Гина Каус - Екатерина Великая. Биография

• Название: Екатерина Великая. Биография
• Автор: Гина Каус
• Жанр: Биографии и Мемуары

Katharina die Große (Catherine the Great ) (1935)

У вас в руках – наконец-то нормально изданная знаменитая биография великой Екатерины II, которая еще 70 лет назад была напечатана русскими эмигрантами в Риге и с тех пор ксерокопировалась в сотнях и тысячах экземпляров как непревзойденный образец биографического жанра: в ней сказано все.

Использован подвергнутый стилистической правке перевод с немецкого В.Златогорского, опубликованный в 1930-х годах в Риге русским эмигрантским издательством "Dzive un kultura".

Об авторе: Гина Каус (21.10.1893 – 23.12.1985), урожденная Регина Винер — австро-американская писательница, сценарист. 

---

28 февраля Понятовский просит Екатерину приехать в придворный театр. Он не только сам желает повидать еще раз свою возлюбленную хоть издали, но хочет, чтобы и другие ее видели и чтобы слухи о том, что она в опале или сослана, умолкли. Она заказывает на вечер коляску. Вскоре появляется Александр Шувалов и сообщает, что ее намерение отправиться в театр не нравится великому князю. Она понимает причину: если она поедет в театр, то ее должны будут сопровождать фрейлины, и Петр потеряет, таким образом, возможность поужинать с Воронцовой.

В последнее время, когда она не показывалась в свете, она охотно предоставляла Петру эту возможность, но сегодня ей необходимо во что бы то ни стало быть в театре. Она настаивает на своем, а Петр на своем. Он даже прибегает в ее комнату, устраивает ей сцену, они говорят резкости, но ни один не может переубедить другого. Перед самым началом представления Екатерина справляется у Шувалова, поданы ли лошади. Тот докладывает, что великий князь запретил предоставлять в ее распоряжение коляску. Она глубоко обижена, но в глубине души даже довольна случаю излить накопившееся за несколько недель озлобление.

– В таком случае я отправлюсь пешком, – говорит она, – а если моим фрейлинам и кавалерам запретят меня сопровождать, то отправлюсь одна. А кроме того, я немедленно обращусь с письменной жалобой к императрице.

Шувалов нервно мигает глазами, как обычно, и спрашивает:

– Что вы изволите написать ее величеству?

– Я напишу ей, как со мною обращаются. Я напишу ей, что вы содействуете встречам великого князя с моими фрейлинами и с этой целью хотите помешать мне отправиться в театр, где я могла бы иметь счастье видеть ее величество. Кроме того, я попрошу императрицу отослать меня к моей матери. Мне надоело сидеть одной и покину той у себя в комнате и повергать в несчастье каждого, кто ко мне приближается. Все это я напишу императрице, и посмотрим, хватит ли у вас мужества не передать ей мое письмо.

Шувалов, подобно большинству людей, видел Екатерину до сих пор только добродушно и кротко настроенной. Ее взрыв гнева производит на него большое впечатление, и он молча удаляется. Екатерина немедленно садится писать письмо императрице на русском языке. Письмо это отнюдь не в том высокомерном тоне, как она пригрозила Шувалову, она, наоборот, старается подыскивать возможно более трогательные и нежные выражения. Она благодарит Елизавету за все оказанные ею благодеяния, скорбит о том, что утратила ее благоволение и просит разрешить ей, ввиду своего расстроенного здоровья, вернуться к матери. Ни одной из тех жалоб, о которых она говорила Шувалову! Но достаточно было одной угрозы.

Когда она посылает за Шуваловым, он появляется с извещением о том, что лошади поданы. Она вручает ему письмо и говорит, что освобождает от исполнения обязанностей всех тех фрейлин, которым не хотят ее сопровождать. Когда она проходит через вестибюль, в котором Петр играет, как обычно, в карты с Шуваловым, последний встает, чего до сих пор никогда не делал. Он отвешивает ей низкий поклон, и Екатерина отвечает низким реверансом. По ее возвращении из театра Шувалов сообщает, что императрица желает лично с ней переговорить.

Это как раз то, чего она добивалась.

Но ей приходится долго дожидаться этого разговора. День за днем, неделя за неделей проходят, а Елизавета не дает о себе знать. Тем временем – и Екатерине это известно – ее недруги стараются изо всех сил раздобыть какую-нибудь явную против нее улику. Бестужева допрашивают ежедневно, все бумаги его перерыты – никакого результата. Он до своего ареста навел полный порядок, у него не находят ни одной строчки, писанной Екатериной. А из его показаний явствует, что он, несмотря на все, верит в ее, а следовательно – и свое будущее. Он не выдает ее ни словом.

