Константин Феоктистов - Траектория жизни

• Название: Траектория жизни
• Автор: Константин Феоктистов
• Жанр: История

---

Катыс, рыжеватый, длинный парень, должен был бы стать моим главным конкурентом. Но тут все оказалось нормально. И чувство юмора, и интеллигентность. У нас были нормальные отношения. Когда в первый раз увидел его и узнал, откуда он, внутри шевельнулось возмущение: "А ты-то здесь при чем?" Потом я понял, что это наверняка С.П., "приторговывая" местом инженера, предложил Келдышу кого-нибудь выделить от АН ("Каков?!" - озлился я). Ну, Катыс, естественно, как и любой на его месте, не отказался от заманчивого предложения.

Начали они с Катыса и как-то ненавязчиво к концу лета "укатали" его. Он мне рассказывал, что его приглашали в партком Центра подготовки (или в политотдел?) и задавали ему "коварные" вопросы: "Почему вы не в партии?", "Не собираетесь ли вступать в партию?" Катыс был в панике и советовался: что делать? вступать? С одной стороны, и лицо не хотелось терять, а с другой "ведь не пустят?". Ну что я мог посоветовать? "Держись!" Но ведь действительно не пустят! Каждый порядочный человек рано или поздно проходил через это испытание, через этот выбор: карьера или сохранение собственного достоинства.

Один из старых моих друзей, Юрий Карпов, много лет спустя, тогда уже начальник отдела, тоже советовался со мной по этому поводу: "Что делать? Не пускают дальше - беспартийный. Может, все-таки вступить? Может, черт с ним, с чувством собственного достоинства?!" Надо сказать, что оказался он все-таки твердым человеком: не вступил. Но, правда, дальше начальника отдела так и не пошел, что было и несправедливо, и нелепо. Он был (и есть) талантливый инженер, умел прекрасно организовать работу, руководитель по природному дарованию. Но думаю, что не пускали его дальше, главным образом, потому, что был он человеком твердым и независимым. В данном случае, скорее всего, его беспартийность оказалась удобным предлогом для начальства, чтобы придержать независимого работника. Начальство ведь в принципе не против способных людей, но при одном условии - они должны быть послушными.

Но вернемся к лету 1964 года. "Да, - думал я, - а меня в политотдел не приглашали!" Впрочем, это Катыс навел меня на подобные мысли, задав вопрос: "А с вами такой разговор вели?" Я ответил: "Нет". Он посмотрел на меня с сочувствием: не котируется!

Много позже, уже после полета, я узнал, что и меня тоже, оказывается, прощупывали на эту тему. Один из моих коллег признался, что именно он, по поручению парткома, "зондировал" как будто в случайном разговоре ("почему не состоите в партии?"). И удовлетворенный ответом ("патриотизм меряется не членством в партии, а делами"), "доложил" по инстанции. Как раз тогда шло составление списков будущего отряда космонавтов-испытателей, и потому ответ мой был достаточно осторожным (бдительный был!).

Кажется, Катыс тогда так и не подал заявление. Но "зажали" они его на другом. Уже после полета Катыс рассказывал, что они высосали из пальца какие-то нелепые анкетные данные, что потом лопнуло.

Ну а на меня решили напасть со стороны язвы. По-видимому, Королев заметил эти маневры, да и я не сидел сложа руки. Когда услышал сочувственные "медицинские" разговоры, обратился к В.Н. Правецкому (тогда начальнику главка в Минздраве, который занимался нашими делами). И А.И. Бурназян, и Правецкий дали однозначно положительное заключение по моему здоровью. Между прочим, Бурназян - замминистра здравоохранения по обеспечению работ атомщиков и ракетчиков, всегда был активным противником употребления алкоголя на кораблях и станциях, даже в малых дозах. Несколько раз мы загоняли его в угол и однажды все-таки уговорили подписать официальное разрешение, но даже и в тот раз он взял свою подпись назад. И до сих пор на станциях процветает "бутлегерство", а начальство время от времени занимается на старте ловлей контрабандистов и подпрыгивает в зале управления полетом, когда вдруг слышит непонятные разговоры во время сеансов связи после прихода на станцию грузовиков: "А где?" - "Да нету там!" - "Смотрите лучше!"

Долгое время на основной и дублирующий экипажи нас не разделяли. Мы готовились на равных. Однако чувствовалось, что ВВС хотели бы поддержать экипаж в составе Волынова, Катыса и Егорова. Поэтому уверенности в том, что полечу на "Восходе" и в твердости позиции С.П. (выполнит ли джентльменское соглашение, уж очень на джентльмена не похож), у меня не было. Но С.П. уже завелся. Наверное, ему доложили, что Катыса каким-то образом не пропустят. И для него стала очевидной игра ВВС: они явно не хотели появления в экипаже корабля гражданского человека. С.П. дал им хорошую трепку.

