Аркадий Фидлер - Канада, пахнущая смолой

• Название: Канада, пахнущая смолой
• Автор: Аркадий Фидлер
• Жанр: Путешествия и география

Известный польский писатель и путешественник Аркадий Филлер в 1935 г. совершил на каноэ и пешком путешествие по Канаде.

Вместе со своими спутниками — охотником-поляком и двумя проводниками — индейцами — он проник далеко в глубь канадских лесов, простирающихся вокруг залива Джемс.

Пытливый натуралист, Фидлер тонко подмечает и с любовью описывает жизнь растений и животных. Его глубоко возмущает хищничество капиталистических предпринимателей — книгу пронизывает страстный призыв к охране природы, к разумному использованию ее богатств. С большой симпатией автор рассказывает о простых людях Канады — индейцах, оттесненных в самые глухие районы страны, и поляках-иммигрантах. Интересны многочисленные здскурсы в историю Канады.

---

То, что матриархат столь глубоко укоренился среди ирокезов, можно объяснить их воинственностью: в то время как мужчины почти беспрерывно носились по лесам в военных походах, на женщин ложились все остальные обязанности — сохранение обычаев племени, забота о домашнем очаге, обработка земли, воспитание молодежи. Ирокезские женщины стали подлинным становым хребтом народа, поэтому в их руках были и власть, и правление. Французы быстро поняли, какую они допустили ошибку, вызвав вражду ирокезов; они не только отчаянно защищались, нередко перенося пламя войны в самый центр ирокезских поселений, но старались примириться с грозными воинами и завязать с ними дружественные отношения. Веселые и общительные, французы были лишены многих предрассудков, свойственных самоуверенным и сухим англичанам. Поэтому некоторые французские миссионеры пользовались успехом у индейцев, и не один ирокезский вождь был братом французского офицера.

Англичане всеми доступными им средствами боролись с попытками французов наладить взаимоотношения с индейцами. Английским пуританам, мастерам дипломатических интриг, в конце концов всегда удавалось настроить ирокезов — в особенности наиболее преданное англичанам воинственное племя могавков — против французов.

Поэтому войны не затихали. Ирокезы — послушное орудие английской империалистической политики — пролили много французской крови. Из этой борьбы они вышли ослабленными и разбитыми, но и французам было не лучше. Их колония не могла нормально развиваться: опасность в течение всего XVII века от — пугивала многих людей, которые хотели бы переселиться сюда из Франции.

Ирокезы, хотя и разбитые, не разделили судьбу иных индейских племен; они не погибли. Укоренившийся обычай усыновления племенем некоторых пленников в какой-то мере восполнял понесенные потери. В период наибольшей славы, то есть в XVII веке, когда от ирокезов в значительной мере зависела судьба колоний двух великих держав, их насчитывалось не более пятнадцати тысяч, в том числе три тысячи воинов.

Во время американской войны за независимость большая часть племен сражалась на стороне англичан. В 1779 году американцы истребили множество ирокезов, и численность их упала до неполных восьми тысяч, но к сегодняшнему дню снова выросла до 15 тысяч. Часть их живет в старых поселениях, находящихся в штате Нью-Йорк, остальные укрылись в Канаде и нашли здесь кров и пищу; немногочисленная группа прозябает в Оклахоме…

Любопытная ветвь ирокезов живет в Конавоге, предместье Монреаля, на правом берегу реки Св. Лаврентия, Это потомки тех самых ирокезов, которые в XVII веке приняли христианство из рук французских миссионеров и стали католиками. Подвергшись нападкам со стороны родичей-англофилов, они покинули ирокезские территории и поселились в Конавоге под боком у друзей французов. Тогда их численность была равна числу жителей поселка Вилла Мари, позднейшего Монреаля. Сегодня их, возможно, столько же, но в Монреале уже в тысячу раз больше жителей, чем в Конавоге.

Прямо напротив Конавоги на монреальском берегу реки возвышаются дома второго предместья — Лашина. Здесь в августовскую ночь 1689 года неистовые ирокезы нанесли французам самый чувствительный удар за всю историю Канады — они поголовно вырезали все население города, посеяв ужас в сердцах всех ко — лонистов.

Лашин и Конавога — это как бы два противоположных символа в истории канадских французов: первый — военного поражения, второй-мирной победы.

Потомки многих тогдашних воинов, виновников кровопролития в Лашине, сегодня преспокойно живут в Конавоге. Давно уже закопали они военный томагавк, подали руку дружбы прежним врагам и теперь в течение жизни многих поколений пользуются плодами мира и спокойной жизни. Однако посмотрим, каковы же эти плоды.

Однажды, сопровождаемый моим монреальским знакомым — поляком, я переправился по мосту на южный берег реки и посетил резервацию. Несколько сот деревянных домишек, опрятных, но жалких, похожих на какие-то миниатюрные бараки. Мало зелени, никаких садов, столь характерных для предместий, где жи — вет белое население. Мало движения на улицах. Люди печаль — «ные, сонные и одеты нищенски. Не дерзкие и не гордые, а какие-то тихие и угасшие. Таковы сегодняшние ирокезы.