Екатерине неизвестно ничего о результатах дознания. Она знает только, что от мигающих глаз "великого инквизитора" не укроется ни один уголок, ни одна щелка в доме Бестужева. Признаки царской немилости множатся с каждым днем, лица придворных становятся все холоднее. В один прекрасный день арестовывают Владиславу. Когда Шувалов доводит это до сведения Екатерины, она разражается слезами. Своим фрейлинам она говорит – и просит всем это передать, – что если к ней приставят на место Владиславы какую-нибудь неприятную особу, то пусть та заранее знает, что с нею будут обращаться самым дурным образом, пусть даже готовится к побоям. Это все говорится на языке беспомощности, униженности, подавленности: ее стальные нервы действительно подорваны этими неделями выжидания, упорным молчанием Елизаветы, необычайным, дышащим враждебностью одиночеством.

Однажды ночью, между двумя и тремя часами, она зовет камеристку' и умирающим голосом сообщает, что чувствует себя ужасно плохо и просит прислать исповедника. Вместо исповедника появляется сначала Шувалов, а затем два врача, которые щупают пульс, качают головами и предлагают, как обычно, пустить кровь.

– Тело мое не нуждается больше в помощи, – шепчет она, – но душа моя в опасности.

В конце концов ей не могут отказать в духовнике и посылают за ним. Священник не глуп, он быстро соображает в чем дело, он настроен благожелательно, как и все духовенство, и после двухчасовой беседы, на протяжении которой мало говорится о спасении ее души, обещает сейчас же замолвить перед императрицей словечко в пользу ее несчастной племянницы.

Тем временем настало утро, то есть тот момент, когда императрица ложится спать. Священнику приходится подождать, пока ее величество встанет от своего беспокойного сна, чтобы сказать ей, что великая княгиня несомненно помрет с горя и тоски, если государыня не найдет способа ее утешить. Такому призыву Елизавета не в силах противостоять: вечером она велит передать Екатерине, что еще наступающей ночью пригласит ее к себе.

В десять часов вечера Екатерина принаряжается, затем ложится в платье на диван и спит до тех пор, пока не является Шувалов, чтобы отвести ее к императрице. Как это она не разгуливает беспокойно из угла в угол, не обдумывает всего, что надо будет сказать, о чем ее смогут спросить, не обсуждает своей защитительной речи, не подыскивает эффектных слов? Ее спокойствие после нервного кризиса и перед решительным разговором удивительно. Ее обвинители и судьи волнуются больше, чем она. В то время как она спит, Елизавета делает всевозможные приготовления, расставляет в своей комнате ширмы и прячет за ними Шувалова, велит принести письма Апраксина (единственный обвинительный материал) и кладет их в свой золотой умывальник. Великий князь жаждет давать показания против своей жены, опасается оставить ее с глазу на глаз с Елизаветой, с нетерпением дожидается на пороге своей комнаты ее появления, чтобы войти одновременно с нею к императрице.

Отчего они все боятся этой одинокой, беспомощной Екатерины? Они опасаются того, о чем свидетельствует ее спокойный сон: силы ее личности. Так спят гениальные полководцы накануне решительного сражения, испытанные бретеры накануне дуэли не на жизнь и на смерть.

В половине второго появляется Шувалов и будит спящую. Они идут через ночной дворец – не столь тихий, как обычно в эту пору. Караульные не так безразличны и сонливы, как в другие ночи, в замочные скважины из-за портьер подглядывают любопытные взоры, впиваются в лицо, в поступь великой княгини, шествующей навстречу своей судьбе. Сердце ее теперь бьется тревожно и взволнованно. Но это к лучшему. Она отнюдь не намерена приводить Елизавете холодные аргументы, она не хочет трезвого и бесконечного диспута о правде и справедливости, она хочет растрогать императрицу.

Когда она входит к Елизавете, то застает там Петра. Едва она видит императрицу, как падает к ее ногам и со слезами на глазах умоляет ее еще раз разрешить ей вернуться к себе на родину. Елизавета хочет поднять коленопреклоненную. Ее великий гнев остыл. Как и шесть недель тому назад, мольба Екатерины разрешить ей покинуть навсегда Россию пробуждает в душе императрицы ряд забот, с которыми эта больная женщина не чувствует себя больше в силах справиться.

– Как можете вы желать того, чтоб я вас отослала. Подумайте о том, что у вас есть дети.

– Мои дети в ваших руках, и им не может быть лучше. Я надеюсь, вы их не оставите своим попечением.

– Но какую причину должна я сообщить свету, если отошлю вас?

– Ваше величество просто объяснит, если сочтет это правильным, чем я вызвала вашу немилость и ненависть великого князя.

Лицо Елизаветы становится все озабоченнее: сказать всему свету то, что она во что бы то ни стало хотела от него скрыть!

– А на какие средства станете вы жить у ваших родственников?

– На те же средства, на которые жила до того, как вы оказали мне великую честь, пригласив меня сюда.

– Ваша матушка покинула свою страну и уехала в Париж.