Мицос Александропулос - Ночи и рассветы

• Название: Ночи и рассветы
• Автор: Мицос Александропулос
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: О войне
• Год: 1978

Мицос Александропулос — известный греческий писатель-коммунист, участник движения Сопротивления. Живет в СССР с 1956 года.

Роман-дилогия состоит из двух книг — «Город» и «Горы», рассказывающих о двух периодах борьбы с фашизмом в годы второй мировой войны.

В первой части дилогии действие развертывается в столице Греции зимой 1941 года, когда герой романа Космас, спасаясь от преследования оккупационных войск, бежит из провинции в Афины. Там он находит хотя и опасный, но единственно верный путь, вступая в ряды национального Сопротивления.

Во второй части автор повествует о героике партизанской войны, о борьбе греческого народа против оккупантов.

Эта книга полна суровой правды, посвящена людям мужественным, смелым, прекрасным.

---

— Поехали вместе, Космас. В Египет! Послезавтра утром.

Космас внимательно смотрел на Стелиоса, стараясь разгадать, что означало это предложение.

— Ошарашил я тебя, — улыбнулся Стелиос, — надо было подготовить. Но суть не в этом. Тебе нужно уехать, совсем уехать из Греции. Потом захочешь — вернешься, захочешь — останешься в Египте. Те, кто бросил вас сюда, злобные и мелкие людишки, они ни перед чем не остановятся.

Космас встал, подошел к окошечку.

— Я понимаю твои намерения и побуждения, Стелиос, и очень их ценю. Большое спасибо.

— Ой, только не надо этих слов! Поедешь в Египет, избавишься от мучений, от издевательств ничтожных, рассвирепевших людей, которые — вот увидишь — долго будут править Грецией. В Египте устроишься на работу — с английским тебя возьмут где угодно. Закончишь свое образование!

Он говорил быстро и горячо. Космас стоял у окошка и слушал его с доброй улыбкой, как взрослые слушают чистосердечные признания детей.

— Да, это было бы хорошо, — сказал он Стелиосу, когда тот умолк, — но бежать я не могу, Стелиос, это мне не к лицу!

— Погоди! Погоди! — вскочил со стула Стелиос. — В конце концов, у тебя и в Египте будут единомышленники. Я думаю, сейчас там все поголовно стали красными. О греках и говорить нечего. Они выпускают газету, журнал…

— Послушай, Стелиос, я думаю, ты меня поймешь. Когда в 1942 году я познакомился со Стивенсом, мы вместе решили ехать в Каир. Я сказал о своем решении одному человеку, которого уже нет в живых, и он ответил мне, что это будет дезертирство. Я тогда не понимал, как можно называть меня дезертиром, если я еду туда, где фронт. Только потом я понял, что фронт был не в Каире, а здесь, в Греции.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, но ведь в Греции война кончилась…

— А раз кончилась, зачем же уезжать?

Стелиос взглянул на часы.

— Времени у нас мало. Я уверен, что ты не отдаешь себе отчета, в каком положении находишься. Ты, наверно, думаешь, что если тебя обвиняют в том, чего ты не сделал, то невиновность твоя будет доказана и тебя с миром отпустят? Так ведь?

— Но эти обвинения противоречат элементарной логике!

— Вся беда в том, что тебе не удалось хоть немножко пожить в городе. Ты не представляешь, как разгорелись здесь злые страсти… Ты не подозреваешь, что все, кто погиб в боях, — англичане, жандармы, полицейские, эласиты, а также старики, женщины и дети, погибшие от бомбежек, — все они вырыты сейчас из могил, их трупы выставлены на обозрение как дело ваших рук. Выставки разлагающихся тел, отрубленные руки, носы… В газетах публикуются фотографии, на стенах расклеиваются плакаты с самыми ужасающими снимками, они всюду, даже в витринах магазинов. Афины пахнут трупами и «эамовскими преступлениями». Ты заблуждаешься, если думаешь, что им трудно будет так или иначе обосновать свои обвинения…

— Но кому пришло в голову, что я мог убить Кацотакиса?

— Ты написал статью против судьи Кацотакиса, назвал его военным преступником и требовал его наказания. Найдутся несколько ложных свидетелей, подтвердят отдельные моменты, вроде тех, что описаны в газетах. И твоя песенка спета…

Космас прижал горячий лоб к влажному холодному стеклу. Моросил дождь, во дворе было грязно. Какой-то заключенный, еле волоча ноги, тащил в уборную парашу. За ним шагал охранник. Напротив высилась стена с решетками на маленьких окнах. Там, подальше, за церковью, их камера. Старик один. Он поет и с нетерпением ждет Космаса, ждет новостей, ждет сигарет…

— Если хочешь, я зайду завтра! — послышался голос Стелиоса.

Дверь открылась, но заглянул не охранник, а другой незнакомый Космасу мужчина.

— Пора кончать! — предупредил он Стелиоса и снова закрыл дверь.

Стелиос встал.

— Я еще раз зайду завтра. Твоего ответа я не слышал. Завтра в этот же час. Что я могу для тебя сделать?

— Дай-ка мне на минутку бумагу и карандаш! Стелиос протянул ему блокнот и авторучку. Космас присел и набросал имена и фамилии заключенных, которых он знал.

