Авенир Крашенинников - Горюч-камень

• Название: Горюч-камень
• Автор: Авенир Крашенинников
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1976

Авенир Крашенинников родился в 1933 году в Перми.

Окончив семилетку, учился в техникуме, работал прокатчиком на машиностроительном заводе имени В. И. Ленина, служил в рядах Советской Армии; сотрудничал в редакциях областных газет, на радио, в книжном издательстве.

Окончил Высшие литературные курсы в Москве. Член Союза писателей СССР с 1964 года.

Писать начал с четырнадцати лет. Первое стихотворение было опубликовано в 1953 году в бакинской газете «На страже». Первый сборник стихов — «Песня камских волн» — вышел в Перми в 1959 году.

Авенир Крашенинников — автор десяти книг, среди которых документальные повести «Большая родня», «Лично причастен», повесть «Острые углы», роман «Затишье».

О трагической судьбе Моисея Югова — славного сына уральской земли, первооткрывателя кизеловского угля, о его побратимах, крепостных крестьянах, об их высокой любви к родине повествует исторический роман «Горюч-камень».

---

Увеличили дутье. От железного кожуха тянуло жаром. Иззябшие воробьи стаями бесстрашно летали вокруг.

— Пора, — определил Ипанов, — в горне уже довольно скопилось.

Испросив благословение святого отца, он взял длинный лом, крякнув, ударил по глиняной замазке летки. Гибким багровым языком выпыхнул огонь, тонкая струя вырвалась следом за ним, и раскаленный добела чугун, окутанный фиолетовым дымом, хлынул по желобу в приготовленные на Чермозском заводе формы.

— Пошла-а! — заревел отец Феофан.

На колокольне затрезвонили. Лазарев снял меховую, отороченную соболями шапку, перекрестился, толпа кричала «ура». Как бы ни жилось рабочему человеку, а делу рук своих он всегда радуется.

— Экую махину изладили, — удивленно сказал косоротый мужик с мочальной бородою, стоявший рядышком с Моисеем, и поглядел на свои руки.

Когда из домны выполз налим — жидкий черный шлак, Ипанов огнеупорной глиною замазал летку, вытер закопченной ладонью вспотевший даже на морозе лоб. А по мосткам все шли и шли мужики с чугунными лицами, опрокидывая в ненасытную утробу домны новую и новую жратву. Только теперь Моисей понял, для чего все лето из Троицких рудников сплавляли сюда руду, а из лесу на телегах возили да возили в коробах жирный уголь. Нет и не будет рудокопам да жигалям и впредь никакого роздыху.

Лазарев на радостях запировал, повелел угостить людишек. Данила Иванцов был трезв, пел песни, ждал Тасю. Напрасно подгулявший Еким тащил его к Сирину. Моисей тоже отказался, как неприкаянный бродил по поселку. От мороза сводило скулы, но в казарме и дома было тошно. Молчание Казенной палаты и Горного управления тревожило. На пути встали неведомые и злые силы, с которыми рано или поздно придется столкнуться грудь в грудь. Добро бы отделаться волосами, как Кондратий в единоборстве с медведем. А тут на кон поставлена вся жизнь, судьба его семьи, его товарищей. Неужто опускать руки, отказаться от помыслов? Нет, ежели придется, дойду до самой императрицы, паду ей в ноги. Петр Великий пекся о процветании России, разве Екатерина против этого? По деревням несется слух о новом рекрутском наборе — воевать турок… Горючий камень способнее к плавке, дает больше жару, стало быть, скорее будет вариться чугун, более пушек будет у России, быстрей вернутся солдатики по домам, сокрушив басурмана. А золото и серебро укрепят казну. Эх, видно, заселили пермские коллегии да управления всякие англичане да немцы, что не хотят видеть Россию могучей…

— Гляди, чуть с ног не сбил, — прервала его размышления высокая тонкая девушка. Лицо ее до глаз было укутано платком, а карие большие глаза весело поблескивали. — Не знаешь, добрый человек, где Данила Иванцов поселился?..

— Тася! — Моисей обрадованно схватил ее за руку, потянул за собой. — Пошли скорее, парень заждался.

Тася шагнула в казарму, поклонилась, сказала певуче:

— Мир честному народу.

— Входи, входи, голубушка, давно ждем, — за всех ответил Еким, который только что вернулся от Сирина и был навеселе.

Тихон растерянно разглядывал ее круглое румяное лицо с ямочкою на подбородке, темные брови, на которых бисеринками поблескивал талый снег. Данила топтался на месте, разводил руками:

— Письмо-то я получил… Письмо-то… И куда я его запропастил?..

— Идем-ка, ребятушки, к Сирину, — сказал Моисей и, когда все вышли, плотно прикрыл дверь.

По хрусткому снегу побратимы, а за ними и остальные обитатели казармы, пробрались к кабаку. Сирин встретил их ласковенько, сам усадил за стол, собственноручно поставил выпивку да закуски. Подкатывал он к Лукерье, что, дескать, хозяин скрывался среди мужиков, но она такую дала ему за дурость выволочку, что открестился Сирин от всяких помыслов. И все ж таки решил быть с рудознатцами поосмотрительней.

— Ну, дай им бог мира да согласия. — Моисей поднял кружку, выпил.

На душе было хорошо, как тогда, в лесу, будто снова на ладони лежали золотые рассыпчатые крупинки…

Тут же договорились, когда играть свадьбу. Ничего не сказав товарищам, Моисей направился к Ипанову.