Примерно за месяц до назначенной даты старта обе группы готовившихся вызвали к начальнику ЦПК Кузнецову. У него сидел генерал Каманин. Нам объявили: "Формируем первый экипаж в составе Комарова, Феоктистова, Егорова". Только тут мы почувствовали, что полетим. Хотя еще много времени оставалось для каких-либо происков и что угодно еще могло произойти.

С Комаровым я познакомился задолго до начала нашей совместной подготовки, еще после полета Гагарина и Титова. Однажды оказался с ним рядом на одном из рутинных совещаний. Мне понравилась его сдержанность. Импонировало, что он был не просто летчиком, а получил инженерное образование, в то время как другие космонавты еще только вели разговоры о продолжении образования. Что греха таить, мы относились к молодым летчикам, пришедшим из авиационных частей, с чувством некоторого недоверия: поймут ли, что к чему, не напортачат ли? Может быть, это от досады, что они оказались на "нашем" месте.

С вэвээсовскими врачами наше КБ сотрудничало еще в пятидесятые годы, когда проводились полеты с животными на борту. В последние годы это сотрудничество стало еще теснее. Владимир Иванович Яздовский (их лидер), О.Г. Газенко, А.М. Генин, Н.Н. Гуровский принимали участие в разработке системы жизнеобеспечения для "Востока". Их рекомендации определяли для нас выбор схем очистки воздуха, питания, ассенизационного устройства, заводов-разработчиков и изготовителей необходимого оборудования. Потом они организовывали отбор кандидатов для полетов. Вот почему не исключено, что, подобно нам, они приставали к С.П., доказывая необходимость послать в космос врача.

С Егоровым, который был сотрудником Института медико-биологических проблем Минздрава, мы познакомились уже во время подготовки. Он не сразу привлек мои симпатии. Его контактность, активность во взаимоотношениях показались мне несколько нарочитыми. В одежде и манерах было что-то, как мне показалось, пижонское. Но, по-видимому, я просто плохо знал молодых людей (все-таки между нами десять лет разницы в возрасте), тем более, что он из другой, не инженерной среды. Но позже я пришел к заключению, что все естественно. Он просто был самим собой.

В дни подготовки он познакомил меня с джазовой музыкой. В профилакторий он приносил магнитофон и крутил различные записи. Мне вдруг открылась красота этой музыки, которая до того проходила мимо, почувствовал интерес к различным стилям и аранжировкам. А вообще, надо сказать, круг моих интересов практически не выходил за пределы работы. Развлечения сводились в основном к эпизодическим лыжным прогулкам по выходным (если они были) да к еженедельной парной в Сандунах или Центральных банях. Ну и книги, конечно: по истории (люблю до сих пор), жизнерадостные приключенческие книги (типа "Робинзона Крузо", "Острова сокровищ", "Таинственного острова"), детективы и фантастика шестидесятых годов. Часто перечитывал одно и то же. Такой "настольной" книгой была, например, "Заповедник гоблинов" Клиффорда Саймака, хотя уже с первого прочтения понял, что, поминая колесников, он явно имел в виду нас, и это казалось обидным. Будто среди американцев кретинов не хватает. Конечно, у них людей с развитым чувством собственного достоинства и самоуважения относительно больше, но это им досталось по наследству, от предков. Родившись в благополучной Америке, они, так сказать, пришли на готовое. Конечно, я отдавал дань увлечениям шестидесятых годов - театрам "Современник" и на Таганке, великолепным песням Высоцкого.

В деталях сам полет, конечно, уже забылся, но некоторые моменты в памяти сохранились. Прекрасно помню свои мысли накануне полета: не сглазить бы. Все космонавты перед полетом живут в большом напряжении, которое внешне почти не проявляется, не сказывается даже на объективных медицинских показателях: на частоте пульса, давлении, сне. Но все равно оно есть, и каждый с ним борется по-своему. Напряжение это происходит от опасения, что нелепая случайность может оказаться причиной отмены полета или участия в нем. Некоторые очень боятся за свое здоровье, боятся простудиться или оступиться, становятся предельно, а иногда и чрезмерно осторожными. Понять это нетрудно. Организм человека - вещь деликатная, и с ним в ходе длительной, напряженной подготовки всякое может случиться. Но причина может крыться и в другом: какая-нибудь неполадка при подготовке ракеты или корабля. В дни предстартовой подготовки это еще ничего. Неполадка лишь притормаживает процесс подготовки, иногда сдвигает сроки старта, но на жизни и работе экипажа это почти не сказывается.