Пол Феррис - Зигмунд Фрейд

• Название: Зигмунд Фрейд
• Автор: Пол Феррис
• Жанр: Биографии и Мемуары

Подробно описан весь жизненный путь знаменитого ученого.

---

Фрейд добавил, что не рассчитывает на признание, «по крайней мере, не при жизни», подчеркивая, что ему приходится «обсуждать малоизученные вопросы с людьми, которых я опередил на десять-пятнадцать лет и которые меня не догонят».

Более по вкусу пришлась Фрейду рецензия, появившаяся в том месяце в берлинском еженедельнике «Народ» под авторством непрофессионала, Дж. Дж. Давида. Давид был знаком с Фрейдом, который однажды назвал его «несчастным человеком и сравнительно неплохим поэтом». В этой рецензии автор и не пытался дать «научную» оценку книге. Внимание Давида привлек таинственный подтекст книги, «тайные голоса в груди», то, как история Эдипа, «одно из величайших творений поэзии всех времен», берет начало в «темных тенях ранней сексуальности между родителями и детьми, по мнению Фрейда». Фрейд нашел эту рецензию «доброжелательной и проницательной», хоть и немного многословной". Давид стал первым из многочисленных поэтов, увидевших во Фрейде больше, чем ученые.

Одним из первых приверженцев теории стал и Артур Шницлер. Похоже, он взялся читать книгу для удовольствия, а не с целью написать рецензию, и отметил это в своем дневнике в марте. Благодаря книге, как написал он, его сны стали «точнее» и в них часто стал появляться сам Фрейд.

Врачи тоже отреагировали на книгу, хотя иногда цитировали ее лишь с целью критики. Венский профессор, доктор Райман, рассказал студентам, что «один коллега» пользуется свойством больных выкладывать свою душу и зарабатывает на этом деньги. Но медики-рецензенты, по крайней мере в Германии, если не в Австрии, отнеслись к Фрейду серьезно, используя для описания книги слова, обычно выражающие сдержанную похвалу: «изобретательно», «правдоподобно», «вызывает интерес». Как правило, они не подходили серьезно к упоминанию Фрейда об эдиповом отношении детей к родителям и о начале половой жизни в детстве. Фрейд сам не особенно хорошо владел этой темой. В «Толковании сновидений» есть хорошо известное место, в котором он отмечает, что «мы превозносим счастливую пору детства, потому что ребенку неведомы половые желания». Это заявление противоречит сказанному на сто страниц выше.

Эта книга – кредо человека в переломный момент жизни, определяющее его жизненную позицию. «Мне уже становится неважно, понравится людям книга о снах или нет, – пишет Фрейд Флису в июле 1900 года. – Сам я не нашел ничего, что нужно было бы там исправить. Все верно и, без сомнения, остается верным».

И век спустя книга привлекает любопытных читателей, которые восхищаются ее репутацией, но с трудом могут ощутить дух автора. Идея о сне как о неизменном исполнении желаний уже давно сама стала сном, мечтой, в которую мало кто верит. В 1950-х годах наука смогла выделить два вида сна: один – фактически лишенный сновидений, второй – перемежающийся периодами активности мозга, связанной со снами. Эта схема не соответствует теории, согласно которой сновидения – хранители сна. Мы видим сны не для того, чтобы спокойно продолжать спать, а скорее для того, чтобы они помогли нам переработать информацию.

Даже если это так, потоки воспоминаний, незваные и тревожные, посещающие нас в снах, должны означать большее, чем обычную прочистку мозга, чтобы на следующий день он был в хорошей форме. Аналитик и писатель Чарльз Райкрофт приводит убедительные аргументы в пользу того, что сон – это деятельность воображения, которая подразумевает «существование некоего психического единства, более занятого всей жизнью и судьбой отдельного человека, чем его сознательное 'я' с его поглощенностью повседневными заботами и мелкими происшествиями». Сны, с такой точки зрения, это «кратковременные проблески ткани воображения человека, которая соткана из всех его воспоминаний, надежд, желаний и страхов».

Такое понимание снов близко многим из нас. Однажды мне приснилось, как горит дом, в котором я жил и был счастлив. Я видел, как провалилась его крыша. Сон сообщил мне то, что я знал, но не мог себе в этом признаться: некий период в моей жизни подошел к концу. Возможно, сны Фрейда могли бы стать частью такой теории.

В книге «Толкование сновидений» есть не только подробно изложенная теория и попытки раз и навсегда объяснить природу сна. Фрейд жил и работал в менее свободном обществе, чем наше, но у него хватило смелости, чтобы отнестись серьезно к бессмысленным и неприличным фрагментам снов и с их помощью пролить свет на человеческую природу. Он всегда стремился к недостижимому. Для того чтобы понять это, не обязательно воспринимать Эдипа и все остальное буквально.