— Нельзя ли обойти Лазарева? Увидит Тасю — худо будет, беглая ведь она…

— Худо будет, Моисей. Но ведь и не обойдешь. Без отца Феофана никто не повенчает.

Они с полслова понимали друг друга, у обоих поселилась в душу одна тревога. Ипанов попросил погодить, пока умом пораскинет, сел на лавку, жилистыми руками подпер бороду. Моисей с надеждою смотрел на управляющего, нетерпеливо теребил шапку. В избе было душно, пахло перекисшей капустой. Моисей следил за пальцами Ипанова, которые барабанили теперь по столу. Наконец Ипанов сказал, что может помочь только Лукерья и надо пойти к ней.

— Не могу. Эта тигрица Ваську загубила.

— Васька жив-здоров. Гиль побоялся ослушаться хозяйского приказа, отправил его в Чермозский завод… Скоро вы свидитесь. Так вот ты и скажи Лукерье, что, мол, Васька-то кланяться ей велел. Она поймет, баба хитроумная.

Моисей чуть было не кинулся обнимать управляющего, но тот словно не заметил его порыва и продолжал:

— А отцу Феофану деньжат бы подсунуть, чтобы мигом все сладил. Отец святой к таким венчаньям привык: и глазом не моргнет.

— Может, все-таки без Лукерьи?

— Не выйдет. Тимоха живо все пронюхает и через нее хозяину передаст. Что, говоришь, ей за корысть? Резонно, да не совсем. Лукерья знает, что скоро прискучит хозяину. А за Тасю он ее наградит. Лукерья-то заради денег на все пойдет.

— Да где же деньги-то добыть?

Ипанов пожал плечами, встал, развернул какую-то бумагу. Моисей поспешил откланяться. Понимал он, какую тяжесть взял на себя Ипанов: против хозяина пошел. Пускай и в малом, но откроется — и не видать Ипанову вольной после стольких-то трудов. Куда ни кинь — всюду клин!

Когда Моисей возвратился в казарму, Данила и Тася хлопотали у печки, Еким весело над ними подтрунивал, подталкивал в спину Тихона:

— Да помоги ты им чугунок снять. Видишь, вовсе обалдели.

— В лес уйдем, — выслушав Моисея, сказал Данила.

— Невенчанным счастья не будет, — строго произнес Кондратий, отложил валенок и шило.

— Красота-маята, — вздохнул Еким. — Но куда зимой уйдете? Неужто до весны Тасю скрывать?

Звонко палила печка, похрустывали от мороза стены. Моисей потер лоб, отодвинулся подальше от ее расслабляющего жара.

— Бог нас простит, — сказал он, — а поспешать надо.

Мрачный, осунувшийся Данила отвел взгляд от пламени:

— Может, понапрасну мы страшимся?

— Нет, не понапрасну. — Кондратий пожевал дремучую свою бороду. — А Феофану я кое-что присоветую.

Моисей пообещал схлопотать избу, Еким долго убеждал, что Лазарев охоч только до девок, Лукерья не в счет, ибо навязалась сама. Наконец Данила согласился попробовать, но если придется бежать, все надо заранее приготовить. На том и порешили.

2

На другой вечер Моисей направился к Лукерье. Вошел через черный ход — низенькую глухую дверцу со стороны плотины: так было безопасней. Смазливая девка выбежала на осторожный стук, стрельнула озорными глазами.

— Передай, красавушка, Лукерье, что вести ей добрые принес.

Девка впустила его в крохотную горенку, в которой были только две простые лавки да длинный стол. Прислонившись к стене, рудознатец с волнением ожидал. Лукерья вошла неслышно, остро поглядела на Моисея бездонными глазами. «Хороша, ведьма», — подумал он, не подымаясь с лавки. Лукерья это приметила, повела бровью.

— Василий Спиридонов тебе кланяться велел.

— Жив! — вырвалось у Лукерьи.

— Мертвые поклонов не шлют.

— Где он? Что с ним? — Лукерья, казалось, позабыла обо всем.

— Не наседай. Скоро в Кизел будет.

— Стало быть, Гиль меня обманул, — радовалась Лукерья.

— Ведь люб тебе Васька, — чертыхнулся Моисей. — Не могу я тебя понять!

Лукерья тяжело вздохнула, блеснули бусы, огрузившие шею:

— Тимоха взял меня шестнадцати лет у бесштанных родителей. С тех пор только и слышала я о добре да богатстве и сама такой стала. С кем поведешься, от того и наберешься… И появилась у меня одна задумка: сундуки набить, Тимоху прогнать и уехать с Василием. А ему это — поперек горла…

— Пойдет ли с тобой, дьяволицей, Василий? Он парень вольный.

— Кого полюблю — не выпущу.

— Василия не застращать.

— Не застращать, — вдруг торопливо согласилась Лукерья, всхлипнула.

Моисей поднялся, горячо заговорил, что может Лукерья сделать для Василия, для всех его побратимов справедливое дело. Тогда и Василий ее простит! Коротко изложил он суть дела, предупредил, что главное — чтобы никаких слухов до времени не просочилось. И еще просил Лукерью, чтобы добилась она лазаревского разрешения на поход рудознатцев в лес…

В свете одного-единственного фонаря, висевшего на гвозде, лицо Лукерьи казалось исхудалым, темным. Она покачала головой, нечаянно задела фонарь, по стенам запрыгали тени.