Большие?

— Да, итаубы.

— Не пять, а три, — уточнил второй гонец. — Три лодки.

— А зачем они явились, не знаете?

Они не знали и ничего не могли предположить, но утверждали, что испанцы хотя и не затеяли боя, но вели себя дерзко и грубо, как властные и злобные хозяева, а не как гости. Судя по их поведению, от них можно ждать лишь бед и несчастий…

Обменявшись взглядами с Манаури и Арнаком, я велел всем присутствующим взять оружие и немедля собраться возле моей хижины. К счастью, почти весь род наш был на месте, ибо и прежде жил уже в постоянной боевой готовности.

Не прошло и минуты, как на поляне собрались вооруженные воины нашего рода. Сейчас меня более всего занимал вопрос, откуда и с какой целью явились сюда испанцы. Поскольку Серима лежала в глубине леса, в нескольких милях от впадения Итамаки в Ориноко, то есть в стороне от больших водных путей, можно было предположить, что испанцы явились сюда не случайно, а с какой-то определенной и заранее обдуманной целью.

— Откуда же и зачем они явились?

Я велел Арнаку принести мне нашу карту и углубился в ее изучение. Но как я ее ни вертел, ничего путного придумать не мог. Рассматривая карту, тесным кругом обступили меня и наши индейцы. В числе их оказалось несколько воинов из других родов. Один из них, высокий, мускулистый и, судя по виду, опытный и немолодой уже воин, ткнул пальцем куда-то в карту, где тонкой нитью проходило среднее течение Ориноко, и произнес только одно слово: Ангостура.