Ги Де Кар - Девушки для утехи

• Название: Девушки для утехи
• Автор: Ги Де Кар
• Издательство: «Паритет-ЛТД»
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1994
• ISBN: 5-86906-057-5

Ги де Кар – один из самых популярных писателей послевоенной Франции. Его героини молоды и обаятельны, но их чистота оказывается безоружной против темных сторон жизни огромного Парижа. Драматизм повествования достигается писателем соединением внешне динамичной фабулы и внутреннего психологического напряжения, борьбой противоположных сил: любви и самоотверженности с одной стороны и порока, переходящего в преступление, – с другой. Но моральная победа всегда за силами добра.

---

Аньес никогда ничего не делала для Армии спасения по той причине, что католическое сектантство, в духе которого она воспитывалась, внушило ей с юности, что это благотворительное учреждение – протестантская выдумка. И она вдруг упрекнула себя, что глупо верила этому. Почему бы не помочь Армии спасения? Настоящее милосердие не терпит различия в любви к ближнему. Во всяком случае, Элизабет ее поняла бы. Выйдя из машины, Аньес направилась к женщине, которая что-то говорила толпе. Эта женщина вовсе не была интеллектуалкой, и ее речь, немного заученная, выражала наивную веру. Она рассказывала о своем личном духовном опыте, о том, как божественный зов коснулся ее, о том, как внимателен должен быть каждый смертный к подобному зову, который Бог не преминет послать ему тем или иным способом. Выслушав эту наивную проповедь, Аньес положила на поднос банкноту и вышла из круга. Она почувствовала такое моральное удовлетворение от своего поступка, что решила регулярно выделять на пожертвование десятую часть из своего гнусного заработка. Пробираясь через толпу любопытствующих к своей машине, она, нечаянно задев какого-то парня, пробормотала:

– Простите…

Их взгляды встретились. Аньес так и застыла на месте, словно зачарованная. Ее губы дрогнули…

Она не верила своим глазам: этот офицер в бежевой военной форме и фуражке с золотым козырьком, украшенной эмблемой с якорем, этот голубоглазый светловолосый красавец показался ей вдруг архангелом. Во всех своих мечтах, во всех ожиданиях она не представляла себе избавителя в образе мужчины; все попытки найти его возвращали ее к одному и тому же лицу – лицу Элизабет. И вдруг она почувствовала, что ее спаситель мог быть именно таким – красивым, чистым юношей, удивительным образом возникшим перед ней. Едва ли она даже заметила, как он, козырнув по-военному, уступил ей дорогу, едва ли уловила смысл слов, сказанных им по-французски с легким англо-саксонским акцентом, скорее они прозвучали для нее как мелодия:

– Прошу Вас, мадемуазель…

У нее не было сил пробираться сквозь толпу к своей машине. Она стояла перед ним, чувствуя, как ее лицо заливается краской, но не краской стыда, а румянцем невинной девушки. В это мгновение она припомнила один эпизод ранней юности: как-то они гуляли вдвоем с Элизабет в их далеком провинциальном городке; тогда им едва исполнилось пятнадцать лет, и в то время они одевались одинаково. Взрослый парень, увидев их, воскликнул: «Мое сердце колеблется между вами двоими!» Элизабет непринужденно рассмеялась, а Аньес покраснела. С тех пор она не переживала вновь этого горячего прилива крови к лицу, когда не знаешь, приятно это или тягостно. И почему-то, когда Сюзанн представила ей в баре на улице Понтье мнимого Жоржа Вернье, Аньес не покраснела, а, наоборот, смертельно побледнела…

Видя ее смущение и странную неловкость, незнакомец проводил ее взглядом и, заметив, что она идет, спотыкаясь, догнал ее, желая помочь.

– Вам нехорошо, мадемуазель? Можете опереться на мою руку.

– Спасибо, – пробормотала она, кладя свою руку на манжет с золотыми пуговицами. – Я так взволнована этим представлением. Но сейчас мне уже лучше… Благодарю Вас, месье…

– Офицер американского флота Джеймс Хартвел, – сказал он.

Они подошли к машине Аньес. Он открыл дверцу. Аньес была в нерешительности, ей не хотелось расставаться с ним. Ах, как она была далека сейчас от того привычного кокетства, которым она завлекала клиентов.

– А Вы, мадемуазель? Могу я узнать Ваше имя в ответ на мое?

– Аньес…

Ее настоящее имя сорвалось с ее уст непроизвольно: она совсем забыла свою кличку «Ирма».

– Какое красивое имя, Аньес… Оно звучит так нежно.

– Вам нравится?

– Очень… Мне нравится и сделанный Вами только что благородный поступок…

– В нашей жизни, столь стремительной, – продолжал он, – не так уж много людей, готовых потратить свое время, чтобы вот так взять и остановить свою машину! Ну а теперь, когда мы знаем имена друг друга, я могу надеяться снова увидеть Вас?

– Где же?

