Николай Оганесов - Играем в «Спринт»

• Название: Играем в «Спринт»
• Автор: Николай Оганесов
• Издательство: Мол. гвардия
• Жанр: Детектив
• Год: 1986

В книгу вошли остросюжетные повести «Играем в «Спринт» и «Двое из прошлого», в которых автор раскрывает социально-нравственную подоснову преступлений. Автор исследует сознание людей, попавших в мир дельцов, и показывает, чем оборачивается для человека деформация морали. Герои повестей — наши молодые современники.

Художник Р. Авотин

---

— Не тебе объяснять, что это дает. Через год-другой, если постараешься, на машину накопишь и на гараж в придачу. Ты парень неглупый, потому и предлагаю, — польстил заведующий. — Сам понимаешь, такой случай не часто выпадает, желающих на это место вагон, отбоя нет. Но пройдет только мой кандидат. У меня в управлении свой человек. Так что шевели мозгами — ты мужик сообразительный.

— Сколько? — стараясь не выдать охватившего его волнения, спросил Игорь.

Харагезов энергично замахал руками:

— О чем разговор? Мне ничего не надо. Мы ведь друзья. А вот того человека, сам понимаешь, отблагодарить не мешает. Он тебе еще не раз пригодится.

— Сколько? — повторил Игорь, на этот раз гораздо тверже.

Харагезов приложил палец к губам и перевел взгляд на закрытую дверь кабинета.

— Ну, тысчонку дать придется, — тихо и как будто нерешительно сказал он. — Как думаешь? — И сам же ответил: — Меньше неудобно, не тот уровень…

Ох и пришлось же Игорю побегать за этой тысячей! Со сберкнижки снимать не хотелось — то был неприкосновенный запас, о котором не знала ни одна душа. Попросил у матери — она не дала. Шестьсот кое-как наскреб, а остальные пришлось занять у Волонтира.

Через день принес деньги Харагезову. Тот покрутил в руках конверт и, не считая, сунул в ящик стола.

— В январе переселишься, — пообещал он. — Раньше не получится. Все. Иди работай.

Игорь вышел и, выждав с полминуты, заглянул в кабинет. Как и предполагал, Харагезов считал деньги из его конверта…

«Сколько же ему тогда перепало? — подумал Красильников. — Пятьсот монет как минимум. Это тебе не пятерка, не трояк! А может, и весь кусок между пальцев застрял?!»

Такой вариант пришел ему в голову впервые. Как же это он раньше не сообразил?! Что ж получается — то место, за которое он выложил этому подонку тысячу кровных рублей, теперь достанется кому-то другому? Уже досталось! И с того небось содрал не меньше! Значит, сейчас, в эти самые минуты, когда его ведут по тюремному двору с заложенными за спину руками, кто-то другой сидит в небольшой, уютной мастерской по ремонту оптики на его, Красильникова, месте?! «А деньги? Деньги присвоил мутноглазый Алик, и теперь радуется, что меня нет, что забрали, засадили… Ну нет, погоди радоваться, скотина! За мной не заржавеет! Я тебе прижму хвост, выложишь мне все до копейки, еще и сверху положишь, дай только выбраться отсюда…»

До сих пор он не вспоминал о своей работе в «Оптике» под началом Харагезова. Выходит, лучше было не вспоминать — одно расстройство! Взятка, отданная заведующему, чтобы тот перевел его на работу в отдельную мастерскую, где можно было работать на свой страх и риск, ни от кого не зависеть, сам себе хозяин, пропала впустую. Нет ни денег, ни места, а есть камера два на три и ни сантиметром больше, невкусная, пресная пища и вместо развлечения окошко в стене — кусок неба, по которому, если повезет, раз в день пробежит край облака… Были перспективы, планы, программа на будущее, мечтал начать новую жизнь с Танькой, студенткой пединститута, с которой встречался вот уже полгода, мечтал уехать с ней к морю, купить машину, дом где-нибудь в Крыму или в Сочи, неважно, хоть у черта на куличках, — главное, все реально, осуществимо, даже средства имеются — и вдруг из-за недоразумения, случайности все это летит в тартарары. Вместо теплого моря — тюрьма, следователь, допросы: вместо домика в Крыму — камера…

Стоило подумать о камере, и мысли сделали привычный скачок. По замкнутой цепи он вернулся к воспоминаниям, надоевшим, неприятным, но назойливым и неотступным. В них, точно на старой, затертой кинопленке, навсегда запечатлелось одно и то же: ночь на девятнадцатое, старик Волонтир, пьяный, потирающий ладони, скрип его ботинок, минуты, тянувшиеся, как часы; потом жена, спящая мертвецким сном, тяжелое ее дыхание и снова старик Волонтир, ночь без сна, утро без рассвета, с головной болью и страхом, с милицейской машиной у флигеля, поездка к матери, от нее — к Таньке. Она, румяная от мороза, пар, вырывающийся изо рта, обманчивое недолгое успокоение и за всем этим — арест. Двое в штатском — один, он помнит, в коротком замшевом пальто, другой в нейлоновой куртке — приказали снять халат, повели к машине под удивленными взглядами Кротова, Щебенкина, Харагезова, усадили на заднее сиденье, повезли через весь город… Хорошо, дали время подумать, а не то — позорный провал с первой минуты. Подготовлен не был, рассчитывал, что смерть соседа спишут на несчастный случай: включил, пьянчуга, газ и заснул, забыв зажечь. И вдруг арест! Спасло чудо — простая, но спасительная мысль: только они двое знают, как было на самом деле. Волонтира, второго, нет в живых, сдох, собака, иначе не взяли бы. Значит, остался он один! Это и выручило. Еще не зная противника, он сумел перехитрить его, сумел вывернуться.

