Валентин Маслюков - Погоня

• Название: Погоня
• Автор: Валентин Маслюков
• Жанр: Фэнтези

Война, жестокая, пробудившая невиданной силы магию, опустошила страну. Давление противоречий становится невыносимым и пробуждает тектонические силы. Страна потрясена явлением блуждающих дворцов. Толпы народа приходят в движение в погоне за смертоносными миражами. В горах пробуждается давно заснувший змей. И в этом общем кипении так мало места для личных счетов и личных надежд…

---

— Это так, хозяин, — подтвердил Ананья после недолгого размышления.

— Ананья, я жду исцеления, это ты понимаешь? Понимаешь ты, как можно устать в этой полумертвой личине?.. На вершине власти и славы я распят мучительным бессилием. Что за муки, Ананья! Чаша налита до краев и нельзя поднести к губам. Ананья, слышишь, Золотинка имеет средство избавить меня от этой мерзкой оболочки. Я пойду на все, чтобы добром ли, силой заставить ее это сделать.

— Это возможно, хозяин?.. — произнес Ананья двусмысленным полувопросом, отрицая и утверждая одновременно.

— Возможно, — фыркнул Лжевидохин. — Достаточно того, что я верю. Понимаешь ли ты, что это значит, когда Рукосил-Могут верит?

Ананья вскинул глаза и тотчас же их опустил.

— Знаете, хозяин, за что я вам предан?

Похоже, этот простой вопрос никогда не приходил Рукосилу в голову. Он полагал, что имеет право на преданность холопа просто по праву обладания. Вопрос неприятно удивил Лжевидохина.

— Я предан вашему духу; в вашем разрушенном, немощном теле все тот же великий дух.

Лжевидохин удовлетворенно кивнул.

— Значит, ты полагаешь, я еще выкарабкаюсь? — спросил он несколько невпопад.

— Я полагаю, хозяин, что у вас ничего не выйдет, если вы не сумеете столковаться с Золотинкой по-хорошему.

— Это как? — Старый оборотень обнаруживал порой замечательную наивность.

— Я плохо знаю женщин, — сказал Ананья, пренебрегая ответом. Беспокойные пальцы его добрались до указки, Ананья забрал ее со стола и, с некоторым внутренним недоумением оглянувшись на чертежи, показывать ничего не стал, но принялся вертеть бесполезный предмет в руках. — Я совсем плохо знаю женщин, и, по правде говоря, мне трудно понять, чем одна Золотинка отличается от другой. Естественная, так сказать, от искусственной. Но если вас не удовлетворяет та, что сейчас на троне, и вы рассчитываете добиться расположения другой, которая блуждает в штанишках пигалика, вам нужно все-таки сделать выбор и отказаться от услуг одной из двух, той, что оказалась об эту пору лишней. Так подсказывает мне мое представление о женщинах. Не берусь судить, но мне кажется, они любят определенность.

— Постой, постой, не тараторь, — обеспокоился Лжевидохин. — С чего ты взял, что я собираясь добиваться расположения Золотинки? — спросил он с трогательной беспомощностью.

Ананья однако ничуть не сжалился, он слишком хорошо знал хозяина и понимал, что поддаваться на жалость будет, по меньшей мере, опрометчиво.

— Жизнь учит, — с вызывающей краткостью отвечал Ананья. И молчаливо показал поврежденное хозяином ухо.

Кажется, Лжевидохин так и не вспомнил, что означает сей многозначительный жест. Тем более, что поврежденное два года назад во время знаменательного разговора о Золотинке ухо прикрывали сейчас зачесанные набок кудри. Разговор и сам по себе, без всякого уха, забавлял старика все больше, он хихикал, ерзал в кресле в избытке старческой живости и въедливо потирал пальцем ладонь, вызывая верного человека на откровения.

— Ты, значит, полагаешь, что пришло время тряхнуть стариной?

— Я полагаю, хозяин, — строго отвечал Ананья, — что, если уж приступать к делу, то для начала нужно подать Золотинке знак.

— Это что же, велеть бирючам, чтоб выкликали на росстанях и перекрестках: вернись, я все прощу?

— Вроде этого, хозяин. Она задумается. Не могу с уверенностью сказать, о чем и что из этих размышлений выйдет — для этого я не так-то хорошо знаю женщин, — но, уверяю, хозяин, она задумается. Для начала и это не плохо. Если человек задумался, он уж наполовину ваш. Размышление ведет к сомнению, а кто сомневается, тот уж ни на что не годен. Я не особенно боюсь думающих людей, хозяин, они безопасны. Чем больше у человека в голове мыслей, тем хуже ему приходится. А несчастный человек не вполне дееспособен.

— Ананья! — воскликнул Лжевидохин в несколько деланном восхищении. — Да ты философ! Где ты был раньше?

— На вашей службе, хозяин, — хладнокровно возразил верный человек.

Лжевидохин рассыпался мелким бесовским смехом, от которого болезненно дрожало и обрывалось нутро, а философический человек со скоморошьей рожей, безразлично потупившись, раз за разом вонзал указку куда-то в мягкое подбрюшье стола, где колыхалась низко опущенная скатерть.

— Сдается мне, ты говоришь разумные вещи! — смеялся, сам уже не понимая чему, Лжевидохин.