Эта просьба, эта ситуация были так хорошо знакомы ей, но она не нашлась, что ответить.

Но, несмотря на беспорядочность мыслей, она сразу же поняла, наверное, благодаря тому, что в эту самую минуту ее сестра молилась за нее на своей больничной койке, что единственным средством освободиться от проклятой любви было пережить новую любовь, любовь настоящую, всеочищающую…

3 МИЛЫЙ РЫЦАРЬ

Состояние здоровья сестры Элизабет начало улучшаться. Она могла уже подниматься, но ей еще не разрешали покидать больничное отделение. Почувствовав себя лучше, она стала беспокоиться о своих обязанностях, которые оставила без внимания из-за своей болезни – о сестрах, иногда наносивших ей короткие визиты, так как у них было много работы, и, кроме того, им нужно было заменять больную, и особенно о своих стариках, от которых ей передавали пожелания выздоровления.

С утра до вечера она находилась в состоянии почти полной бездеятельности, хотя она и вызвалась чинить белье – одно из привычных ей занятий.

Обычно ее дни были очень загружены: после раннего подъема и молитвы, предназначенной лишь для монашек, она должна была, как и все ее подруги, быть готовой посвятить последующие двенадцать часов уходу за стариками.

В приюте у каждой из сестер были определенные обязанности. Элизабет занималась в основном «постоянными» и «несносными» стариками, которые достаточно бодро переносили тяжесть своих лет. Как они чувствуют себя сейчас, когда ее нет рядом с ними?

Все «постоянные» и «несносные» Элизабет были мужчинами. С момента ее поступления в приют ей не приходилось ухаживать за женщинами, но это ее не расстраивало.

– Я предпочитаю, – говорила она, – заниматься сотней стариков, чем десятью старухами.

Не было ни одной сестрицы, которая бы думала по-другому, но милосердие запрещало им оказывать кому-либо предпочтение. Для стариков сестра Элизабет была последней девушкой их жизни: этот белый головной убор, это черное платье, кожаный пояс которого напоминал пояс братьев Ордена Святого Жана, а широкая накидка воскрешала в памяти монашек из Канкаля, – все это для мужчин, вынужденных жить вместе, составляло тем не менее неоценимое женское присутствие, одновременно материнское, так как она оказывала им поддержку, и дочернее, из-за ее юного возраста.

Устав монастыря был категоричным: старики должны были жить в одном помещении, а старухи – в другом. Исключения допускались очень редко, в том случае, когда принимали престарелую супружескую пару и не могли предоставить ей отдельную комнату. Муж и жена имели право встречаться в определенное время дня в комнатах отдыха, в библиотеке и, чаще всего, в саду. Из окна больничного отделения Элизабет часто наблюдала с волнением за этими старыми супругами, сидящими рядом на скамейке.

Все приюты были построены по одному образцу: с одной стороны здание для женщин, с другой – для мужчин. Между ними находились широкие аллеи для прогулок, сад, часовня – единственное место, где могли собраться все, чтобы помолиться – но разделение продолжалось и здесь: скамейки слева были предназначены для женщин, а скамейки справа – для мужчин, – условие, необходимое для того, чтобы поддержать полное согласие среди сотен стариков и старух, у которых далеко не всегда был спокойный характер. С возрастом характер портится…

Особенно тяжелым был характер у старух. Почти все недолюбливали друг друга и никогда не были довольны постоянным уходом и добротой, которая их окружала. Их спальни, столовые, комнаты отдыха и внутренний двор были идеальной площадкой, где расцветали сплетни, злословие, зависть и скаредность. И каждый раз, когда это было необходимо, улыбка, а иногда и окрик сестры, восстанавливали мир, бывший на самом деле лишь перемирием.

Из всех сестер сестра Кэт, ирландка по происхождению, пользовалась самым большим авторитетом у старух, которые ее побаивались: никто в приюте не умел говорить таким грозным голосом.

– Если вы не прекратите, Мелани, я пожалуюсь матушке-настоятельнице, чтобы она лишила вас десерта сегодня вечером.

Иногда старухи были нарочно злы по отношению к тем, кто добровольно согласился быть их служанками. Если бы Жанне Жюган, основательнице ордена, пришло в голову учредить награды, чтобы оценить заслуги самых скромных сестриц, то все те, чье существование было посвящено уходу за старухами, все без исключения, заслужили бы орден Большого Креста за терпение.

Старики же вели себя намного послушнее. Вспоминая о них, Элизабет повторяла: «Это всего лишь дети, которые слишком быстро состарились».

Было семь часов утра. Услышав, что месса подошла к концу, она подумала: «Вот и время обхода». Под этим ласковым названием в приюте подразумевались самые грудные заботы, а иногда и самые непривлекательные в больничном отделении, где многие старики не могли подняться с постели. Некоторые, полностью парализованные, были прикованы к постели даже в течение нескольких лет, что не мешало им иметь всегда свежее белье, которое меняли ежедневно.