Аркадий Фидлер - Канада, пахнущая смолой

• Название: Канада, пахнущая смолой
• Автор: Аркадий Фидлер
• Жанр: Путешествия и география

Известный польский писатель и путешественник Аркадий Филлер в 1935 г. совершил на каноэ и пешком путешествие по Канаде.

Вместе со своими спутниками — охотником-поляком и двумя проводниками — индейцами — он проник далеко в глубь канадских лесов, простирающихся вокруг залива Джемс.

Пытливый натуралист, Фидлер тонко подмечает и с любовью описывает жизнь растений и животных. Его глубоко возмущает хищничество капиталистических предпринимателей — книгу пронизывает страстный призыв к охране природы, к разумному использованию ее богатств. С большой симпатией автор рассказывает о простых людях Канады — индейцах, оттесненных в самые глухие районы страны, и поляках-иммигрантах. Интересны многочисленные здскурсы в историю Канады.

---

Пятилетний толстопузый кри бросает камнем в собаку. Он вкладывает в это действие всю свою детскую страсть, словно выполняет важный обряд. Собака понимает важность момента. Летящие в нее камни воспринимает спокойно, как предначертание судьбы. Разумеется, опытная шельма не ждет их удара: словно танцмейстер, красиво и легко ускользает от любых метких бросков. Хитрая, она встречает при этом каждый камешек радостным повизгиванием, словно приветствуя его. Спустя минуту обе стороны по горло сыты забавой. Пес лижет мордашку приятеля, ребенок горячо обнимает пса. Потом они вместе смотрят на лес.

Наше появление в Обижуане становится большим событием также и для детей. Сразу же завоевываем их расположение, в основном благодаря двум факторам: фотоаппарату и псу,

Индейские дети знают, что такое фотоаппарат, уже видели его, и учительница рассказывала о нем. Но у меня «Роллей-флекс» с двумя объективами. На его матовом стекле можно увидеть весь окружающий мир, прекрасный и яркий. Туда заглядывают черные глазенки и прямо сверкают от радости. Чудеса: все, что происходит на самом деле, видно в маленьком стеклышке. Вот по тропинке бежит собака, а дальше стоит палатка, а там отец вбивает гвозди в каноэ. Чудеса! Восторг охватывает ребятишек, вся детвора сбегается к этому магическому предмету. А ты, пришелец, терпеливо сиди на земле и показывай аппарат. Детские головки сдвигаются плотнее, сорванцы взбираются мне на колени, на спину, заглядывают через плечо…

Мой пес — благородный великан. Широкая натура, открытое сердце, горячая голова. У него нет и на грош обычного собачьего представления о долге, зато он отличается избытком чувств и тоской по дальним походам. Большой бродяга. Из-за этого его так мало ценит Станислав. И именно поэтому мы так привязались друг к другу. Нас связывает нечто большее, чем обычная дружба человека с собакой; наверно, это какая-то общность склонностей. Пес путешествует с нами, у него равные с нами права на костер, на пищу, на палатку.

И вот мой пес производит в Обижуане фурор. Ребятишки дивятся псу и очень любят его. Отблески его славы падают и на меня: пес прокладывает мне путь к ребячьим сердцам. Завоевываю всеобщее уважение и дружбу. Матери даже доверяют нам младенцев.

Среди изголодавшихся беспризорных собак Обижуана мой пес могучий и гордый король; старается не замечать их оскаленных клыков, а когда они преграждают ему путь — попросту опрокидывает нападающих ударом своей широкой груди, даже не кусая.

Находясь среди индейской детворы, я неожиданно припоминаю один эпизод из жизни моей Баси. Много лет назад — дочурка тогда еще была жива, ей минуло шесть лет — после возвращения из моей первой экспедиции в Бразилию я рассказывал ей о жизни индейцев. Особенно интересовали Басю дети. Во время беседы она вдруг заявила, что индейские дети ездят на собаках верхом, как на лошадях. Я старался разубедить ее, но Бася, которая вовсе не была упрямой, на этот раз упорно стояла на своем и твердила, что хорошо знает: индейские дети ездят на собачках.

Это воспоминание подсказывает мне вдруг любопытную мысль. Хватаю первого попавшегося малыша и сажаю его верхом на моего пса. Пораженный пес отскакивает, но через мгновение догадывается, что это игра, и соглашается с ролью скакуна. Удалой малыш под торжествующие крики ездит по кругу гордый, как павлин. Ровесники завидуют его успеху и сами пробуют покататься. Пес учится терпению и, мужественно перенося пытку, послушно возит наездников. На протяжении нескольких часов новая забава, словно эпидемия, распространяется по всему поселку и становится сущей манией. Все сорванцы садятся верхом на своих собак. Отсюда новые волнения, много крику, много радости.

Но больше всех радуюсь я: наперекор действительности моя Бася оказалась права. Маленькие индейцы ездят на собаках!

Увлечение катанием на собаках длится день. Потом быстро стынет, и собачьи скачки забываются.

С этого дня я полюбил моего пса еще больше. Следовало бы купить его. Но хозяин собаки, рыбак с реки Оскеланео, неуловим. Он уехал куда-то в леса и неизвестно когда вернется, а без его согласия я не волен взять пса с собой. Это могло бы повлечь за собой неприятные последствия, как доброжелательно заявляет мне Френкленд. Поэтому он, к сожалению, забирает пса к себе и в момент нашего выезда на охоту держит его за шею, стоя на берегу озера.

