Пола Сторидж - Желтая долина, или Поющие в терновнике 4

• Название: Желтая долина, или Поющие в терновнике 4
• Автор: Пола Сторидж
• Издательство: Лиесма Системс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-85980-024-Х

Эта книга повествует о полной страстей жизни Джастины и Лиона Хартгейм и их семьи. Любовь и смерть, взлеты и падения, – все это вы найдете в романе Полы Сторидж.

---

Лион вздохнул:

– Невеселая история.

– Что вы, – успокоила его Ольвия, – деньги далеко не самое главное в нашей жизни. Я всегда ценила превыше всего свободу. А если ты имеешь деньги – ты уже не свободен, ты становишься их рабом.

– С вами нельзя не согласиться, – невесело улыбнулся Лион. – Но живопись…

– А что живопись? – поморщилась Ольвия. – Я зная многих художников, которые ценили творчество превыше всего в жизни, а поэтому становились такими же рабами – только зависели не от денег, а от своих картин.

Лион посмотрел на нее с удивлением: такие мысли никогда не приходили ему в голову.

– Да-да, не удивляйтесь, – Ольвия сразу же заметила его замешательство. – Живопись – невероятно опасная вещь. Можете мне поверить: я на себе это испытала.

Лион посмотрел на соседку с нескрываемым интересом.

– Ольвия, а не могли бы вы рассказать о себе поподробнее?

Женщина ненадолго задумалась.

– Еще год назад я бы вам и слова не сказала: я хотела выбросить все это из головы, из своей жизни, забыть и никогда не возвращаться к этому. Но в последнее время… Ну хорошо, – она встрепенулась, – попытаюсь вам рассказать о себе. Но только не обижайтесь.

– На что, позвольте? – Лион удивился.

– Сейчас узнаете, – хитровато посмотрела на него Ольвия. – Все художники, видите ли, очень большого мнения о себе: каждый из них считает себя гением. Я, естественно, не исключение.

– У меня нет оснований не верить вам, – улыбнулся Лион.

– Ну что ж, – Ольвия уселась поудобнее, – тогда слушайте. Я многим занималась в этой жизни. Да-да, не удивляйтесь: ведь я родилась в глухой деревне на юге Англии. Детство мое прошло в мрачные военные годы среди овец, бескрайних лугов и огромных серых камней. Жизнь моих родителей была очень тяжелая и наверное поэтому они, не желая того же мне, во что бы то ни стало, решили выучить меня и отослали в одну из лучших школ для девочек. Но когда после окончания школы я заявила им, что хочу стать художницей, – они были просто в шоке. Отец кричал, что это не женская профессия, а мама была уверена, что я уготовила себе несчастную судьбу.

От этих болезненных воспоминаний по лицу Ольвии пробежала гримаса мучительных страданий.

– Конечно, мать понятия не имела, о чем шла речь, но в своей душе она чувствовала какую-то необъяснимую опасность. И теперь, когда мне столько лет, как было ей тогда, я могу смело утверждать, что она была недалека от истины, но отговорить меня она была не в состоянии, потому что я уже была человеком совершенно иного круга. В тот же год я поступила в высокопочитаемый, – при этом слове Ольвия скептически улыбнулась, – Королевский художественный колледж в Лондоне. Сейчас-то я понимаю, что большого смысла в этом не было. Дело в том, что культурная среда в этом, с позволения сказать, заведении была невероятно отсталой. История искусства, которую нам преподавали, едва доходила до кубизма, причем о нем отзывались крайне отрицательно, а про другие течения мы и вообще ничего не знали, – Ольвия скривилась.

– Ну, я думаю, не стоит так отзываться о своих наставниках, – попытался приободрить ее Лион. – Во всяком случае они научили вас писать картины, насколько я понимаю.

Ольвия криво усмехнулась:

– Именно они довели меня до психиатрической лечебницы.

– Как? – поразился Лион.

– Да очень просто, – Ольвия пояснила. – Когда я закончила этот их колледж, передо мной, естественно, встал вопрос: «Что писать и как?», А я совершенно этого не знала. К тому же мне было совершенно ясно, что я ничего не знаю. Юная, хрупкая и беззащитная, я впала в глубокую депрессию и буквально свихнулась от постоянного страшного беспокойства. Когда меня выписали, я была просто на нуле, по всем параметрам: ни денег, ни работы, ни здоровья, ни знаний. Чем я только не занималась! И швеей работала, и делала дурацкую рекламу… Меня спасло только то, что по вечерам я продолжала рисовать. Это было так, на уровне хобби, то под Матисса, то под Модильяни. Но вопрос: «что делать?» Постоянно висел надо мной, и я понимала: мне необходимо было что-то, что придало бы жизни хоть какой-то смысл. Тогда я случайно узнала про летние курсы по эволюции абстракционизма. Я сразу же записалась на них. О, это было невероятно интересно и прекрасно! Там я впервые узнала про Пауля Клее, услышала правду про то, что на самом деле совершил Мондриан. Тогда-то я и попала в богемную тусовку. Я думаю вам не следует подробно объяснять, что это такое: сами прекрасно понимаете. Постоянные пьянки, беспорядочный секс и нескончаемые бессмысленные разговоры. Тот дурак, этот смешон, того и художником назвать нельзя. Как вспомню… Только мы одни знали, как пишутся шедевры, но по какому-то странному стечению обстоятельств мы их не делали.