Так уже было однажды. Двенадцатилетним мальчишкой увязался с компанией взрослых ребят. Они снисходительно терпели его присутствие, решали какие-то свои, недоступные ему проблемы, не обращая на него никакого внимания. Их пренебрежение больно задевало самолюбие, и ему захотелось во что бы то ни стало доказать, что он с ними на равных и по праву находится в их компании. Когда проходили мимо заправочной станции, между старшими возник разговор о том, по какому принципу действует бензонасос. Решив, что это и есть самый удобный случай заставить их заметить себя, он поотстал, крадучись подошел к колонке и нажал на большой красный рычаг. Бесцветная пахучая жидкость тугой струей ударила в асфальт; в солнечных лучах ярко заблестели бензиновые брызги, и в считанные секунды по улице разлилась огромная лужа. Завороженный этим зрелищем, он упустил подходящий момент, промедлил секунду-другую и тут же поплатился за неосторожность. Какой-то мужчина успел схватить за шиворот и потащил в детскую комнату милиции. По дороге Игорь расплакался, просил отпустить, а когда понял, что это не поможет, стал лихорадочно соображать, как бы выкрутиться. В детскую комнату вошел уже с готовым решением. Глядя прямо в глаза строгой женщине, одетой в синюю милицейскую форму, сказал, что его подучили старшие, заставили нажать на рычаг, и выложил все, что знал о ребятах: их имена, фамилии…

Можно, конечно, назвать это предательством, но ведь можно и самозащитой. И потом, разве его самого не предавали? Еще как! Толик Нестеренко, тот самый, с кем утащили стационарный «Темп» из клуба медработников, попавшись при продаже магнитофона на толкучем рынке, сразу назвал его, Красильникова, да еще и выложил, что именно он, Игорь, задумал всю операцию. Хорошо, замяли дело. А если бы нет?

Или взять Ленку. Ну что он ей плохого сделал? Мало он с ней возился, терпел ее капризы? А в награду — пожалуйста: мало того, что подглядывала, выслеживала, наблюдала за каждым шагом, так и в прокуратуре все рассказала, истеричка! Дежурила она, что ли, у окна? Кто ее за язык тянул? Мстит, сволочь, утопить хочет! Сколько раз убеждался, что рассчитывать можно только на себя, ни в ком другом уверенности нет и быть не может… Ну, ничего, плевать, он выдержит. Не все потеряно. Еще посмотрим, кто кого, гражданин следователь, посмотрим!

И что-то отдаленно похожее на улыбку мелькнуло на его губах.

СКАРГИН

Итак, через три дня после ареста Красильников признал себя виновным в убийстве по неосторожности.

На первый взгляд этот шаг может показаться странным, противоречащим логике его поступков: отказывался, отрицал, цеплялся за любую возможность, чтобы уйти от ответственности, а потом вдруг разом сознался. Но ведь поступки человека не всегда подчинены законам логики, к тому же случается, и довольно часто, что они лишь кажутся непоследовательными. Достаточно внимательнее присмотреться, разобраться в них, и они оказываются вполне объяснимыми. Свидетельством тому история с кражей в клубе.

Нам удалось разыскать Анатолия Нестеренко. Он отбывал наказание в колонии общего режима за злостное хулиганство. Встретился с ним Костя Логвинов.

— Не думал, что Игорь когда-нибудь попадет к вам, — первое, что сказал Нестеренко инспектору.

— Почему же? — спросил Логвинов.

— Осторожный кадр. — Нестеренко не спускал глаз с сигареты, дымящейся в руке инспектора. Не выдержав, попросил: — Не угостите, гражданин начальник?

Логвинов протянул пачку «Столичных». Тот вытащил сигарету, поднес ее к лицу и втянул носом воздух.

— О, табачок! Экстракласс! — Его глаза мечтательно закатились под веки. — Ну, спасибо, уважили. — Он размял сигарету пальцами, закурил и зажмурился от удовольствия. — Ну, раз вы ко мне с пониманием, то и я… Записывайте, авось пригодится, — начал он, выпустив струйку сизого дыма. — Дело давнее, да и не выгорело тогда ничего из нашей затеи, так что могу рассказать, убытка не будет… С магнитофоном — вы знаете — обошлось. Кажись, мамаша Игорева дело замяла. Поругали, покричали, в милицию потаскали и на том успокоились. А через две-три недельки, когда поутихло все, предложил я Игорю другое дельце. Глупость, конечно, детство, ну да что теперь говорить… Короче, был у меня на примете один деятель, из тех, у кого денег полная сберкасса на дому. Стеклотару он принимал в ларьке, ну и подворовывал помаленьку. Так вот и говорю я Игорю: дочка, говорю, у него есть лет четырех, души он в ней не чает, давай, говорю, подстережем, когда она одна гулять будет, заманим шоколадкой там или еще чем; посидит она у нас взаперти день-другой, а отцу, приемщику этому, письмо напишем или по телефону позвоним: так, мол, и так, деньги на бочку — и забирай свое чадо в целости и сохранности, а иначе, мол, тебе удачи не видать. — Нестеренко стряхнул пепел в ладонь и косо улыбнулся. — Он бы отдал, не пикнул бы даже. Рыльце-то в пушку, в милицию идти не с руки: он ее больше меня боялся, да и сумма пустяковая — тысяча, это для него так, капля в море. Да-а… Думал, верняк, потому и поделился с Игорем…