Валентин Маслюков - Любовь

• Название: Любовь
• Автор: Валентин Маслюков
• Жанр: Фэнтези

Когда бы в начале пути герои знали, как сбудется все то, о чем когда-то они мечтали, разве хватило бы у них сил ступить на тяжелый путь? Ответа нет. Нельзя повторить свою судьбу дважды. И жизнь, обновляясь с каждый своим рождением, всегда нова, сколько бы раз она ни повторялась…

---

И Юлий сжимал свою девочку, прекрасную девушку с белыми волосами, которая хранила в себе мистическую связь с давно затонувшей в волнах прошлого существом, той славной малышкой, что лепетала свое доверчивое «суй лялю!»

Юлий смотрел на Золотинку просветленными, умытыми грустью глазами, и в этом взгляде было восхищение, была жалость, в которой нуждается все живое, жалость, которая давала ему право и необходимость стать вровень с великой волшебницей Золотинкой, стать рядом, подняться в потребности защитить и уберечь. Потому что это была любовь — возвышающая, исполненная достоинства любовь, та любовь, что невозможна без двух святых чувств: без восхищения и без жалости.

Жалостью перевернулось сердце, еще недавно изнемогавшее под гнетом безысходного, не дающего роздыху восхищения.

Восхищением билось сердце — Юлий ощущал его рядом — Золотинка улыбалась и бледнела, позабыв на устах смятенную улыбку — она проникла в сокровенную память того, кто бился за жизнь брата в наполненной порождениями тьмы башне… Золотинка видела продранные чулки и первый мальчишеский поцелуй… поцелуй, что вернул ей улыбку и краски жизни, потому что мальчишеская любовь княжича и дочки конюха теперь и отныне принадлежала ей, Золотинке. Все это принадлежало ей, все что было с ребенком, с мальчишкой, с юношей, несчастья его, радость и отвага и даже любовь его к дочке конюха тоже была ее — Золотинкина. Она улыбалась и мучалась лицом, считая нужным скрывать глупую, совсем как будто не к месту радость, и тыкалась ему головой в грудь, не в силах с улыбкой справиться, закрывала себе глаза волною белых волос, но и там, спрятавшись на груди Юлия, продолжала беззвучно смеяться.

Прошлое, сплетаясь диковинным узором видений, проникало в настоящее, и так хотелось, чтобы девочка Золотинка встретила мальчика Юлия и они бы узнали друг в друге будущее, успели бы обменяться несколькими ободряющими словами, прежде чем разбежались опять на годы. Но, верно, это было бы насилием над природой вещей. Слишком многого они хотели, так много имея, — друг друга! Они вздыхали от невозможности вместить столь многое, странно как-то похмыкивали и посмеивались, встречаясь глазами, покусывали губы и, расставшись на мгновение, тотчас же искали друг друга руками, завороженные чужим прошлым, которое становилось для них настоящим.

Они тонули, изнемогали во впечатлениях, испытывая потребность отдышаться, потому что радовались и ужасались, смеялись и плакали, не разбирая уж отчего, в каком-то общем непреходящем потрясении путая чувства, путая судьбы и явления. Трудно было отличить одно от другого. Тоскливое одиночество заброшенного на болоте мальчика от сжимающей сердце тоски кинутой в беспредельном море девушки; затерянные в безвременье страдания той, кто обратилась каменным изваянием без всякой надежды шевельнуться телом или душой, и острую боль павшего под копыта в неимоверной толчее битвы князя, который был князь, был распаленный животной яростью боя витязь и вот — обратился никем, жалким комком плоти. И как было отличить ревнивые сомнения Юлия в покоях столичного дворца от тягостных недоумений Золотинки в подземельях у пигаликов?

Они устали чувствовать прошлым и прижимались друг к другу, но прошлое не давало покоя, потрясая заново каждый раз, когда они мнили себя свободными повернуться спиной к воображению, когда случайные поцелуи, безотчетные, ненароком ласки, которые они едва сознавали, влекомые потоком видений, вдруг обнаруживали себя страстью и стеснялось дыхание… Когда…

…как обрезало. Со всех сторон сразу высыпали алмазной пылью звезды.

Болезненно трепетало сердце. Восторг и страх — вот были два чувства, которые стиснули их, как тисками. Восторг величия и страх чудовищной, не имеющей выражения в человеческих понятиях, враждебной и равнодушной беспредельности.

Они теснее прижались друг к другу — если только это было возможно, и увидели в пустоте космоса медленно ширяющего змея. Змей приближался, понемногу увеличиваясь в размерах. Вот обнаружил он уже свой исполинский рост, закрывая собой звезды, и резко взмахнул крылами, раскинул их в стороны, чтобы задержать полет перед скалой, на которой примостились юноша и девушка. Несоразмерно большой для маленьких людей, должен он был опустить хвост и туловище куда-то вниз, так что скалу доставала только костяная голова. И голова эта — сама, что скала, — раскрыла пасть:

— Встаньте, дети!

Они поднялись, не выпуская друг друга.

