Салли Боумен - Секстет

• Название: Секстет
• Автор: Салли Боумен
• Издательство: ЭКСМО-Пресс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1999
• ISBN: 5-04-002825-3

Какие тайны так искусно прячет за фасадом успеха и благополучия несравненная Наташа Лоуренс – актриса и кинозвезда? Почему и после развода ее бывший муж и режиссер Томас Корт не может с ней расстаться? Кто тайно и пристрастно следит за их жизнью? В этот клубок загадок и тайн вовлечены и журналистка Джинни Хантер, и фотожурналист Паскаль Ламартин, милая и добрая Линдсей Драммонд и неотразимый Роуленд Макгир. Их жизни по-новому раскрываются в блеске тайны, связывающей Томаса и его жену.

---

– Помню. – Анжелика явно пребывала в смятении. – Но я не понимаю, как он мог ее достать. В то время еще не было ни писем, ни звонков от Кинга.

– Вот именно. Полиция проверяла, я сам проверял, и проверяло агентство. Я точно помню, когда сделал этот снимок – это было за два месяца до его первого звонка. Кроме того, насколько мне известно, у него есть более ранние снимки, и он выжидает время, чтобы их предъявить.

– Но как они могли у него оказаться? Он их украл?

– Нет, добыл более простым способом. Я отдавал эту пленку на проявку в одну из фотолабораторий в Лос-Анджелесе. Они прислали мне и отпечатки, и негативы, но, естественно, любой, кто там работал, мог сделать сколько угодно копий.

Корт вздохнул и поднялся с места.

– Так что теперь полиция устраивает очередную проверку. Выясняет, кто в это время работал в лаборатории и где сейчас эти люди. К пленке могли иметь доступ около тридцати человек, а с тех пор прошло больше пяти лет. Большинство этих людей ушли из фирмы, переехали или вступили в брак, словом, исчезли из виду. Чтобы их разыскать, потребуется несколько месяцев. Но возможно, что и это ни к чему не приведет. Знаете, что он сделал с фотографией?

– Разрезал ее? Как остальные?

– Да. Разрезал на аккуратные квадратики по четверть дюйма. На одном – лицо Наташи, на другом – Джонатана. И оба перечеркнуты крестом. Когда я это увидел…

Он отвернулся, у него перехватило дыхание. Корт словно чувствовал, что сейчас, в эту минуту, Кинг здесь, в этой комнате, и ему остро хотелось распахнуть все двери, заглянуть в шкафы в поисках человека, угрожавшего его сыну.

– Постарайтесь не огорчаться, – неожиданно сочувственно произнесла Анжелика. Обернувшись, он не увидел в ее глазах прежней враждебности. По крайней мере, в любви к Джонатану они были заодно. – Не надо, – повторила она. – Возможно, это и вправду был он. Он сумасшедший, и я всегда считала, что в один прекрасный день он себя убьет. Он спрыгнул с обрыва, но не мог не оставить последней весточки.

– Наташа тоже так думает. – Корт со вздохом снова сел в кресло. – Но я еще не рассказал вам о разрешении.

– О разрешении? Я не понимаю…

– Подумайте, Анжелика. Они ведь выдают эти разрешения не просто так. Если кто-то не возвращается и не отдает разрешение, объявляется тревога, организуется спасательная группа. Но в данном случае такого не было. В День независимости, когда мы с Джонатаном уехали из Глэсьер-парка, человек, назвавшийся Джозефом Кингом, позвонил в контору парка и сказал, что он по рассеянности забыл вернуть разрешение, но что с ним все в порядке и он уже уехал из парка. Как вы думаете, почему он это сделал?

После минутного колебания Анжелика проговорила:

– Чтобы вы знали, что он жив? Мертвые не звонят.

– Отчасти поэтому. Но не только. Он не хотел, чтобы его искали. Не хотел, чтобы труп обнаружили слишком быстро. Чем скорее его нашли бы, тем легче было бы его идентифицировать. А кому-то было нужно, чтобы тело пролежало там четыре месяца.

– Но если он звонил, это должно означать, что он все-таки жив.

– Нет. Это могло означать и то, что звонил некто, назвавшийся Джозефом Кингом. Это мог быть и сам Кинг, и кто-то из его друзей. Подумайте, Анжелика. – Корт в нетерпении вскочил на ноги. – Он хотел, чтобы мы сомневались, пребывали в неопределенности. Вы понимаете?

Повисло тяжелое молчание. Корт видел, что до Анжелики постепенно доходит смысл его слов. Она медленно встала и неуверенно взглянула на него.

– Но если это не его тело, то чье же?

– Я не знаю, и никто этого не знает. Это мог быть просто путешественник или какой-нибудь бродяга.

– Но тогда это значит, что Кинг действительно кого-то убил, а не просто угрожал… О Господи, теперь я понимаю.

– Это вполне вероятно. То же самое думают люди из полиции и из агентства.

– Ублюдок! Сукин сын! – Анжелика побагровела от бессильного гнева. – Он хочет, чтобы мы опять жили в ожидании, как до сих пор? Чтобы мы подпрыгивали от каждого телефонного звонка, устанавливали подслушивающие устройства, проверяли почту, замки… Так вот чем мы должны заниматься – жить с телохранителями, ежеминутно оглядываться через плечо и ждать, когда этот мерзавец воскреснет?

