Салли Боумен - Секстет

• Название: Секстет
• Автор: Салли Боумен
• Издательство: ЭКСМО-Пресс
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1999
• ISBN: 5-04-002825-3

Какие тайны так искусно прячет за фасадом успеха и благополучия несравненная Наташа Лоуренс – актриса и кинозвезда? Почему и после развода ее бывший муж и режиссер Томас Корт не может с ней расстаться? Кто тайно и пристрастно следит за их жизнью? В этот клубок загадок и тайн вовлечены и журналистка Джинни Хантер, и фотожурналист Паскаль Ламартин, милая и добрая Линдсей Драммонд и неотразимый Роуленд Макгир. Их жизни по-новому раскрываются в блеске тайны, связывающей Томаса и его жену.

---

– Правда? Надеюсь. – Он немного помолчал. – Я иногда так хочу…

– Чего ты хочешь?

– Наверное, чтобы моя жизнь сложилась по-другому.

– Расскажи мне о себе, поговори со мной. Ты всегда так закрыт. Человек не должен быть так замкнут.

Роуленд обнял Линдсей. Она свернулась калачиком в его сильных руках. Линдсей закрыла глаза – сколько сейчас времени? Три часа ночи? Четыре? Город был погружен в ночную тишину, его неумолчный гул затих ненадолго, в полутемной комнате было слышно только их дыхание. Тихо в городе, тихо в комнате.

Потом Роуленд начал говорить.

Он рассказывал ей о маленькой ферме, которой владел его отец-ирландец и где Роуленд жил до восьми лет – до смерти отца. Он рассказывал о жизни с матерью-англичанкой в Лондоне, о школе, учебе, потом, перепрыгнув через много лет, – о нелегком характере своей матери и ее длившемся долгие годы медленном угасании. Он рассказал о том, как купил странный и красивый дом в Ист-Энде, а потом – наверное, по ассоциации с домом – описал поиски Колином Уайльдфелл-Холла и дом у моря, который наконец они нашли и который, кажется, понравился Томасу Корту.

От этого дома, говорил он, идет тропа в уединенную бухточку. Там Роуленд гулял всего несколько дней назад – совсем один. Хруст раковин под ногами, раковины в воде, крики пикирующих чаек, тяжелые морские волны, прилив, омывающий прибрежные скалы.

Линдсей сидела с закрытыми глазами, ощущая тепло его тела, слышала как наяву хруст раковин под ногами, резкие крики чаек, глухой накат прибоя и видела Роуленда, одиноко стоящего на светлой и узкой полоске песка. Она заснула.

На следующее утро она встретилась с Роулендом – надежным, предупредительным, доброжелательным, но снова закрытым и отчужденным. Было еще только шесть часов, но он уже собирался уходить. Линдсей молча наблюдала за ним. У нее было такое ощущение, словно кто-то ввел ей в артерию новокаин – она не могла пошевелить губами, глубоко вздохнуть, выдавить из себя хотя бы один звук.

– Я нечестно поступила с тобой, Роуленд, – наконец проговорила она, когда он был уже в дверях. Он обернулся.

– Прости меня, я хотела поговорить с тобой вчера и не смогла. Потом я хотела сказать это ночью, но забыла.

– Линдсей, это не важно. Сейчас это не имеет никакого значения.

– Нет, важно. Важно. Три недели назад ты сделал мне одно предложение, что было с твоей стороны очень великодушно. Ты дал мне время подумать и…

– Линдсей, тебе действительно не нужна эта работа. Все в порядке. Вчера, когда ты заявила, что уволилась, я несколько растерялся. И возможно, был разочарован. Но теперь я понимаю…

– Нет, нет, я не должна была так поступать. Надо было сначала поговорить с тобой. Поговорить с тобой, прежде чем уходить. Я должна была все объяснить тебе с глазу на глаз, а не выливать это на тебя в присутствии других людей. Боже, почему я была такой дурой? Наверное, я боялась.

– Боялась? Неужели я такое уж чудовище? – Роуленд удивленно взглянул на нее. – Хотя ты права, я могу быть резким. Но я думал, что тебе захочется снова работать со мной и что тебе было бы полезно переключиться с моды на что-нибудь другое. Мне казалось, что это прекрасный план. – Он запнулся. – Помнишь, как я работал у Макса редактором постоянных разделов? Ты только и делала, что указывала мне, что я не так делаю. – Он улыбнулся. – Я помню, что я постоянно сопротивлялся, но мне нравились твои идеи. И я этого не забыл. Я мог бы избавиться от части персонала и сделать тебя редактором всех постоянных разделов. Знаешь, все эти сады, чужая собственность, рестораны, продукты, машины – читателям это нужно, а все это сейчас не в самом лучшем состоянии. Я предоставил бы тебе полную свободу. И ты могла бы продолжать заниматься модой, если бы захотела. Если ты передумаешь, то помни, что предложение все еще в силе. Если дело в жалованье…

– Нет, нет, деньги тут ни при чем. То, что ты предлагал, более чем щедро.