Это торжественный отъезд. На пристани собралась толпа индейцев, тьма детей и собак. Неожиданно, в тот момент, когда лодка отчаливает от берега, мой пес вырывается из рук Френкленда, прыгает в каноэ и ложится у моих ног. Замешательство. Выгнать собаку невозможно. Она глуха ко всем моим просьбам и угрозам, только распластывается на дне лодки.

— Я не могу его сдвинуть с места! — кричу, раздраженный неприятным происшествием.

Кричу громко. Громче, чем нужно. Я неистовствую от волнения и жалости.

Но пес должен остаться в Обижуане. Станислав резко схватывает его за шею и шерсть на спине и бросает в воду. Бедняга молит меня последним отчаянным взглядом. Не может понять, почему я порываю нашу дружбу.

Фыркнул мотор, лодка рванулась вперед. Джон Айзерхофф, мой индейский проводник, садится за руль. Мы быстро удаляемся. Пес доплывает до берега и начинает выть. Громко, прерывисто, страшно.

Теперь я знаю, как плачут собаки.

Часть третья

30. СЛЕДЫ… ОДНИ СЛЕДЫ

Всюду следы лосей. Много старых затертых, но есть и свежие, порой такие отчетливые, как будто лоси прошли всего минуту назад. Следы всюду: в траве, в грязи, на песке-вдоль всего берега. По мере того, как мы удаляемся от Обижуана, их становится все больше и больше; значит, мы приближаемся к

местам большой охоты. Мой поход близится к цели: об этом свидетельствуют многочисленные следы, но — черт возьми! — где сама дичь? Мне уже осточертел вид одних следов.

Когда неделю назад мы заметили первые следы лосей у реки Оскеланео, они обрадовали нас и распалили воображение как предвестники будущих треволнений. Теперь они перестали меня радовать, наскучили. Следы — словно красивые обещания: слишком долго, раздражающе долго не исполняющиеся. Явно пустые и бесполезные, они дразнят и мучают.

Несколько раз мы включаем мотор и высаживаемся на берег. Исследуем местность, внимательно осматриваем все вокруг, словно сыщики. В следах меньше всех разбираюсь я. Хорошо читает их Станислав, еще лучше, естественно, старый индеец кри Джон Айзерхофф; но подлинным мастером, кажется, является Лизим, наш четвертый товарищ.

Лизим, хотя и моложе Джона на двадцать лет, выдвинулся на первое место в экспедиции как выдающийся проводник. Вообще это незаурядный индеец; черты лица у него монгольские, он носит очки и умеет ремонтировать моторы. Когда в пути глохнет мотор, Лизим разбирает его до последнего винтика, чинит, собирает — и мотор снова работает.

Во время осмотров берега Лизим делает какие-то наблюдения и открытия; тихим голосом, на языке кри, он сообщает эти сведения Джону, а тот рассказывает мне по-английски, что там вчера купались два лося, здесь проходил больной бык, а вот здесь стояла когда-то лосиха.

— Здесь наверняка есть лоси! — заканчивает он.

— Где же они? — насмешливо спрашиваю я и демонстративно оглядываюсь вокруг. — Я вижу одни только следы! Nothing but tracks!25

Лес у озера распростерся привольно, прекрасный, как мечта, но такой пустынный, словно его опустошила эпидемия.

У Джона мягкий характер, он озабоченно улыбается и вежливо бормочет что-то под нос. Белый человек очень нетерпелив.

Проплыв более тридцати километров, мы попадаем в местность с несколько иным ландшафтом: в густом до этого массиве хвойного леса все чаще появляются светлые пятна лиственных деревьев. Множество осин и белоствольных берез растет среди пихт и елей. Скалистый берег очень изрезан: в гущу леса глубоко вдаются луга и болота — излюбленные пастбища лосей.

Плывем на юго-восток по огромному продолговатому озеру с путаницей проток и многочисленными островками: озеро Мармет. Тянется оно более чем на двадцать километров. У южной его оконечности перед нами вырастает полуостров — тонкий и длинный, словно вогнанный в озеро стилет. Высаживаемся на мысу. Джон заявляет, что мы достигли цели. Здесь самый центр лучших охотничьих мест. Отсюда мы можем отправляться на охоту во все стороны — на запад, на юг, на восток и даже на север, откуда мы прибыли. Всюду встретим лосей.

Полуостров окаймляет песчаная полоса, за которой виден лесок с длинными и тонкими, как сам полуостров, деревьями. В этом лесочке, в небольшой впадине, в тени берез и молодых пихт, раскидываем наш лагерь. Котловинка гарантирует нам полную безопасность: ничьи чужие глаза не заметят пламени нашего костра. До воды недалеко — меньше сорока шагов. Мне нравится это место.

Пока разбиваются палатки (две, так как индейцы ставят свою отдельно), в лагере вдруг появляется странный гость. Это лесная куропатка. Она садится на поваленное дерево почти рядом — до нее не больше двадцати шагов — и не выказывает ни малейшего страха. Наоборот! Она забавно и вызывающе вытягивает и втягивает шею, то поднимая, то наклоняя голову. Видимо, она возмущена, ее снедает любопытство, она хочет понять: что это за нахалы нарушают покой леса? Fool hen, глупой курицей называет ее Лизим, и, кажется, справедливо. Оперением она напоминает нашего рябчика, только немного крупнее.