– Да, наверное, эта роль пришлась бы ему по душе. – Корт отвернулся, чтобы Анжелика не могла видеть его искаженного тревогой лица. – Боюсь, именно это нам и предстоит – вечно быть настороже и не терять бдительности.

Внезапно он почувствовал себя полностью обессиленным. Он оглядывал этот скучный номер, где весь последний год жила его жена, и хотел лишь одного – чтобы она наконец появилась. Он уже жалел, что завел этот разговор, хотя он был необходим. И больше всего ему хотелось, чтобы из всех произнесенных Анжеликой слов одно не было произнесено – «воскреснет».

Внезапно Анжелика со свистом втянула в себя воздух, и, обернувшись, он увидел, что она дрожит от переполняющей ее ненависти.

– Я собираюсь разделаться с ним, и на этот раз всерьез. Я скоро вернусь, это не займет много времени.

Она поспешно вышла из комнаты. Корт взглянул на часы, было половина одиннадцатого. Уйти или подождать еще немного? Спектакль только что кончился, и Наташа сейчас едет на встречу с Жюлем Маккехни. Прежде чем она окажется дома, может пройти еще несколько часов.

Он в нерешительности бродил по комнате, пытаясь уловить в ее атмосфере дух женщины, которую он знал и любил. Его уже не в первый раз поражало отсутствие индивидуальности и вкуса в обстановке. Почти все предметы здесь были белыми или кремовыми – бесконечные вариации бесцветности, а картины, висевшие на стенах, совершенно не соответствовали его представлению о хорошем вкусе.

После развода Наташа начала коллекционировать акварели восемнадцатого и девятнадцатого веков, и чем бесцветнее и невыразительнее они были, тем больше ей нравились. Корт разглядывал то, что с большой натяжкой можно было бы назвать морским пейзажем – размытая синева, расплывчатые пятна белого и желтого, несколько чернильных иероглифов, в которых при желании можно было увидеть деревья, птиц или корабли.

На противоположной стене висели несколько картин маслом, написанных матерью Наташи. Прежде он не позволял выставлять их на всеобщее обозрение. Мать Наташи – она уже умерла – принадлежала к поколению, так и не ставшему взрослым. Ее дилетантские полотна отличались большими размерами и яркими тонами. Все это были изображения чудовищных цветов, занимавшие все пространство полотна. Их преувеличенно влажные венчики, пестики и тычинки вызывали недвусмысленно сексуальные ассоциации. Наташа говорила, что эта живопись обладает своеобразной силой и напоминает ей работы Джорджии О'Кифи. Корта, который терпеть не мог эту художницу, хотя признавал за ней явный талант, всегда поражало, как слепа могла быть его жена. В некоторых случаях она демонстрировала поразительную зоркость, в других же не видела или предпочитала не видеть ничего. «Я верну ее, я ее верну», – сказал он жирному цветку, маячившему прямо перед его глазами, и он уже представлял себе, как это можно сделать. Нужно только не торопиться и хорошенько продумать сценарий.

Долее оставаться в этой комнате было невыносимо, ее тишина и пустота угнетали, и все здесь было полно неопределенности, двусмысленности и сомнения. К тому же Корт вдруг уловил неприятный запах чего-то горелого, напоминавший запах паленых волос.

Он не хотел больше ждать, томясь ревностью и придумывая, что она может делать в этот момент. Лучше не знать, когда она появится. Корт вышел в коридор и задержался у дверей комнаты Анжелики. Здесь запах паленого был отчетливее, через открытую дверь Корт видел распятия, изображения святых и прочие религиозные атрибуты, которыми Анжелика заполняла любое помещение, где ей приходилось жить.

– Я прокляла его, – торжественно сказала она, появляясь неожиданно в дверном проеме. – И на этот раз ему не уйти от возмездия. У меня получилось, я это почувствовала. Я почувствовала, что он забился, как рыба, пойманная на крючок.

– Ну, вы проклинали его уже много раз, – холодно возразил Корт, – и без видимого результата.

Он взглянул на пылавшее лицо Анжелики. На висках у нее проступили вены, тяжелое тело излучало жар, как электрическая плита. Он попытался, как уже делал не раз, убедить себя в том, что Анжелика – просто безобразная, толстая, мстительная старая дева, единственная привлекательная черта которой – ее любовь к его сыну. Ей не дана сила, говорил он себе, и его нисколько не впечатляли ее полукатолические-полуязыческие молитвы, проклятия и заклинания.

Она пробормотала еще несколько фраз, как обычно перескакивая с английского на родной сицилийский диалект, полный угрожающих звуков, острых, как бритва, согласных, имен святых и богохульств.

Все ее крупное тело сотрясала дрожь, и Корт в испуге попятился. – Я пригвоздила его, – сказала она, переводя на Корта взгляд блестящих черных глаз. – Он сейчас начнет умирать, медленно, изнутри. Я хочу, чтобы он помучился, а потом добью его. Он связан, он пытался спрятаться, но на этот раз он от меня не уйдет.