— На радость и на горе, на счастье и на несчастье, на всю жизнь венчаю вас, умирая, — раскатал змей гремящий в просторах Вселенной голос. — Отныне вы муж и жена. Плодитесь и размножайтесь, храните жизнь!

Крючковатые когти крыла осенили новобрачных сверкающим золотым венцом.

— Любите жизнь и живите любя! — молвил из глубины столетий змей и отпал, угасая, словно только тем еще и держался до последнего мига, что благословлял идущую на смену смерти жизнь.

Он опрокинулся на спину и полетел, кувыркаясь, теряя размеры и ясность очертаний, пропадая и растворяясь… И вот ничего не осталось, кроме звезд, Солнца, Земли.

…В полубеспамятстве Золотинка оказалась на скале, не понимая, что происходит, что делает с ней Юлий, и все бессмысленно частила: ой! ой! ой! о-о-ой!

Юлий вскрикнул, замер, но этого никто не слышал, ни Юлий, ни Золотинка — она и сама не сдержала крика, хоть и сцепила зубы.

И они провалились, провалились в мучительно нерасторжимых, как одно существо, объятиях, они упали и очутились на песке подле мерно рокочущего моря.

На востоке за краем гор поднималось солнце нового дня, а море, взволнованное бессонной ночью, пенилось и катило валы по смутному своему простору до самого окоема.

Они же, Юлий и Золотинка, глядели друг на друга так, словно что-то совсем невиданное уяснив, окончательно запутались. И Золотинка сказала прерывающимся от слабости голосом:

— О-о-ох!

Вот и все, что она сказала.

Юлий стиснул ее двойным захватом вкруг гибкого стана, прижался головой к животу повыше обнаженного лона и замычал, зажмурившись от невозможности высказать, выплакать, выкричать, выразить все, что мощно и страстно баламутило душу.

Послесловие

Усилие, которое делает человек, чтобы достичь большой и трудной цели, колеблет действительность, мало-помалу меняя ее очертания, так что искажает наконец очертания и самой цели — искомое редко соответствует первоначальному замыслу. Простейшее объяснение этого достаточно хорошо проверенного опытом феномена — «такова жизнь», следует отвергнуть как неоправданно эмоциональное, слышится тут нечто вроде осторожного, в сдержанных выражениях упрека. Но жизнь не обманывает. И не награждает. Она не журит и не поучает, не выдает похвальных грамот и свидетельств о выдающихся достижениях — менее всего жизнь походит на добросовестного школьного учителя. Поощрения и порицания, праздники и несчастья создают себе люди, пытаясь размерить человечески постижимыми понятиями безбрежный океан пространства и времени. А жизнь… жизнь — это только волны, бесконечной чарующей чередой то грозовые, то высвеченные солнцем и все равно безразличные к пловцу бесконечные, бесконечные, как вечность, волны…

Усилия, которые прилагали Золотинка и Юлий, были особенно велики, потому что они, эти двое, не могли отыскать себя и друг друга не переменив мир. И, напрягаясь благоустроить действительность более гармоническим порядком, они обнаружили, что мир не стал проще, что усилие не упрощает, а усложняет мир, что хаос прост, а порядок сложен. Они обнаружили, что совершенно тождественна себе одна только неподвижность, вполне соответствует себе лишь тот, кто ничего не делает.

И потому никак не скажешь, что они нашли в конце концов нечто заветное, нечто такое, что упокоило бы в себе все давние и недавние усилия. Поднявшись на вершину, они не нашли там никакого «жили-поживали, добра наживали». Напротив, они увидели путаницу горных дорог и новые дали, встретили соблазны нехоженого пути напролом каменистыми кручами и перевалами.

Отыскав друг друга, они как будто бы продолжали искать, так до конца и не уверенные, что нашли; они заново друг к другу присматривались, словно опять и опять проверяя, да точно ли это он, она ли? И, если действительно он, она, то я ли это на самом деле?!

И то, что Юлий дважды влюбился в одну и ту же женщину, которая повернулась к нему двумя различными и даже прямо противоположными сторонами женственности, следует признать происшествием скорее символическим, чем необыкновенно-сказочным. Следует искать тут не причуду судьбы — небывало-сказочную причуду, а естественное развитие чувства. Большая, счастливая любовь — это ведь и есть похожая на вдохновенный талант способность влюбляться в одну и ту же женщину!

Через одиннадцать лет после замужества Золотинка решилась исполнить давно взлелеянный замысел и, оставив мужа, детей, отправилась в долгое плавание через главу «Истина» основных Дополнений, она должна была покинуть земную жизнь на полтора года. Вернулась Золотинка с особенным, отрешенно-далеким выражением на лице, которое немало испугало истомившегося разлукой Юлия… И нужно ли говорить, что это была третья женщина в облике Золотинки, в которую опять, без памяти, со страстью ступающего в неведомое юноши, опять и заново влюбился Юлий?! И умудренная, просветленная знанием Золотинка, разве она не нуждалась в любви, чтобы отогреться от пронзительных сквозняков истины? Заново и заново любили они друг друга, словно меняясь местами.