– Тогда в чем проблема? Тебя волновал Макс? Конечно, Макс не был бы особенно доволен, если бы я тебя увел, но он смирился бы с этим. Макс реалист. На самом деле… – Он заулыбался. – Почему бы нам действительно не насолить ему? Возьми с собой Пикси. Пусть она и дальше ведет раздел моды. Все это можно сделать. Мы могли бы…

– Остановись, Роуленд. Пожалуйста, не надо! Ты так доверял мне, и вот чем я тебе отплатила.

Линдсей смотрела в сторону. Принять предложение Роуленда означает работать бок о бок с ним, в самой тесной близости, а она этого не выдержит. Единственный способ исцеления – это видеть его как можно реже, держать дистанцию. Теперь она была в этом уверена, как никогда прежде.

– Роуленд, ты прекрасно знаешь, что мне нравится с тобой работать. Ты многому меня научил. Мое решение не имеет никакого отношения к тебе как личности. Я двадцать лет занималась обзором коллекций, двадцать лет моталась по всему миру. С меня достаточно – и моды, и журналистики. Я не хочу провести подобным же образом остаток жизни. Роуленд, раньше у меня просто не было выбора – от меня зависел Том, зависела мать, нам нужно было мое жалованье. Но теперь у меня есть выбор. Я могу написать эту книгу и хочу этого.

Талантливое сочетание правды и лжи, подумала она. И оно возымело действие.

– Ну что ж, оставлю тебя в покое, но учти, мне будет тебя не хватать. Кто же будет меня ставить на место? – Найдешь кого-нибудь. Ты все равно никогда не слушаешь, что тебе говорят.

– Неправда, тебя я слушаю. Линдсей, а теперь я должен идти. К завтрашнему дню надо сделать кучу работы. Самое неприятное в отъездах – это то, что, когда возвращаешься, приходится вкалывать еще больше. Впереди трудная неделя – сплошные встречи. Когда ты собираешься лететь в Нью-Йорк?

– В среду. После показа придется остаться, чтобы кое-что заснять. Потом… Макс был весьма великодушен, он оплатит мне отпуск. Наверное, я вернусь после Дня Благодарения. Хотелось бы заехать на несколько дней в Вашингтон к…

Линдсей оборвала сама себя, потому что иначе ей придется произнести имя Джини и потом видеть вымученно-безразличное выражение на лице Роуленда. Едва ли Роуленд забыл ее, и не стоило ему напоминать.

– В Вашингтон? Но я тоже должен там быть, у нас переговоры с «Пост». Только… Нет, кажется, это будет в другое время. Хотя, подожди. Среда? Послушай, я тебе позвоню сегодня вечером, может быть, что-то прояснится.

– Вечером меня не будет, – солгала Линдсей, уставившись в пол. Но ее ответ, казалось, лишь подстегнул Роуленда и прибавил ему воодушевления.

– Хорошо, я в любом случае позвоню до твоего отъезда. Между прочим, мы могли бы где-нибудь пообедать вместе.

– Думаю, что не получится. У меня сейчас будут слишком трудные дни. Роуленд, скорее всего мы сможем увидеться после моего возвращения из Америки.

Призвав на помощь всю силу духа, она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

– Спасибо тебе за все, – сказала она уже более твердым голосом. – Тебе так хорошо исповедоваться. Сейчас я чувствую себя гораздо лучше.

– Поспи. Тебе нужно выспаться. Обещай мне, что так и сделаешь.

– Обещаю, – сумела выдавить из себя Линдсей, и Роуленд ушел.

Линдсей смотрела, как за ним закрывается дверь. Все и ничего, сказала она себе. Она поняла, что дрожит от напряжения, которого потребовала от нее эта сцена. Лгать нелегко. Она сделала то, что обещала себе сделать, но теперь, когда Роуленд ушел, внутри ее была одна пустота.

Линдсей потрогала подушку, к которой он прижался щекой, ручку кресла, на которой лежала его рука. Она вспомнила ощущение умиротворения и спокойствия, когда они говорили друг с другом в эти предутренние часы. Это был первый и теперь наверняка последний раз, когда он впустил ее в свою жизнь.

Линдсей достала те самые серьги из бледного жадеита, которые так поспешно сняла накануне, положила их на ладонь. Их подарила ей Джини, и Линдсей поняла, что именно Джини имел в виду Роуленд, говоря о своей неудавшейся любви.

Роуленд, несомненно, любил Джини, и, возможно, она отвечала на его любовь. У них был короткий роман в Париже года три назад, а потом Джини вернулась к своему прежнему возлюбленному, военному фотографу Паскалю Ламартину. Они поженились, у них родился сын. Никто из участников никогда не обсуждал этих событий, но Линдсей была их свидетелем. Может быть, у Роуленда до сих пор сохранились чувства к Джини, кто знает?!

Она смотрела на серьги – подарок женщины, которая была моложе ее, которая была красива настолько, что Линдсей даже никогда не приходило в голову сравнивать себя с ней. Не первый раз в жизни она молчаливо протестовала против всемогущества и несправедливости красоты. Потом она бросила серьги в ящик письменного стола.

Только намного позднее, когда начали звонить церковные колокола, Линдсей вспомнила, что сегодня воскресенье. Она не любила этот день, его праздность и бесконечность. Облегчение принесла мысль, что следующее воскресенье она проведет не в этой пустой квартире, а в городе, который она всегда любила, – в Нью-Йорке.