Через каждые несколько десятков шагов стоит киоск, в котором сидит белый канадец и продает халтурные индейские сувениры, сладкую воду «Canada drink» и фотографии грозных индейцев в фантастических уборах. Для этих фотоснимков, долженствующих изобразить давних ирокезов, позируют в праздничные дни за несколько центов современные ирокезы. Это их единственное занятие. Конавога — большой аттракцион для туристов, толпами приезжающих из Соединенных Штатов.

Я хотел купить на память что-нибудь оригинальное, интересное, но абсолютно ничего не нахожу. Спрашиваю белого канадца: есть ли у него какие — либо подлинные, со вкусом сделанные предметы? Мое требование смешит торговца; он осматривает кучу всякой дряни и, театрально пожав плечами, отвечает с озорной иронией:

— Чего вам захотелось, сир! Это же только для американцев!

— Ну и что же?

— Американцы не такие привередливые! Они рады чему попало и хорошо платят! Я задаю другой вопрос:

— В этих киосках нет ни одного продавца-индейца. Разве им не разрешена торговля?

— Разрешена, сир, разрешена! Только они сами не хотят торговать — не хватает терпения. Торговля в киосках им не по вкусу — это же были великие воины…

Люди любят смотреть на диких зверей, запертых в клетки. Именно поэтому американцы любят приезжать в Конавогу. Ведь ирокезы некогда были такими грозными! И теперь, когда они стали слабыми, любопытно посмотреть на них. Вид угасающего в клетке льва не очень приятен, он порой тревожит совесть, однако туристам это не столь уж важно. В интересах города Монреаля ирокезы должны существовать как можно дольше, чтобы, привлекать толпы любопытных туристов и щекотать им нервы.

Одна из основных обязанностей ирокезов — существовать. За это государство дает им каждую неделю немного пищи и ежемесячно четыре доллара на семью… на карманные расходы! Им незачем мучить себя работой, пусть позируют — рассуждают власти. В настоящее время их более двух тысяч; ежегодно это число уменьшается.

Это самый странный на свете люмпен-пролетариат под вывеской «ирокезы». В тени давней, поистине необыкновенной славы возникла целая нищенская организация. Грабительски эксплуатируется — как и многое другое в стране — великое прошлое племени ирокезов. Эти индейцы не занимаются, упаси боже, прямым нищенством. Они всегда продают что-то: иногда вытаскивают из-за пазухи низкопробную открытку, порой улыбаются туристу с заученным высокомерием, произносят несколько ирокезских слов или подают руку… За это обрадованный обыватель из какого-нибудь Питтсбурга щедро сует им в карман смятый доллар.

В Конавоге есть школа. По случаю каникул она, к сожалению, закрыта. Там детей индейцев учат французскому и немного английскому языку. Разговорный язык сохранился здесь ирокезский, в чем мы с удовлетворением удостоверяемся.

Есть также католическая церковь. Священника индейского прихода, старого иезуита, мы застаем дома.

— Удовлетворены ли индейцы таким положением вещей? — прямо спрашиваю его.

Старик не без подозрительности смотрит мне в глаза, потом отрицательно качает головой и искренне отвечает:

— Нет, не удовлетворены.

— А разве нельзя расселить их в безлюдных лесах на севере и создать им естественные условия жизни?

Видимо, это очень щекотливый вопрос, и я не получаю прямого ответа. Впрочем, мне понятна уклончивость миссионера: здесь индейцы у него под рукой, а там, на севере, ему было бы очень трудно оказывать на них свое влияние.

Спрашиваю — как можно более осторожно, чтобы не обидеть милого старичка, — чем занимаются его подопечные. Неужели только поджидают туристов?

— О, нет! — живо протестует он. — Многие трудятся за пределами резервации. Некоторые стали каменщиками и работают на строительстве мостов, многие работают лоцманами на реке выше Монреаля…

Позже я собираю сведения об этих работниках. Действительно, они существуют, но… их очень немного. Жалкий процент по сравнению с теми, которые прозябают в Конавоге.

Центром и сердцем Конавоги является нечто вроде Луна-парка, с большой вывеской у входа: «Tombola». Там можно развлечься за небольшую плату.

Таких центров примитивного развлечения в каждом канадском городе имеется несколько, но этот конавогский парк развлечений вызывает жалость исключительным убожеством выдумки и благоустройства.

Ирокезы зазывают бросать кости или стрелять по мишеням. Есть тут и резвые молодые ирокезки, одетые причудливо, словно на бал-маскарад. «Хелло!» — кричим мы, обрадованные их появлением. Они тоже рады нам. Мой спутник фамильярно похлопывает их по спине. Девушки смеются и охотно позируют перед фотоаппаратом. За это они получают полдоллара, чем очень довольны, и готовы хоть сейчас посетить нас в нашей гостинице в городе. Таковы эти дочери суровых ирокезских матрон!