Вскоре после публикации книги о сновидениях, ожидая хора одобрений, который так и не раздался, Фрейд пишет Флису:

Я, по сути дела, не ученый, не наблюдатель, не экспериментатор, не мыслитель. По темпераменту я всего лишь конкистадор – авантюрист, если хочешь, чтобы я это перевел, – со всеми любопытством, отвагой и целеустремленностью, характеризующими таких людей.

Те, кто стремится оправдать его, говорят, что Фрейд выражается здесь с иронией. Но это похоже на истинное признание.

Глава 16. «Оговорки по Фрейду»

В 1900 году Фрейду крайне не везло. Его мучило чувство неудовлетворенности. Он завидовал Флису, богатому и уверенному, процветавшему в своем прогрессивном городе, а письма, которые он слал в Берлин, были пронизаны жалостью к себе. То, что он знал себя, не помогало ему справиться с «невротическими колебаниями настроения», как он их называл – равно как и с тревогой по поводу денег: «Я чувствую себя опустошенным», «Моя спина заметно согнулась». Каким же он был глупцом, что мечтал о свободе и благополучии, – стонет он, – просто потому, что написал книгу о сновидениях!

Он зарабатывал довольно большие деньги – пятьсот флоринов в неделю. Если это и поднимало его настроение («деньги для меня – веселящий газ», как однажды сказал он Флису), эффект был преходящим. Тяжелая работа с пациентами вызывала в нем чувство усталости и тоску по «солнцу, цветам, синей воде, совсем как в молодости». Как многие врачи, он не питал к пациентам особенно теплых чувств и видел в них своих «мучителей». Свободное время он описывает с горькой иронией. Он – «ищущий удовольствий обыватель», который посвящает себя фантазиям, игре в шахматы и чтению английских романов. Крепкие сигары он себе не позволял, алкоголь (как он решил) ему не помогал, что же касается плотских удовольствий, «я перестал заводить детей».

Если бы у него было больше денег или было бы с кем поехать в Италию этим летом… Если бы он только мог избавиться от утомительной дружбы Брейера! Он хочет купить металлическую шкатулку, которую однажды видел в витрине магазина в центре Вены, но во время прогулок не может найти этот магазин, а посмотреть его адрес в телефонном справочнике постоянно забывает. Наконец он заставляет себя найти это место и обнаруживает, что магазин находится совсем рядом с тем зданием, где живут Брейеры. То есть – он в запретной зоне, и его бессознательное избегало этого места.

Если в письмах Фрейда все верно, он практически ничем в этот год не занимался – лишь вел полураститсльное существование, беспокоился и старел. День рождения в мае 1900 года он отметил со словами: «Да, теперь мне действительно сорок четыре – я старый, немного жалкий на вид еврей». Семья настояла на том, чтобы отпраздновать это событие, но Фрейд был очень занят присыпанием головы пеплом и сообщил Флису, что для него было бы «достойным наказанием», если «ни одна из неизведанных областей психической жизни, в которые я ступил первым, не будет носить моего имени и подчиняться моим законам».

Иногда меланхолия отступает. Когда создается впечатление, что научное сообщество наконец принимает Флиса с его идеями о периодичности, Фрейд мечтательно говорит, что было бы очень приятно увидеть, как критики друга возьмут свои слова обратно.

Такое злобное ликование, такая удовлетворенная жажда мести играет в моем случае важную роль. Пока мне редко выпадало отведать этого блюда. Так что я присоединяюсь к тебе.

Семья Фрейда начало лета провела в «Бельвю», куда он ежедневно ездил с Берггассе. Это место вызывало в нем приятные воспоминания о сне Ирмы. Он мечтал о мраморной табличке, которая когда-нибудь увековечит это событие. Больше его практически ничего не радовало, если не считать семейных дел, в частности, визита манчестерских Фрейдов – его сводного брата Эммануила с сыном Сэмом. Они олицетворяли собой другую жизнь, которую Зигмунд мог бы вести в сельской Англии, где евреям позволяли жить спокойно, а в городской ратуше не заседал мэр Люгер, раздувавший уголья расизма.

Эммануил «привез с собой настоящий глоток свежего воздуха, потому что он замечательный человек, живой и умственно энергичный, несмотря на свои шестьдесят восемь или шестьдесят девять лет. Он всегда был мне дорог». Сэму было тридцать пять – еще один интересный представитель английской ветви семейства. Гости поехали оттуда в Берлин, «теперь семейную штаб-квартиру», куда перебралась из Нью-Йорка Анна Бернейс с дочерьми. Фрейд увиделся со всеми троими в Вене и нашел их настоящими красавицами, развитыми не по летам, как американки, и очень обаятельными. Так иногда собственная семья производит на тебя хорошее впечатление".