— Прошу тебя, — сказал он Стелиосу, — они должны сегодня же попасть в «Свободу».

— Хорошо. Что еще?

— И оставь, если есть, несколько сигарет. Мой сосед страшно тоскует по табаку.

Стелиос вынул полупустую коробку.

— Как это я промахнулся! — сказал он с виноватой улыбкой. — А ведь столько раз читал, что заключенных всегда тянет к куреву. Завтра принесу еще…

Вошел охранник. Стелиос протянул Космасу руку.

— Завтра в это же время!

— Хорошо! Но о сегодняшнем больше говорить не будем!

— Только об этом и ни о чем другом.

* * *

Старый полковник дремал. Дверь хлопнула. Он встрепенулся и протер глаза, еще раз убеждаясь, что тюрьма ему не приснилась.

— Эх, ты! Какой сон мне испортил!

— Какой, дядя Мицос?

— Будто попросил я у кого-то сигарету. «Нет, говорит, сигарету я тебе не дам, а вот из тюрьмы выпущу!» И только он начал отодвигать засов, явилась ваша милость… Если бы не ты, был бы я уже со своей старухой!

— Дурной тебе приснился сон, дядя Мицос. Правду говорят, что сны все наоборот показывают. Сигареты нам дали, а из тюрьмы, стало быть, не выпустят.

Космас отдал ему сигареты и выложил газеты с фотографиями.

— Вот это да! — изумился старик. — Откуда выискался такой сарацин?

Космас объяснил, кто этот сарацин. Полковник рассмеялся звучно и весело, и Космас подумал, что история эта действительно скорее смешна, чем трагична. Но когда он стал читать «показания убийцы», предысторию преступления, жуткие описания арестов населения и расстрелов в лагерях заложников, он снова почувствовал ту же ярость, что и в первые минуты. История начиналась издалека, со времени оккупации, с того дня, когда неизвестный однорукий юноша снял комнату в доме судьи. Судья обычно не сдавал комнаты в своем доме, но юноша оказался спекулянтом и платил бесценными по тому времени продуктами. Извращенный юноша с наклонностями насильника полюбил добродетельную и скромную дочь судьи. Она отвергла его любовь. И тогда однорукий юноша однажды ночью исчез из их дома и из Афин. В декабре он появился снова, это был всем известный «однорукий палач». «Этого не смыть даже водами Дуная», — думал Космас, чувствуя, как холодеет его лоб.

— Что с тобой? — подтолкнул его старик. — Не принимай близко к сердцу. Мало ли что пишут эти бессовестные…

Однако, заглянув в газету, он заинтересовался, лицо его стало серьезным, а руки с нетерпением перелистывали одну страницу за другой.

— Ты и вправду жил у них в доме?

— Да…

Старик сухо прокашлялся.

— Ну, а насчет девушки… это тоже правда?

Космас задохнулся от волнения.

— Так ты поверил, дядя Мицос?

Старик отбросил газету в сторону.

— Нет, что ты! Кто поверит этому вранью?

Космаса он не убедил. Ему казалось, что какие-то осколки клеветы запали в душу его товарища.

— Найдутся люди, которые поверят… Поверят, если мы будем молчать. Слава богу, читать и писать мы умеем…

Всю ночь они провели, прикидывая, что нужно делать. Что написать в опровержение? Чем написать? На чем?

Стелиос пришел ровно в тот же час, что и накануне.

— Давай не будем возвращаться ко вчерашнему разговору, — сказал Космас, когда они снова остались одни. — Газеты еще больше убедили меня, что место мое здесь.

— Я полагал, что ты оценишь всю сложность обстановки и тот риск, которому подвергаешься…

— Именно это я и оценил.

— Ты хорошо подумал, Космас?

— Все мои мысли сводятся к тому, что бежать нельзя. На днях я услышал одно верное изречение: справедливая борьба кончается только победой.

Стелиос пожал плечами.

— Все вы думаете на один лад. То же самое мне сказали вчера в газете…

— Вот об этом давай и потолкуем. Кого ты видел? Что тебе сказали?

Стелиос молча полез в карманы и стал выкладывать содержимое на стол. Первым было письмецо.

— Позволь, я прочитаю при тебе, — попросил Космас и вскрыл конверт. Он сразу же узнал почерк Спироса.

«Дорогой Космас! Шлю тебе бумагу и карандаши, по своему опыту знаю, как это сейчас нужно. Газетная клевета тебя, конечно, задела. Но поддаваться нельзя. Преодолеем и эту бурю. Кто много выстрадал — опять по моему же опыту, — тот горой стоит на своем, не сгибается и не клонится, как горы. Целую всех. На днях придет адвокат».

Стелиос с интересом следил, как Космас читает.

— Ты видел того, кто писал письмо? — спросил Космас. — Говорил с ним? Ну, и какое впечатление он на тебя произвел?

— Я ему посочувствовал, — улыбнулся Стелиос. — Голова у него была перевязана… — Стелиос помолчал и потом добавил: — Уговаривать тебя, как видно, нет смысла, со своей точки зрения ты, пожалуй, прав. Но кое-что я мог бы еще для тебя сделать. Есть люди, которые заправляют сейчас Афинами, а еще вчера в Каире и Лондоне лизали ботинки у отцовских чиновников… Хочешь сегодня же выйти на волю? Это ничего не стоит.