Приказ надворной охраны располагался во дворце наследника Громола, много лет перед тем пустовавшем; великий государь Могут устроил из детской охранное ведомство и поручил его одному из самых темных людей своего царствования Замору. Замор, подобранный в лесу бродяга, человек без прошлого, но, надо полагать, с будущим, принимая заброшенные палаты, обнаружил в запертых комнатах под плотным войлоком пыли закаменевшие объедки десятилетней давности, засохшие сапоги, дырявый барабан и множество других занимательных предметов, среди которых оказался диковинный скелет на цепи. По уверениям старожилов Вышгорода, это был забытый после смерти наследника Громола лев, царственный зверь околел с голода, а потом уж достался в добычу крысам. Давно покинувшие запустелые покои грызуны оставили повсюду рассыпанные катушки помета.

С каким-то странным, непостижимым удовлетворением бродил среди этой мерзости Замор, человек в маленькой скуфейке на бритой голове и в стеганном ватном кафтане зеленого бархата. Вытянутое лицо его с опущенными в тусклой гримасе уголками губ оставалось недвижно и взгляд скользил по заброшенной утвари, ничего как будто не замечая, ни на чем не останавливаясь, и не понятно было чего он ищет среди мертвых покоев и почему молчит, не отдавая никаких распоряжений.

Видно, он долго вынашивал заветную мысль — распоряжение наконец последовало. Замор велел прибить безжизненно высохшие Громоловы сапоги гвоздями к стене. Здесь же прибили потом перчатки, распяли кафтан наследника и шапку, так что образовалась за поворотом лестницы безобразная клякса, весьма приблизительно напоминающая собой очертания человека, и все же — безошибочно человечья. Острые языки скоро окрестили это безобразное украшение Наследником. Все остальное Замор велел вычистить и проветрить.

Свою рабочую комнату, казенку, всесильный начальник охранного ведомства устроил в бывшей спальне Громола. Кровать убрали и на том же самом месте под роскошным навесом на резных золоченных столбах воздвигли стол, представлявший собой такое же резное, золоченное повторение храма или дворца о двух башнях и с плоской крышей-столешницей.

Лжевидохин попал в рабочую комнату Замора обычным путем — через тайный ход и тайную дверцу, и по внезапности своего появления не застал вездесущего судью на месте. Пусто было и в затхлых коридорах приказа, где с утра до вечера сновали подьячие, томились, обтирая плечами засаленные стены просители и тут же, в толпе, ожидали своей участи закованные в цепи узники. Разбуженные собаками чародея, ночные сторожа под злобное урчание звереющих псов кинулись поднимать начальство.

— Ты распорядился насчет пигаликов? — спросил Лжевидохин, когда с опозданием в четверть часа прибежал только что поднятый с постели, но уже отвердевший в волевом выражении лица Замор.

— Несомненно, государь, — отвечал Замор с едва уловимой заминкой, которая, может быть, свидетельствовала, что всесильный судья Приказа надворной охраны не сразу успел сообразить, о каком именно распоряжении идет речь.

— Отмени его, — сказал Лжевидохин и тем поставил приспешника в еще более замысловатое положение.

Он прошел к столу несколько закостеневшей под взглядом хозяина походкой, взял, не присаживаясь, перо и так остановился. В высокомерном лошадином лице его выразилась особенная неподвижность… на лбу проступила испарина.

— Ты же не умеешь писать, — заметил Лжевидохин, по-своему понимая причину Заморовых затруднений. Лжевидохин наблюдал всесильного судью с поставленного посреди комнаты переносного кресла и рассеянно поглаживал гладкую голову громадного черного пса, что вскинулся на расслабленные колени старика.

— Я делаю тут кое-какие пометки, — смутился Замор.

— Покажи.

На большом плотном листе бумаги разместилась нестройная шайка закорючек, среди которых при некотором воображении можно было распознать изображения человечков или частей тела: руки и ноги, головы, глаз, ухо, и наоборот — человечек без головы. Толпы закорюченных человечков перемежали всякие обиходные предметы, вроде топора, пыточной дыбы, виселицы, тюремных решеток, цепей и множества других, не поддающихся уже опознанию.

— Но ты же хвастал, что никогда ничего не забываешь, — язвительно заметил Лжевидохин, приоткрыв расхлябанный рот.

— Пока что не забывал, — сдержанно отозвался Замор и потом, тщательно выговаривая слова, добавил: — Простите, государь, я не ослышался, вы сказали «о пигаликах»? Обо всех или об одном? — Лжевидохин молчал, затруднения судьи доставляли ему удовольствие. — О каком все ж таки распоряжении идет речь?.. Было распоряжение отделать пигалика Ислона, которого вы, государь, заподозрили в нечистой игре. Это распоряжение… оно исполнено, как его отменить? Тело я вывез на невльскую дорогу, тело раздели и бросили к деревенской околице, деревня Тростянец Невльского уезда, государь. Я полагал, как было указано, что губной староста обнаружит тело и призовет жителей округи к ответу. Нужно ли отменить распоряжение насчет поисков убийцы Ислона? Насчет губного старосты? Извлечь тело из ямы и перекинуть в другое место? Закопать без следа? Что именно нужно отменить, государь?