Лион рассмеялся.

– В те годы я вообще перестала писать, и если бы не нашла в себе силы порвать с этой бессмысленной жизнью – из меня бы никогда не получился художник. Да, тогда передо мной снова был тупик. Я была в отчаянии, и бесповоротно решила, что перестану писать. Но потом как-то подумала: дай напоследок напишу я еще хотя бы одну картину и всем докажу. Что именно я хотела доказать? Это было не важно, но когда я снова взяла в руки кисть, я просто ужаснулась: оказалось, что я не могу написать ничего, что я совершенно разучилась это делать. Это было просто уму непостижимо. Тогда пришлось искать новую технику. Вот я и стала использовать черное и белое, потому что это были самые резкие цвета, которые я смогла найти. То, что я тогда задумала, теперь называют поп-арт, но тогда я еще не знала этого термина – просто попробовала, и все. Получилось нечто такое, что представляло стабильное и нестабильное одновременно. Я присмотрелась – вижу, что получилось. Вот и подумала: «Дай-ка напишу еще одну». Это придало мне уверенность и силы в себе. Я пошла на работу, преподавала рисунок, а по вечерам стала дальше разрабатывать эту новую свою технику. Однажды я встретилась с галерейщиком, совершенно случайно, и он предложил устроить мне персональную выставку в Лондоне. Я согласилась. Боялась, конечно, немножко, но спасло то, что я относилась к этому несерьезно. Думала так: придут друзья, выпьем шампанского… Помню, сама сидела в зале целыми ночами: оформляла интерьер и экспозицию. Зал был слишком большой, картин не хватило, один угол оставался свободным. Так я, недолго думая, тут же взяла и на месте написала: к открытию выставки там даже краска не успела высохнуть на холстах. Я же говорю, серьезно к этому не относилась, а после выставки была ошарашена: последовал успех и меня заметили даже американцы. Ну, а там и пошло. Следующая выставка была в Нью-Йорке, и все картины еще до открытия были распроданы. Тут меня принимали за равную. Даже Дали появился и очень хвалил. – Ольвия недовольно поморщилась.

– Вам не нравится Сальвадор Дали? – удивился Лион.

– Да, я просто терпеть его не могу, – призналась Ольвия.

– Но ведь его считают гениальным художником! – воскликнул Лион.

– Кто считает? – парировала Ольвия. Лион не нашелся, что ответить, и стушевался.

– То-то и оно, – улыбнулась женщина. – Дали – не художник, а трюкач, но, надо признать, трюкач гениальный.

Они рассмеялись вдвоем. Ольвия взяла со стола стакан с соком и сделала небольшой глоток.

– Я вам наверное чертовски надоела?

– Что вы! – замахал руками Лион. – Продолжайте, пожалуйста, я весь внимание.

Соседка начинала ему нравиться все больше и больше: Лион был в восторге от Ольвии. Он был просто поражен, что женщина, которая, просидев целый вечер у него в гостях, не проронила почти ни слова, предоставив своему мужу часами распространяться о своих театральных делах, на самом деле оказалась не простой серой лошадкой, а ярчайшей личностью: не менее, а скорее даже более интересной, чем ее знаменитый муж.

– Вы наверное сразу стали богатой? – решил подзадорить собеседницу Лион.

– Ну да, – неопределенно махнула рукой Ольвия. – Года через четыре денег у меня было столько, что я могла бы вообще никогда ничего не делать. Это меня и погубило, ну и еще то, наверное, что я женщина.

– Вы о чем? – переспросил ее Лион.

– Да так, через какое-то время на меня набросились критики. Они обвинили меня в том, что я не художница, а просто оптический иллюзионист, и что от моих картин у людей начинаются головные боли, галлюцинации. Даже художники думали, что я пишу свои полотна под трафарет и между собой говорили, что это не имеет ничего общего с живописью. Мои мотивы стали воровать налево и направо дизайнеры, рекламщики. Мои адвокаты ввязали меня в судебные процессы… Очень скоро все это мне ужасно надоело. Я была озлоблена на людей, про себя называла всех «баранами». Ведь они говорили только об узорах, которые видели на поверхности, а не о том, какое впечатление производит на них вся картина. Тогда я бросила живопись во второй раз.

– А вы сильная женщина, заметил Лион. – Находясь на гребне успеха, взять, и вот так резко все обрубить…